Чтение 47–й страницы книги ~Рай без памяти~

вопросы?

Ему уже надоело играть роль терпеливого гида. Но я все же рискнул.

- Два, - сказал я. - Сосиски и этикетки.

- Поточные линии. Мы еще не видели ни шоколада, ни жареных кур, ни
серебряной фольги. Все это тоже где-то формуется, охлаждается и плывет на
склады. Спросишь: где склады? Вероятно, там, где загружают машины. У
выхода в Город.

Он встал со своего застывшего облака и заковылял в розовое
пространство, неизвестно куда. Страх, что он тут же исчезнет, мгновенно
погнал нас за ним. Я даже шашлык не доел - так и бросил вместе со шпагой.

В наш розовый вакуум вдруг ворвалось что-то темное и большое, возникнув
горой не горой, а каким-то непонятным пригорком или камнем, преградив
путь. Я отшатнулся, почувствовав, как дрогнуло у меня под рукой плечо
Мартина. Темная масса не двигалась. "Не узнал?" - услышал я насмешливый
шепот Зернова. Впереди чернел кузов продовольственного фургона.

Мы подошли ближе. Кабина была пуста, и все дверцы плотно закрыты.
По-видимому, загрузка фургона произошла раньше и где-то в другом цеху. Я
встал на подножку и попробовал открыть дверцу - ничего не вышло.

Я едва успел отскочить, как черный автофургон беззвучно двинулся в
сторону.

Куда? В розовой дымке уже возникали очертания знакомого фиолетового
пятна. Оно темнело как вход в тоннель, открывшийся в мутных клубах
распыленного в воздухе сурика. Откуда-то издалека пахнуло ночной сыростью,
влажной листвой - запахами близкого леса. Какое-то мгновение черная тень
фургона была еще видна в лиловом тоннеле, и мне даже показалось, что
где-то над ней в разрыве прикрывающей тоннель пленки высоко-высоко
мелькнула еле заметная звездочка. Я вспомнил о колючих кустах по краям
стекловидного лесного шоссе, росистую траву под ногами, ржание ожидавших в
темноте лошадей - видение живого мира за голубыми протуберанцами
континуума обрадовало до предательской слезы на глазах. Хорошо, что ее
никто не увидел.

Потрясенный, я даже не расслышал, о чем говорили между собой Зернов и
Мартин, - только последние слова:

- Проморгали машину!

- Успеем.

Только теперь я разглядел в центре окружавшего нас пустого пространства
знакомое золотое блюдце, тускло поблескивавшее посреди смятой розовой
скатерти. Точно в таком же исчез и возник снова во время нашей недавней
экскурсии Мартин.

- Телепортация, - вырвалось у меня.

И, как бы в подтверждение моих слов, посреди золотой плоскости возник
новый черный фургон. Он стоял на месте прежнего, только тогда,
взволнованные увиденным, мы не разглядели под ним золотого пятна. Новый
фургон появился сразу, как чертик из ящика, - просто возник, и все,
привычный, массивный, с длинным широким кузовом и просторной кабиной с
большим смотровым стеклом.

Вдруг дверцы кабины открылись, и мы, уже не спрашивая ни о чем друг
друга, не удивляясь и не пугаясь, полезли внутрь один за другим. Я не
помню, открылись ли вместе с кабиной и дверцы кузова, - думаю, что нет:
едва ли здесь перед выходом за пределы континуума фургоны вообще открывали
свои дверцы. Для кого? Все дегустации и проверки были уже давно сделаны.
Нет, сезам "облаков" открылся специально для нас, выпуская на свободу в
Город. Миссия наша, предпринятая без согласования с "облаками", но,
очевидно, ими одобренная, была закончена.

- А где они загружаются? - вдруг спросил Мартин.

Зернов только плечами пожал: не все ли равно теперь, мы уже этого не
увидим. Дверцы кабины захлопнулись, тихо щелкнув, и фургон так же
беззвучно и плавно, как и предыдущий, двинулся к фиолетовому тоннелю.

- Финис, - щегольнул любимым словечком Зернов.

Но мы-то знали, что до конца еще далеко.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. ПЕПЕЛ КЛААСА

33. ГНЕВ КАРДИНАЛА

Возвращались мы сквозь толщу фиолетового тумана или взвеси, не мешавшей
дышать, но мешавшей видеть и слышать, как мне показалось, несколько
дольше, чем когда въезжали в континуум. Может быть, с нас снимали
какие-нибудь энцефалограммы с записью мыслей и выводов о модели земной
жизни, построенной "облаками" в неизвестно каком уголке нашей или не нашей
галактики. Не впечатление же наше о заводе-континууме интересовало
"всадников ниоткуда" - тут для них все было привычно и слаженно.
Неслаженной была жизнь, к которой мы возвращались.

Незаметно туман почернел, сгустился до ночной темноты, блеснули
незнакомые звезды на небе, к которым я так и не мог привыкнуть, вблизи и
вдали легли зубчатые тени леса. Мы выехали к повороту на шоссе, и машина
остановилась. Тихонько щелкнув, открылись двери кабины; из лесной
благостной тихости вдали донеслось конское ржание и - совсем близко чьи-то
слова и смех: машину, как обычно, поджидали спешившиеся патрульные. Зная,
с какой стороны они подойдут к открытой кабине, мы выскочили с другой в
темноту. "Никого", - сказал, как мне показалось, разочарованно и тревожно
голос подошедшего Оливье, а незнакомый голос очередного патрульного - я
мало кого знал на заставе - спросил: "Вы о чем, лейтенант? Ведь это же
отъезжающая, а не прибывающая машина". Оливье вздохнул; я отчетливо
услышал, как он щелкнул сейчас же пальцами - признак тревоги и нетерпения,
- и, честно говоря, обрадовался: беспокоится парень. "Так, - сказал он
патрульным, - порядок. Поезжайте". И машина уже без нас растаяла в
окружающей темноте.

Тень Оливье молча двинулась к лесу, где ждали стреноженные лошади. Он
прибыл один вместо конюхов и не затем, чтобы только отвести лошадей на
заставу, а потому, что втайне надеялся на мое возвращение.

- Оливье! - позвал я.

Тень впереди остановилась.

- Ано?

Удивление, оборвавшаяся тревога, вмиг снятое напряжение и просто
радость слились в этом негромком вскрике.

- Как видишь или, вернее, слышишь, - засмеялся я.

- Неужели оттуда?

- Оттуда.

Зернов и Мартин подошли ближе. Незачем было прятаться и оттягивать
встречу.

- Эти с тобой? - спросил Оливье.

- Со мной. Это Борис. - Я дотронулся в темноте до Зернова. - А это Дон.
Не зажигай фонаря - это не обязательно. Верные друзья и добрые парни.

- Плохих не выберешь, - отозвался Оливье.

- Их нужно поскорее отправить в Город. Мундиры, сам понимаешь, липовые.
Включи по одному в патруль и отправь с какой-нибудь подходящей машиной.

- Куда?

- На улицу Дормуа.

Я имел в виду "Фото Фляш" - ателье, которое после гибели Маго и ухода
Фляша в глубокое подполье удалось арендовать Зернову не без помощи
Томпсона. Там он с Мартином мог переодеться и переждать до утра - не в
полицейских же мундирах являться в "Омон".

- Посмотри маршруты рейсов и подбери парочку с остановками поблизости,
- прибавил я.

- Зачем? Я их наизусть помню. Одиннадцатый и двенадцатый рейсы.
Остановки у булочной Фрезера и у кафе Марди. Там близко.

Меня больше тревожило, как Зернов доберется до заставы: ездить верхом
он так и не научился. Но Мартин меня успокоил: "Доберемся. Езды всего
четверть часа. Темно, и смеяться некому". Так и добрались. Оставив друзей
дожидаться у дороги - незачем было им привлекать внимание в полицейской
казарме, - мы с Оливье прошли в дежурку.

- Включаюсь, - изрек торжественно Оливье.

Я сделал вид, что не понял.

- Во что?

- Во все, что бы ты ни предпринял. На меня тоже можно положиться.

- Верю. Но пока тебе лучше оставаться в стороне. Дело опасное, и
рисковать не стоит.

Оливье обиделся:

- Я, кажется, никогда не был трусом.

- Знаю. Но ты не знаешь, на что мы идем.

- На грязное дело ты сам не пойдешь.

- Не пойду. Но сейчас, подчеркиваю, сейчас лезть в огонь незачем.
Договоримся позже. Обязательно договоримся - обещаю. Пока же тебе,
полицейскому, лучше не знать всего, что мы знаем.

- Ты тоже полицейский.

"Сказать или не сказать? Все равно сказать придется, если ищешь
союзника. Для врага же Оливье и так знает больше, чем нужно. Достаточно
для того, чтобы всех нас поставить к стенке. Рискну".

- Я разведчик во вражеском лагере, - не сказал - выдохнул я.

Но эффекта не получилось. Слова "разведчик" в нашем его понимании в
словаре Оливье не было. Пришлось пояснить.

- Я из Сопротивления, понял?

- Я давно это понял, - сказал Оливье. - Добрые люди не идут в полицию.

- А ты?

Я знал, что Оливье - сын полицейского, и Оливье знал, что мне это