Чтение 47–й страницы книги ~Любимец~

Отправиться в лабораторию и обвинить ученых?

Они не чувствуют и не почувствуют раскаяния, потому что они исполнили
приказ и сделали все правильно.

Я держал на руках легкое тело птицы и понимал, что теперь у меня есть
в жизни только один путь - путь вражды и ненависти к спонсорам. И не
потому, что они жестокие и бессердечные, среди них были разные, а потому,
что, как оказалось, впереди есть лишь два пути - либо на Земле остаются
люди, либо на Земле будут жить спонсоры со своими любимцами.

А раз так, то отныне я не принадлежу себе. Я должен найти союзников,
потому что не может быть, чтобы я был на этой планете совсем одинок.
Должны быть у меня друзья и соратники! Но, наверное, не Маркиза с
Хенриком, которые замечательно устроились, а какие-то иные, мне еще
незнакомые люди.

...Я спохватился, что стою у закрытой двери и держу тело Маруси,
завернутое в одеяло.

Я вернулся в свой бокс, осторожно положил Марусю на матрас, попросил
у нее прощения за то, что ухожу от нее. Потом взял одеяло и раза два
сильно встряхнул его, чтобы изгнать из него остатки газа, свернул в скатку
и обмотал себя. Так было лучше, чем держать одеяло в руке или под мышкой.
Потом я взял несколько сухарей, недоеденных моими питомцами, и рассовал по
карманам штанов. Белый халат я тоже взял - он может пригодиться.

Я должен был сейчас же, пока они не пришли проверять, хорошо ли убили
меня, пока не начало светать, уйти из питомника.

Я приблизительно представлял, как это можно сделать, потому что за
прошедшие недели не раз мысленно убегал отсюда.

В дубраве, в самой гуще кустарника, под колючей проволокой, которая
всегда находилась под током, был прорыт собаками ход. Наверное, это
случилось еще до того, как по проволоке пустили ток - по крайней мере, с
собаками ничего не случалось. Я сам видел, гуляя в дубраве, как собака
осторожно, будто чуяла ток, пролезла под проволокой и умчалась в лес,
наверное, на свидание.

Иного выхода у меня не было.

Луна зашла, и я потратил несколько минут, прежде чем нашел в темноте
этот подземный ход. Я улегся возле него и стал его углублять, потому что
для меня он был узок.

Я выкидывал землю из хода, сам постепенно углубляясь в него.

Внезапно сзади над моим боксом загорелся свет. Затем зазвенела
колокольная дробь. Я догадался, что спонсор пришел ко мне в бокс поглядеть
на мой труп, ибо он был основательным ученым и привык проверять действия
людей, которым никогда не доверял.

Кто-то пробежал по поляне, сзывая собак.

Заметались, путаясь в густых ветвях дубов, лучи прожекторов. Я понял,
что сейчас они будут искать меня и у них хватит челяди, чтобы действовать
сразу везде: и в особняке, и в боксах, и вдоль ограды.

Я начал рвать ногтями и отбрасывать назад землю.

Голоса приближались - охранники шли вдоль ограды.

Дольше копать я не мог - надо рискнуть!

Я закинул на ту сторону одеяло и халат. Потом медленно, головой
вперед пополз в яму - главное, чтобы прошел живот. Я отталкивался руками,
и провисшая проволока была всего в сантиметре от моего лица.

Голоса были почти рядом.

Но они опоздали - я уже на свободе!

Я сделал было шаг, поднялся, отряхнулся.

И тут понял, что я не один. Кто-то молча, стараясь не дышать,
проползал в тот же лаз.

Это было невероятно. Неужели меня выследили?

Нет - это был кто-то маленький.

Собака?

- Кто здесь? - тихо спросил я.

- Это я, - ответил Арсений. - Потяни меня за ноги, а то я слишком
медленно ползу.

Я потянул мальчика на себя.

Я ничего не спрашивал у него - потому что в нескольких шагах от нас
засверкали лучи ручных фонарей. Послышались голоса.

Я подхватил под одну руку одеяло, под другую - малыша и побежал в
чащу. Я спиной чувствовал, что они нашли проход в заграждении и громко
переговариваются - потому что, прежде чем лезть по моим стопам, они
наверняка выключат электричество. Значит, у меня пять минут форы...

7. ЛЮБИМЕЦ В ЛЕСУ

Они гнались за нами несколько километров. Им было лучше, чем нам, - у
них были фонари. Но мы успевали залечь, затаиться в чаще, главное - быть
неподвижными. Если ты неподвижен, с вертолета тебя не разглядеть. Я устал
нести малыша. Хоть он был маленьким, но оказался очень плотным и тяжелым.
Он почувствовал, как мне тяжело, и сказал:

- Я сам побегу. Я хорошо бегаю.

Я опустил Сеню на землю. Он был бос, а земля - холодная, мокрая.

- Ничего, - сказал он, - я больше не простужусь. Ведь когда бегаешь,
то тепло, правда?

Нам надо было отыскать какое-нибудь место, чтобы затаиться. Но я не
знал, конечно, окрестностей питомника, к тому же нас гнали, как охотники
гонят дичь.

Мы вышли к небольшой речке, над которой нависали ивы, уже выпустившие
сережки. Я скорее догадывался, чем видел. Месяц был узок и давал слишком
мало света. Я все время боялся, что малыш ушибет или порежет ногу, мне-то
было лучше - на мне были башмаки, еще старые, гладиаторские.

Чуть ниже по течению речка разливалась широко и негромко журчала по
камням - там был брод.

- Давай я тебя перенесу, - сказал я.

Сеня засмеялся.

- Я люблю воду, - сказал он. - Ты иди там, а мне лучше перебраться
здесь.

И прыгнул в речку, в глубоком месте - и пропал с глаз - лишь круги по
воде.

Я сначала испугался - потом вспомнил: ведь мой малыш - рыбка.

Я снял башмаки и пошел вброд. Камни попадали под ступни, они были
острыми, и было больно. У того берега неожиданно стало глубже - я
провалился по пояс, и пришлось поднять над головой мои пожитки. Сене,
который уже перебрался на другой берег, это показалось очень смешным.

- Тише! - прикрикнул я на него. - Ты что, выдать нас захотел?

Мой тон обидел мальчика, и он замолчал. Так мы и шли дальше молча.
Мне бы попросить у Сени прощения, но за эту ночь я страшно устал и
перенервничал. И все видел голубое под лунным светом лицо Маруси.

Тот, дальний берег реки, был высоким, но пологим. От брода вверх вела
широкая заросшая травой и кустами дорога.

Начало светать. Воздух стал синим и морозным. Сеня бегал вокруг меня,
подпрыгивал, чтобы согреться - он вовсе не устал. Я понял, что погоня
отстала - вот уже полчаса, как не слышно треска вертолетов и криков
охотников.

Дорога, по которой мы шли, через полчаса привела нас в заброшенное
человеческое поселение. В тот день я еще не знал, что такие поселения
назывались деревнями.

Деревня состояла из одной широкой улицы, по которой раньше текла
дорога, а теперь все заросло кустами и даже солидными, в обхват, березами
и елями. Деревянные дома, окруженные невысокими заборами, попрятались в
заросли, а ограды давно упали и исчезли в траве. У некоторых домов
провалились крыши, другие покосились и даже рассыпались. Но один из них,
сложенный из толстых бревен, показался мне еще крепким. Хотя стекла в
окнах были выбиты.

- Давай здесь поспим, - сказал я Сене.

Сеня покрутил головой, принюхался - обоняние у него дьявольское.

- Можно, - сказал он. - Здесь никто не живет, кроме маленьких
животных, которые разбежались.

Мы пробрались сквозь кусты к дому. Дверь была приоткрыта - так и
вросла в сгнившие доски крыльца. Но внутри сохранился даже пол.

Окна в доме были маленькие, и к тому же разделенные на дольки. В
одной из долек правого окошка сохранилось стекло.

Меня удивило странное, некогда белое сооружение, стоявшее в комнате.
С одной стороны в нем была ниша, в которой лежал проржавевший лист железа.
Во второй нише под ней сохранился серый пепел.

- Я думаю, что это была плита, - сообщил мне Сеня. - Внизу клали
топливо, а сверху - кастрюли.

Я сунул руку в глубь ниши и натолкнулся пальцами на округлый предмет.
Я вытащил его, оказалось - это металлический горшок. Целый чугунный
горшок!

- Давай спать, - сказал Сеня. - Здесь хорошее место.

Я вытащил два сухаря и протянул один малышу.

- Завтра, - сказал он. - Проснемся и поедим. Мы будем ужасно
голодные. А сейчас больше хочется спать.

Сеня был прав.

Ноги болели, голова раскалывалась. Надо было бы пойти наружу и
нарвать травы и листьев, чтобы сделать нам подушки. Но сил на это не было.
Мы постелили на пол халат, обнялись и накрылись моим одеялом, чтобы было
теплее, и сразу заснули.

Я проснулся от того, что на меня кто-то смотрел.

Я лишь приоткрыл глаза - но не вскочил, ничем не показал, что я
очнулся.