Чтение 47–й страницы книги ~Кольцо принцессы~

- Пхашароп!

"И бардак оставлять после себя нехорошо. Ободранные стены - ладно, человек
хочет жить, если ремонтирует дом, а следы пьянки на кухне, вскрытые банки,
раскрошенный хлеб, стаканы с водкой и на одном помада - все мерзость!"

- Вот они переженились: Як на Ципе, Як Ци Драк на Ципе Дрипе, як Ци Драк Ци
Драк Ци Дроне на Ципе Дрипе Лимпопони...

Это было упражнение для отработки дикции, детский стишок, который бормотал
отец, когда запил после неудачи с махолетом, и доказывал матери, что он
трезв. Пьяному таких словесных кружев было не сплести, а дальше они еще
усложнялись, потому что у каждой японской пары родились дети с именами,
более замысловатыми, у детей - внуки. И вот батя в любом состоянии четко
выговаривал весь стишок до конца; самообладание и вестибулярный аппарат у
него были в отличной форме, а сознание всегда чистым.

Шабанов прибрал на кухне, спрятал НАЗ в диван, с собой прихватил пистолет и
парашют, предварительно отхватив ножом подвесную систему - брачная постель
уместилась за пазухой.

- И у них родились дети: сын у Яка с Ципой - Цип Як Сане...

На улице разыгралась настоящая метель, в голом, безлесном городке гудело,
как в аэродинамических трубах, выйдешь из-за угла - и валит с ног. Герман
направился в Парк Последней Надежды, который отделялся от леса глубоким
оврагом, давно превращенным в свалку. По наследству ему досталось отличное
самообладание, после выпитого ничуть не штормило и сознание оставалось
чистым, только он не знал до конца эту скороговорку, чтобы проверить себя
на трезвость. Он не хотел смотреть в сторону почты, бежал мимо,
отвернувшись, как в детстве ночью бегают мимо кладбищ, однако случайно
заметил свет в дежурном окне, настолько сильный, что и пурга не помеха.

- Загляну в окошко и все, - успокоил себя, - Может, она сегодня и не
дежурит.

Магуль спала возле телеграфного аппарата, положив голову на стол. В руке
был зажат штамп-молоток: играла им и уснула...

"Пхашароп, - мысленно проговорил он. - Подарка не привез, но теперь знаю,
зачем тебе тигровая шкура..."

Не оборачиваясь, Шабанов наискось пересек ППН и стал спускаться в овраг по
горам осклизлого, вытаявшего мусора. Сучков делал водку на самом деле
гадкую, в том смысле, что очень слабую. Покупали ее только ночью хорошо
выпившие до этого офицеры и уже не чуяли крепости, не могли оценить
качества, и потому прапорщик гнал натуральную халтуру. Или, может, работал
по заданию того же Заховая и делал не водку, а нечто противоположное,
эликсир для быстрого вытрезвления. Герман чувствовал, как выходит хмель, и
жалел, что не прихватил с собой остаток в последней бутылке: сейчас
добавить, и все бы получилось как надо, рука не дрогнула бы, не
поколебалась решимость.

Он еще не спустился до самого дна, но уже почувствовал отвращение к этому
месту и внезапный приступ стыда: не дай Бог сообщат родителям, что он
пьяный застрелился на помойке! Вот будет им позору! А слух обязательно
пойдет, поползет и останется в умах навсегда...

Он сел на кучу мусора и стал перебирать в памяти все, что удерживало или
могло еще удержать его в этом мире. Родители само собой, служба, авиация -
после того, как и на чем он летал, даже космические корабли выглядели
самодельными детскими игрушками...

Шабанов окончательно протрезвел и понял, что сидит на свалке не для того,
чтобы застрелиться, а чтобы найти причину жить в этом мире.

И она нашлась, как только он вспомнил Заховая и пилотку, по-гусарски
брошенную ему в лицо. Ведь точно, застрелись - такого наплетут вокруг!
Припомнят драки-поединки в суворовском, а депутат Госдумы будет в восторге
от его смерти! И вообще, пуля в лоб, это слишком примитивно и гнусно,
особенно на трезвую голову. Если уж стреляться, то водку надо брать
настоящую, монопольную, а не сучковский самопал. Умирать надо красиво, не
на дуэли с подлым особистом: во-первых, мастер тайных дел - человек не
благородный по своей сути, и устраивать поединок с ним пошло, во-вторых,
струсит, не встанет к барьеру и, чтобы оправдаться, отправит под арест на
гауптвахту. И из окна выбрасываться, как психопатической студентке, тоже не
дело, впрочем как и пихать голову в петлю - вешаться это вообще удел
конченных неудачников!

А вот, например, пройти реабилитацию, отдохнуть, получить допуск к полетам,
и, когда появится топливо, взлететь и не выйти из штопора...

И никто никогда не узнает, гибель это или добровольный уход из мира.

Он тут же и в прямом смысле похоронил саму идею стреляться - закопал
"Бизона" в мусор - подальше от соблазна, мало ли, попадет нормальная,
монопольная водка и снова сыграет неуправляемая, доставшаяся по наследству
натура? - и облегченный, пошел назад.

Снежный заряд пронесло, ветер сразу же потеплел и принялся слизывать
наметенные на зеленеющую землю сугробы. Кажется, светало, или небо,
освободившись от зимних туч, прояснилось, и когда Шабанов подошел к
командирскому дому, увидел гаснущие звезды и почувствовал, как клонит в
сон. На машину возле подъезда и двух офицеров из комендантской роты он не
обратил внимания, тяжело переставляя ноги, поднялся к своей квартире,
отомкнул замки и толкнул дверь.

В передней стояли Заховай со своим помощником.

- Руки! - чуть ли не в голос потребовали оба. - Покажи руки!

Разбор полета начался тем же утром, причем возник спор за право "первой
ночи" и начальник особого отдела выспорил, показав командиру полка некие
секретные инструкции на сей счет. Наличие кольца удовлетворило всех и
несколько сбило страсти; с помощью кровопускания, массажа и мыла его сняли
в санчасти, заодно там же сделали первоначальный врачебный осмотр,
определили легкий похмельный синдром и ничего больше. А заветное колечко
убрали в сейф Заховая, несмотря на то, что майор-маркитант требовал себе,
дескать, материальную ответственность за самолет и "Принцессу" несет его
фирма, а представитель Главного Конструктора себе, руководствуясь весьма
убедительными аргументами.

О том, что пилот исчезнувшего неделю назад МИГа внезапно явился в
расположение части сам, без всякой помощи и при странных обстоятельствах,
было незамедлительно сообщено по команде на самый верх, и теперь ожидалась
какая-то серьезная комиссия из Росвооружения, ВВС и Генштаба, а за
сохранение государственных тайн и за секретность перегона самолета более
всех отвечал Заховай. Он лучше остальных знал, что спрос за сверхсекретный
прибор и его утрату в первую очередь будет с него - почему не
проинструктировал, не обеспечил, не предостерег, не принял должных мер и
так далее. У всех руководителей были определенные должностные обязанности;
особист отвечал сразу за все и сполна.

В общем, в рядах начальников возник временный разлад и взаимное недоверие.
Но все это могло продлиться недолго, до приезда комиссии и экспертов, после
чего корпоративные полковые интересы возьмут верх и вся эта братия выступит
одной командой против любых проверяющих. Но и тут можно отличиться,
выделиться из толпы, если вытащить из Шабанова побольше информации, сделать
собственные "правильные" выводы и своевременно доложить. Нечто подобное он
уже проходил, когда шла разбираловка по поводу его отношения к реформатору
Вооруженных Сил и депутату Госдумы: каждый начальник в приватной беседе
поддерживал Германа, но все вместе они ополчились на него и чуть в клочья
не разорвали.

Заховай привел его в свой кабинет и сразу же запер за собой дверь, словно
только что купил на аукционе драгоценную вещицу и хотел в одиночестве и
спокойствии рассмотреть ее, прощупать и оценить, не зря ли выложил бешеные
деньги. Он думал начать разговор необычно, нестандартно, без всякой
официальности, но сдавленный тисками неожиданности и не подготовленный
внутренне, не сумел совладать с человеческим любопытством, однако не забыл
о своем положении и потому, усадив Шабанова, сам пал в кресло и долго сидел
в ошеломленном отупении.

- Ну, давай, докладывай! - наконец решился он. - Откуда ты взялся? Мы же
тебя обыскались! Идет круглосуточный поиск! Весь округ на ушах стоит!
Москва рвет и мечет, спецпредставители МИДа работают аж в четырех странах!
Разведку подняли на ноги, спутники в космосе работают, тебя ищут! А он -
нате вам, нарисовался!..