Аркашкин телефон тоже не работал, а набрав Зайкин, я мигом услышала резкий звонок, идущий из кресла. Отодвинув подушки, я увидела ее «Эрикссон». Ольга забыла аппаратик дома. Что было уже совсем пугающим. Зайка работает на телевидении и, даже ложась спать, никогда не отключает сотовый, ей просто запрещено это условиями контракта. Правда, невестку сейчас временно отстранили от эфира, но телефончик всегда при ней. Зайка скорей забудет надеть туфли, чем прихватить мобильный. Господи, что же у нас еще стряслось?
– Почему в доме такая тишина? – раздался знакомый голос, и в столовую, обвешанный кульками, вошел Дегтярев. – Что у вас случилось? Отчего никто не ругается? Кстати, Дашутка, знаешь, что вышла новая Маринина? Ну-ка крэбс, фэкс, пэкс…
Жестом фокусника он вытащил из одного пакета толстый том в глянцевой суперобложке и протянул мне.
– Держи, наслаждайся. А где все? Только не говори, что дети загрызли друг друга. Хучик, мальчик, иди сюда, и вы, ребятки…
Полковник, находящийся в великолепном настроении, принялся раздавать членам стаи специально купленные в магазине для животных палочки из прессованных жил. В другое время подобное внимание, а среди подарков, сваленных на столе, виднелись коробочка с пирожными, явно корзиночками с белковым кремом, еще несколько томов в ярких обложках и бутылка полироли для автомобиля, заставило бы меня умилиться, но сегодняшний день оказался слишком тяжелым.
– Чего явился? – рявкнула я, плохо сдерживая раздражение.
– Так пятница же, – растерянно ответил приятель, – я всегда стараюсь с вами выходные провести. А ты чего такая злая?
Я не успела достойно ответить на выпад, потому что во дворе захлопали дверцы машин, потом послышались голоса.
– Неси ее на диван, – сказал Кеша.
Дверь в столовую распахнулась. Первым шел Лазарев, тащивший на руках бледную Марусю. Манюнечка у нас девочка крепко сбитая, весит она почти шестьдесят килограммов, поэтому Севке было очень тяжело. Подойдя к дивану, он плюхнул ношу в подушки. Я ожидала, что дочь завопит по обыкновению что-то типа: «Нельзя ли поаккуратней!» Или: «Зачем швырнул меня, как тряпку…» Но Маруська не издала ни звука.
– Вот, – возвестила растрепанная Зайка, – вот к чему приводят глупости!
– Чуть сам не умер, – влез Тузик, – какой кошмар.
– Говорил же, – подхватил Кеша, – не выдувай пузыри, нет, баловалась, как маленькая…
Манюня, всегда мигом отвечающая своим обидчикам, отчего-то упорно молчала.
– Отвяжитесь от ребенка, – велел Севка.
– Что случилось? – хором спросили мы с полковником.
– Марья, – велела Зайка, – а ну покажи, давай, давай!
Девочка покорно открыла рот… Я чуть не упала в обморок, Александр Михайлович присвистнул и поинтересовался:
– А что это у тебя такое там внутри черное и жуткое?
– Язык, – сердито ответил Кеша, – это ее глупый болтливый язык!
– Вот так штука, – удивился Александр Михайлович, – она его дверью прищемила?
Маруськины глаза начали медленно наполняться слезами.
Я наконец обрела способность говорить и налетела на Кешу:
– Говори быстро, что ты с ней сделал!
– Вот здорово, – обозлился Аркашка, – нашла виноватого.
– Он ни при чем, – устало сказала Зайка, – если бы ты только знала, как все перепугались! Жуть, она так орала, а потом язык опух и почернел…
– Я думал, отвалится, – сообщил Тузик.
– Не надейся, – фыркнул Кеша, – не будет нам такой радости.
– Ну-ка, – велел Дегтярев, – быстро, четко и по порядку излагайте факты…
– Значит, так, – завела Зайка. – После ужина Маруська вытащила из кармана жвачку «Биг баббл» и с наслаждением выдула пузырь. Аркадий, допивавший чай, возмутился:
– Немедленно прекрати!
– Почему? – спросила Маня и быстро выдула следующий, больше предыдущего.
– Смотреть противно!
Маруся ловко щелкнула шар, соскребла с носа и щек розовые, липкие ошметки и заявила:
– А ты не смотри.
– Прекрати.
– Ни за что.
– Иди к себе в спальню, там и безобразничай.
– Еще чего, где хочу, там и сижу.
– Перестаньте оба, – велела Зайка.
– Отвяжись от ребенка, – приказал Севка.
Маруся, почуяв, что общественное мнение на ее стороне, ухмыльнулась и радостно «оживила» еще одно жвачное чудовище. Кеша, решивший дать наглой сестрице подзатыльник, протянул руку… Маруська быстро раскрыла рот и втянула внутрь розовый шар. Но не успела девочка сомкнуть губы, как ее лицо побелело.
– Что случилось? – удивилась Ольга.
– Небось подавилась, – хмыкнул Кеша.
Аркадий нежно любит Манюню. Когда она была маленьким толстощеким младенцем, вопившим часами по ночам, сын мог качать до утра коляску, а потом, зевая, идти в школу. Я совершенно спокойно оставляла мальчика с ребенком, великолепно зная: ровно в восемь Кеша даст ей ужин, потом помоет и уложит в кроватку. Обязательно расскажет сказку, а то и споет песенку. Маня в свою очередь обожала старшего брата, и долгие годы, примерно лет одиннадцать, он был для нее непререкаемым авторитетом во всем. Мне доставались вторые роли. Кеша лучше всех заплетал ее косички, внимательней выслушивал жалобы, частенько баловал и ходил в школу разбираться, когда парочка наглых третьеклассников побила в буфете нашу первоклашку. И вообще он был дома чаще, чем я, озабоченная вечными поисками заработка. Аркашка никогда не был особым любителем прогулок и игр в футбол. И частенько, вернувшись домой, я находила их, сидящих рядышком и мастерящих очередную модель самолета. К слову сказать, Кешка никогда не сердился, если Манюня проливала клей или неловким движением ломала почти готовую конструкцию. А первые заработанные деньги он потратил на покупку отвратительной куклы Барби. Маня же была уверена: Кеша самый умный. Даже то, что он совершенно не разбирается в математике, не поколебало этой уверенности… Появление Зайки никак не нарушило взаимоотношений, просто в доме возник еще один человек, которого Манюня стала любить. А уж близнецов, своих племянников, она обожает. Но няня Серафима Ивановна не подпускает никого к детям на пушечный выстрел, каждый раз торжественно возвещая:
– В городе грипп! Еще заразите проказников.
Впрочем, сейчас Анька, Ванька и Серафима гостят в Киеве, у Зайкиной матери.
Одним словом, все у нас было хорошо. Но примерно год тому назад Маруся плавно въехала в подростковый возраст, и началось!
Любые, даже самые невинные замечания она воспринимает в штыки и по любому поводу затевает свары. Кеша искренне не понимает, куда подевалась его любимая сестричка, и по привычке пытается руководить Манюней: «Не ешь столько на ночь», «Не надевай эти обтягивающие штаны», «Выключи свет, завтра в школу!» Машута гневно фыркает, и вспыхивает скандал. Мы-то с Зайкой понимаем, что через годок-другой все утрясется, но Аркашка переживает и скрывает под маской ехидства истинные чувства любви, огорчения и обиды.
И он перепугался до ужаса, увидев, во что внезапно превратилась физиономия сестры. Потом понесся дикий крик. Маша топала ногами, трясла головой, по щекам девочки градом текли слезы.
– Что, что? – бестолково суетились все вокруг нее, но она упорно молчала, а потом вдруг упала в обморок…
Кеша схватил ключи от машины, Севка подхватил Марусю, и они ринулись в джип. Зайка и Тузик вскочили в «Фольксваген». Кеша погнал в Филатовскую больницу с жуткой скоростью, нарушая по дороге все правила. К приемному покою сын добрался, побив рекорд, всего за десять минут. За ним, воя сиренами, влетели две патрульные машины, гнавшиеся за нарушителем от Тверской улицы. Естественно, Зайка безнадежно отстала. Когда она наконец добралась до больницы, Аркашка бегал по длинному, плохо покрашенному коридору. Мани не было.
– Ну что? – кинулась Ольга к мужу.
– Ты только прикинь, какой ужас, – закричал супруг и рассказал, в чем дело. От удивления у Зайки открылся рот, такого она даже и предположить не могла.
Оказывается, когда Маня, испугавшись разгневанного Аркадия, спрятала в рот пузырь из жвачки, на него именно в этот момент села оса. Девочка, не увидав насекомое, втащила его в рот.
Оса, обозленная непонятной ситуацией, не растерялась и мигом укусила ребенка под язык, в то самое место, куда врачи предписывают положить таблетку, чтобы лекарство быстрее попало в кровь…
– Какой ужас! – закричала я, кидаясь к Марусе. – Тебе больно? Ну скажи хоть словечко!
– Она не может говорить, – пояснил Севка.
– Надеюсь, промолчит полгода, – фыркнул Кеша.
– Манечка, – суетилась я, подсовывая девочке под спину подушку, – деточка, ну не расстраивайся.
Манюня молча кивнула. Вид у нее был жалкий, растерянный и жутко несчастный.
– Съешь корзиночку, – предложил Дегтярев, – твои любимые купил, с белковым кремом.
Он сунул девочке под нос роскошную тарталетку из песочного теста, наполненную светло-бежевой массой и увенчанную виноградиной. Глаза Манюши быстро налились слезами.
– Ты ее нарочно дразнишь! – возмутился Кеша. – У нее же во рту все распухло, она есть не может…
– Извини, маленький, – смутился полковник, – я хотел как лучше.
Невероятная злоба вперемешку с отчаянием ударила меня в голову.
– А вышло как всегда, – налетела я на полковника, – додумался предложить ребенку, у которого во рту жуткая боль, пирожное скушать. Зачем ты их вообще купил!
– Но, – принялся оправдываться приятель, – ведь я не знал… А корзиночки все любят…
– Все ты виноват, – шипела я, – ты…
– Да в чем же? – подскочил Дегтярев. – Что я не так сделал-то?
Я попыталась взять себя в руки, молчи, злоба, молчи, но язык не хотел останавливаться:
– Много чего сделал! У нас одни несчастья. Зайку от эфира отстранили, у Кешки джип украли, Тузик подцепил насморк, и вообще они с Севкой чуть не утонули. Хучик попался в ловушку, «Форд» въехал в «Фольксваген», Катерина обожглась, СВЧ-печка сгорела, холодильник сломался, а теперь еще и эта оса! А все ты виноват!
– Но, – забормотал Дегтярев, – но, ей-богу, это же несправедливо… Ну при чем тут я?
– А кто обвинил Михаила Каюрова в убийстве, – заорала я, – из-за кого он нас проклял, а?
Александр Михайлович уставился на меня, раскрыв рот. Чувствуя, что сейчас разрыдаюсь, я выскочила в коридор и прислонилась к стене. Молчи, злоба, молчи.
Посняков Андрей
Каргалов Вадим
Ильин Андрей
Каргалов Вадим
Круз Андрей
Шилова Юлия