до конфискации у особенно зажиточных всего имущества, не дали желаемого
эффекта, позволив лишь на время залатать дыры в государственном бюджете.
Так что у Филиппа-Августа III попросту не было средств на снаряжение
подмоги своему двоюродному брату, графу Байонскому; к тому же в самой
Франции назревало всеобщее выступление баронов, которые решили
воспользоваться ослаблением королевской власти, чтобы вернуть себе былые
вольности, отнятые у них Филиппом-Августом Великим. А что до вассалов, на
которых граф Байоннский возлагал большие надежды, то они явно не
торопились на помощь своему сюзерену, а некоторые из них даже
присоединились к гасконскому воинству - как они уверяли, из чувства
патриотизма. Этих мелкопоместных сеньоров раздражало засилье французов в
Байонне и их привилегированное положение, и они сочли за благо вновь стать
подданными своего земляка. И вообще, отличительной особенностью этой
военной кампании, наряду с ее стремительностью, было то, что Филипп
строжайше запретил своей армии мародерствовать. По его твердому убеждению,
они вели военные действия на своей, а не на чужой земле, а посему должны
были соответствующим образом относиться к местному населению, которое,
благодаря такой позиции Филиппа, встречало его не как завоевателя, но как
освободителя.
предложение Филиппа капитулировать и присягнуть ему на верность, допустив
тем самым роковую (и последнюю в своей жизни) ошибку.
Шатофьера с громоздких и неуклюжих на вид повозок, которые во время похода
двигались в арьергарде, раздражая непосвященных частыми задержками в пути,
поснимали сшитые из плотной мешковины чехлы. Вокруг повозок закипела
лихорадочная работа, и вскоре на близлежащих холмах были установлены
огромные длинноствольные орудия, темные отверстия которых зловеще смотрели
на город. Гасконцы не помышляли о пассивной осаде - они собирались
подвергнуть Байонну артиллерийскому обстрелу.
(или "огненные жерла", как их называли) еще не очень часто применялись в
боевых действиях, ибо были несовершенны, довольно опасны в обращении, а их
использование обходилось весьма дорого, однако Филипп был достаточно смел
и богат, чтобы позволить себе подобную роскошь, сопряженную с риском. Он
не принадлежал к числу вельмож старого пошиба и не цеплялся за изжившие
себя традиции, согласно которым ведение войны с применением "дьявольских
новомодных изобретений" расценивалось как таковое, что идет вразрез с
кодексом рыцарской чести. Филипп был не только крупным землевладельцем и
феодальным государем, но также и торговым магнатом. Снаряжаемые им
заморские экспедиции в Индию, Персию и Китай приносили ему огромные
доходы, иной раз превышающие поступления в его казну от всех других видов
хозяйственной деятельности. А весной сего года в сантандерском порту из
трюмов принадлежащих Филиппу кораблей были отгружены не только рулоны
персидских ковров, тюки с индийскими пряностями и китайским рисом, не
только шелка, чай и экзотические фрукты, но также и хорошо просмоленные
бочонки с высококачественным по тогдашним меркам порохом из Византии. Так
что для умного и предусмотрительного человека не было ничего неожиданного
в том, что гасконская армия имела в своем распоряжении "огненные жерла" и
людей, умевших с ними обращаться. На свою беду, Рене Байоннский не
отличался ни умом, ни предусмотрительностью...
которые медленно, но верно разрушали городские стены и ворота, а самые
дальнобойные из них производили опустошения внутри города, вызывая у
населения невообразимую панику и наводя горожан на мысли о Страшном Суде.
Тем временем кантабрийская эскадра несколькими выстрелами в упор вывела из
строя все корабли береговой охраны и вошла в порт, будучи готовой под
прикрытием артиллерии высадить на берег десант.
штурма. Граф, брызжа слюной, на чем свет стоит проклинал "вероломного и
бесчестного Коротышку-Красавчика", но о капитуляции и слышать не хотел. С
наступлением ночи стрельба поутихла, однако полностью не прекратилась -
Эрнан велел канонирам изредка напоминать байоннцам о том, что день
грядущий им готовит.
Байонна сдалась. Как оказалось впоследствии, одно из таких "напоминаний",
раскаленное массивное ядро, попало в графский дворец, да так метко, что
рухнул потолок той комнаты, где как раз находились, держа совет, граф, оба
его сына и несколько его приближенных. И граф, и его сыновья, и все его
приближенные погибли в завале, а уцелевшие байоннские вельможи расценили
это происшествие, как предостережение свыше, и приказали немедленно
распахнуть все ворота. Они самолично явились пред светлые очи Филиппа и
заверили его, что им гораздо милее провозглашать по-галльски: "Да
здравствует принц!", чем по-французски: "Да здравствует король!"
нему тринадцатилетнюю дочь Рене Байоннского, Эвелину, которая после ночных
событий стала наследницей графства, и вошел в город только тогда, когда
она принесла ему клятву верности, как своему сюзерену (он милостиво
позволил ей не преклонять при этом колени).
учредил опеку над несовершеннолетней графиней Байоннской, ее опекуном
назначил себя, по праву опекуна расторгнул ее помолвку с Анжерраном де ла
Тур и тут же обручил ее с младшим сыном графа д'Арманьяка.
отца, как дочь заснула в объятиях виновника его смерти...
событий, происходивших в то же самое время на крайнем юго-западе Европы.
Локальный и, казалось бы, незначительный конфликт между кастильским
королем и его дядей, графом Португальским, повлек за собой последствия
глобального масштаба.
направленном императором на подмогу королю Кастилии, тамошние вельможи,
сторонники самозваного короля, в одночасье превратились в яростных
приверженцев единого кастильского государства и, поджав хвосты, быстренько
выдали в руки королевского правосудия мятежного графа. Таков был
бесславный итог притязаний Хуана Португальского на роль суверенного
государя, и на этом бы все и закончилось, если бы Август XII не поставил
во главе флота своего двоюродного брата Валентина Юлия Истрийского.
воинственным и крайне честолюбивым молодым человеком. После пышных
проводов, устроенных ему в неаполитанском порту, вернуться домой, так и не
приняв участия в настоящем бою, было для него равнозначно поражению.
Получив известие о капитуляции Португалии и письменные заверения Альфонсо
XIII в нерушимости его прежних обязательств перед императором, Валентин
Юлий, однако, не повернул свои корабли назад. Обуреваемый гневом и
досадой, он ввязался в неравный бой с мавританским военным флотом и
подчистую сокрушил превосходящие силы противника, понеся при том
незначительные потери.
блистательной победой юный адмирал не остановился на достигнутом. Он
направил свои корабли к Гибралтару, и уже к вечеру следующего дня этот
стратегически важный город-порт оказался во власти итальянцев.
Валентином Юлием не в силах удержать в своих руках Гибралтар, и, в
конечном итоге, весь римский флот будет разгромлен, а сам принц, если не
погибнет, то попадет в плен.
собранная им для похода на Португалию и еще не распущенная армия, совершив
марш-бросок, ударила по Гранадскому эмирату с севера, а эскадра боевых
кораблей из порта Уэльва атаковала Кадис. Учуяв, откуда ветер дует, Хайме
III Арагонский, не ставя никаких предварительных условий, в спешном
порядке отправил на помощь итальянцам свой военный флот.
приносит больше плодов, чем тщательно обдуманный и разработанный во всех
деталях план предстоящей кампании. Менее чем за месяц Гранадский эмират
пал, сам эмир был пленен, а почти вся Южная Андалусия, за исключением мыса
Гибралтар и порта Малага, доставшихся соответственно Италии и Арагону,
вошла в состав Кастильского королевства. Таким образом, длившаяся более
семи столетий Реконкиста в Испании была успешно завершена летом 1452 года.
Арагон. С благословения Филиппа балеарский флот участил набеги на
Мавританию, а в середине августа гасконская армия оккупировала город
Джазаир[30], ставший впоследствии форпостом галльской экспансии в Северной
Африке. Между тем иезуиты, пользуясь представившимся им случаем, расширили
Мароканскую область ордена к северу, захватив портовый город Танжер, и
остановили свое продвижение лишь на линии реки Ксар-Сгир, где встретились
с арагонцами, которые тоже не теряли времени даром и взяли под свой
контроль юго-восточную часть Гибралтарского пролива, а также весь Сеутский
залив вплоть до мыса Кабо-Негро.
даже не думал почивать на лаврах. Вскоре он отправился в Тунис, чтобы
воевать там для вящей славы Рима и возрождения его былого могущества.
Северной Африке, католический мир, вместе с тем, не мог не обратить свои
взоры на восток континента, где наряду с надвигавшейся из Малой Азии
турецкой угрозой, к северу назревали процессы прямо противоположного
характера.