Чтение 47–й страницы книги ~Гран-при для убийцы~

— По-моему, все эти люди сошли с ума, — предположил отец, поправляя бабочку, — так убиваться из-за кино! Просто им нравятся иллюзии, их уже давно не интересует реальная жизнь.

Церемония открытия состоялась, и сотни агентов в этот вечер внимательно наблюдали за каждым движением приглашенных в зал людей. Когда поздно ночью фильм окончился и люди начали выходить из дворца, к Дронго подошел озабоченный Гурвич.

— Может, мы ошиблись, — великодушно сказал он, употребив слово «мы», — может, террористы и не думают о фестивале?

— Тогда это будет самая лучшая ошибка в моей жизни, — признался Дронго, — но боюсь, что самое трудное нас еще ждет впереди.

Мимо шли возбужденно обменивающиеся впечатлениями зрители. Дронго протиснулся к генералу Светлицкому. Тот стоял в смокинге с таким видом, словно у него сильно болели зубы. Увидев подходившего Дронго, он кивнул ему в знак приветствия.

— Чем вы недовольны? — спросил Дронго.

— Вы знаете, кто приехал с иранской делегацией? — спросил Светлицкий и, не дожидаясь ответа, сказал:

— Сам Али Гадыр Тебризли.

— Значит, он любит кино, — заметил Дронго.

— Это значит, что вы все-таки ошибались, — возразил Светлицкий, — боюсь, что мы все недооценили коварство иранской разведки.

— Вы же сами говорили, что контракт столь же выгоден Ирану, насколько он выгоден Франции и России, — напомнил Дронго, — зачем же иранцам рубить сук, на котором они сидят. Может, наоборот, они хотят застраховать себя от возможных неприятностей. Такая мысль не приходила вам в голову?

Светлицкий недовольно посмотрел на собеседника и, опять поморщившись, произнес:

— Вы все время блефуете, Дронго. Однажды вы сорветесь по-крупному.

Нельзя считать, что вы умнее всех. Одна голова, какая бы она ни была гениальная, это все-таки одна голова. Анаша пословица гласит, что в таких случаях лучше две головы.

— Именно поэтому я привез на фестиваль своего отца, — улыбнулся Дронго и, повернувшись, пошел к выходу. Светлицкий остался на месте, так и не поняв, что хотел этим сказать Дронго.

Канны. 10 мая 1997 года

В этот день на виллу «Помм де Пимм» прибыли сразу двое новых гостей.

Они приехали на микроавтобусе и сразу загнали автомобиль в гараж. Незнакомцы прошли в дом, вызвали Уэйвелла в сад и долго беседовали с ним, прогуливаясь по дорожкам, проложенным между бассейном и искусственным озером. Несмотря на усилия сотрудников спецслужб, удалось записать лишь фрагменты разговора, из которого стало ясно, что оба гостя готовят Уэйвелла к основным событиям, которые должны состояться только в день закрытия фестиваля, а именно — в следующее воскресенье, восемнадцатого мая.

Этот разговор особенно обрадовал генерала Даете. На следующий день в Канны должен был прилететь президент Франции, и к его прибытию в городе были введены беспрецедентные меры безопасности. Все машины получили новые пропуска, все автомобили останавливались задолго до дворца, и даже очень именитым пассажирам приходилось преодолевать последнюю часть пути пешком.

Визит этих гостей вселил уверенность и в остальных руководителей спецслужб, уже решивших поставить крест на самой идее использовать виллу в качестве приманки для террористов. Их появление свидетельствовало либо о просчете террористов, либо о правильном расчете сотрудников спецслужб. Их руководителям хотелось больше верить во второй вариант, что они с удовольствием и делали.

Одиннадцатого мая на Лазурный берег прилетел сам президент Франции.

Артистическая натура Жака Ширака требовала такой грандиозной сцены, как Каннский юбилейный фестиваль. Справа от дворца стоял памятник де Голлю, а слева, у побережья, памятник Жоржу Помпиду, не просто бывшим президентам республики, а своего рода духовным предшественникам Жака Ширака на этом посту.

И хотя непрезентабельный памятник де Голлю был расположен напротив американской закусочной «Макдоналдс», а у памятника Жоржу Помпиду продавали жареные сосиски, так называемые «хот-доги», тем не менее важны были символы, и Ширак в полной мере насладился своим особым статусом почетного гостя.

А мужчины, прибывшие на виллу, разместились в одной из спальных комнат и довольно быстро приспособились к рваному ритму жизни Уэйвелла. Уже на следующий день один из них переехал В другую спальню, а на вилле появились еще две длинноногие девицы, также предпочитающие купаться в бассейне в костюмах Евы.

Напряжение росло с каждым днем. Мул нигде не показывался. Двенадцатого мая все события переместились в аэропорт Ниццы, откуда большинство почетных гостей фестиваля уезжало на один день в Париж, чтобы отпраздновать юбилейные мероприятия в столице Франции, в одном из самых знаменитых ресторанов города, расположенном на Елисейских Полях, — ресторане «Фуке». Перед входом в ресторан были выбиты имена самых известных актеров, режиссеров и эстрадных звезд Франции, когда-либо посетивших это заведение. Вокруг ресторана были натянуты белые палатки, чтобы скрыть от глаз посторонних праздничный ужин звезд мирового кино. Вместе со звездами в город прибыло около трех сотен их телохранителей, вокруг ресторана дежурили мобильные полицейские части, готовые вмешаться в случае необходимости. Но главные события по-прежнему происходили в Каннах, где шел конкурсный показ фильмов.

В сюите генерала Даете, снятом в «Нога Хилтоне», ежедневно проводились совещания руководителей спецслужб. Генерал Даете поочередно встречался с руководителями израильской и российской разведок и даже принял в своем номере Али Гадыра Тебризли, который после разговора с ним решил приехать в Ниццу для встречи с Дронго. Вернее, он позвонил Дронго, и тот пригласил его на обед в ресторан «Шантеклер», находившийся в самом «Негреско» и считавшийся одним из самых изысканных на Английской набережной в Ницце.

Вечером двенадцатого мая в ресторане встретились Дронго и иранский гость. Меню здесь было на русском языке. К девяносто седьмому году вновь хлынувшие в Ниццу, как и сто лет назад, богатые русские заставили руководство самого известного отеля срочно переключить антенны своих телевизионных каналов на Москву, ввести обязательное изучение русского языка для служащих и перевести всю документацию на русский язык, в том числе и меню ресторана «Шантеклер».

Али Гадыр, полностью доверяя вкусам Дронго, предоставил ему выбор блюд.

Метрдотель предложил на выбор несколько бутылок вина, и они решили остановиться на красном бордо семьдесят восьмого года.

— Мы слышали о том, что вы были ранены в Дамаске, — осторожно сказал гость, внимательно глядя на своего собеседника.

— Это было скорее недоразумение, — улыбнулся Дронго. Ему нравилась подобная восточная деликатность, когда гость как бы оставлял право выбора ответа на вопрос самому Дронго. Вопрос формулировался таким образом, что всегда можно было отказаться от самого события вообще, а не трактовать его в той или иной плоскости.

— Я вас предупреждал, — напомнил Али Гадыр Тебризли, — человек, с которым вы решили бороться, очень опасен.

— И он до сих пор на свободе.

— Я думаю, он где-то здесь, рядом, спокойно произнес Али Гадыр, поднимая бокал. — Ваше здоровье.

— Почему вы так думаете?

— Вы же видите, что здесь творится, — усмехнулся Али Гадыр. — Всеобщее помешательство. Сегодня кино стало формой индустрии. Сейчас весь мир пишет о событиях в Каннах. И мы считаем, что Мул обязательно использует такой шанс.

Он поставил свой бокал на стол.

— У вас есть новая информация? — недипломатично спросил Дронго.

— Нас начали мучить сомнения, — улыбнулся Али Гадыр, — слишком уж уверенно уходит Мул от такого грозного соперника, как МОССАД. Если бы кто-то в мире сказал мне, что можно прятаться одновременно от нас, от русских и от МОССАД, я уже не говорю про французов, суметь каждый раз уходить из сетей такого проницательного человека, как вы, и делать все это без посторонней помощи, я бы никогда этому не поверил. Силе должна противостоять сила. Очень большая сила, Дронго. И эта сила сейчас на стороне Мула.

— Вы считаете, что ему кто-то помогает?

— Почти убежден в этом. Иначе он бы не сумел столько времени уходить от наших сотрудников. Я говорю даже не про деньги, они у него есть. Я говорю об организации его группы и действиях его людей. За ним кто-то стоит. В этом нет никаких сомнений. И это не иранская разведка.

— У МОССАД схожее мнение. Но они считают, что ваша разведка и есть та самая организация, которая помогает Мулу.

— Мы сами ищем его по всему побережью.

— Ваш отказ участвовать в кинофестивале только подтвердил это негативное мнение, — прямо заявил Дронго.

— Поэтому мы и прилетели, — объяснил Али Гадыр. — В Тегеране не очень любят подобные мероприятия, как этот фестиваль. И фильм, который снял Аббас Кияростами, был встречен не очень благожелательно руководством нашей страны. Но если бы я со своими людьми просто так прилетел во Францию, то израильтяне сразу бы решили, что мы оказываем помощь Ахмеду Мурсалу. Поэтому под моим давлением было принято решение разрешить нашему режиссеру представлять на фестивале свой фильм. Хотя я убежден, что этому режиссеру и этому фильму вообще не дадут никакого приза. Мы слишком непонятная страна для Запада. Это все равно, как если бы «Гран-при» вручался главному убийце, скажем. Мулу. В глазах израильтян, европейцев, американцев мы естественные союзники маньяка и садиста Ахмеда Мурсала. И ничто не может разрушить этот имидж.

Официант принес очередные блюда. Вокруг стола крутились сразу несколько человек.

— Я думаю, вы ошибаетесь, — возразил Дронго. — Просто вы сами часто замыкаетесь в собственной среде, отторгаясь от всего мира. Ваш отказ от участия в фестивале был не правильно истолкован. В конце концов, Кияростами очень известный в мире режиссер. Нужно было с самого начала настаивать на его участии в фестивале.

— У нас свои проблемы, — пояснил Али Га-дыр. — В нашем обществе по-прежнему существуют две полярные точки зрения. Либералы считают, что мы должны принимать мир таким, каков он есть, и приспосабливаться к окружающей действительности, постепенно модернизируя собственную страну. Радикалы, напротив, стоят на консервативных позициях, убежденные в том, что мир должен приспосабливаться к существованию такой страны, как Иран. И пока существуют эти две точки зрения, мы разрываемся на части между нашими либералами и радикалами.

— Это скорее проблема Ирана, а не всего остального мира.

— Нет, — быстро возразил Али Гадыр, — если в мире будут считать, что это только проблема Ирана, то, боюсь, мы никогда не решим наши проблемы. Мы должны идти навстречу друг другу.

— По-моему, шах уже пытался идти навстречу западным ценностям, — напомнил Дронго, — вы помните, чем все это кончилось? А ведь в конце семидесятых Иран был вполне западной страной, по меркам самого Запада.

— Именно поэтому и произошла революция, — возразил Али Гадыр, — у каждого народа свои традиции, своя культура и свое наследие. Нас нельзя было насильно подводить к голливудским стандартам. Кстати, среди тех, кто первоначально был против участия в этом фестивале, был и я.

— Я могу узнать почему? — Вилка Дронго замерла на полпути.

— Можете. Хотя бы потому, что на этом фестивале «Гран-при» получает такой фильм, как «Криминальное чтиво» Квентина Тарантино. Согласитесь, эти стандарты совсем не для восточного человека и тем более не для нашей морали.

— Здесь побеждали разные фильмы.

— Дело в концепции. Для западной цивилизации мы слишком закрытое общество. Боюсь, что существует проблема обеих сторон. Мы не хотим в это общество. А они не хотят пускать нас. Эта проблема имеет две стены, построенные с каждой стороны. И никто не собирается рушить собственные укрепления.

— Я понимаю, — задумчиво кивнул Дронго, поднимая бокал. — За ваше здоровье.

Его гость не пил спиртного. Он скорее символически к нему прикасался.

Заметив это, Дронго тоже не стал пить, делая лишь символические глотки.

— Боюсь, что мир пока не готов принимать наши ценности, — вновь сказал Али Гадыр.

— Вы собираетесь остаться до конца фестиваля?

— Да, до его закрытия. Я надеюсь, что здесь ничего не случится, хотя, зная ненависть Мула, мне трудно за это поручиться.

— Вы знаете, что он готовит?

— Нет. Он интересует меня как убийца хаджи Карима. В Тегеране ему вынесен смертный приговор. И если мы точно узнаем, где он находится, приговор будет приведен в исполнение.

— А если он успеет раньше вас?

— Это главная причина, по которой я нахожусь здесь. Если он решится на какой-то террористический акт и, к несчастью, сумеет его осуществить во Франции, особенно во время этого фестиваля, то боюсь, что все наши контракты будут сорваны. Ни французы, ни даже русские не захотят иметь ничего общего со страной, которая поддерживает такого террориста.

— Но вы его не поддерживаете.

— Это ваше личное мнение, — улыбнулся Али Гадыр. — Кстати, вы видели новый фильм Аббаса Кияростами, представленный на фестивале?

— Нет, не видел.

— В таком случае посмотрите. Это удивительно добрый и мягкий фильм. Вам наверняка понравится. Правда, я не убежден, что он понравится членам жюри, но это уже дело вкуса.

— Я его обязательно посмотрю, — заверил своего гостя Дронго. — Думаю, что вы все-таки не правы. Существуют мировые ценности, иерархия духовных приоритетов, которые незыблемы при любой религии и при любом строе. Это я понял недавно в Иерусалиме, когда прошел по святым местам всех трех религий.

Постулаты повсюду одинаковы. Не убей, не укради, не прелюбодействуй. Может, эти ценности и должны лежать в основе всех человеческих отношений. Как вы считаете?

Ницца. 16 мая 1997 года

Утром они прогуливались по набережной. После непривычных холодов начала месяца уже через несколько дней по всему побережью установилась мягкая солнечная погода, и туристы высыпали на побережье, заполнив пляжи на Английском бульваре. От «Негреско» они шли вдвоем, неспешно обсуждая события последних дней.