Чтение 47–й страницы книги ~Старый год~

конце стола, где сидит император, который заставляет себя есть, и его
приближенные, которые едят из соображений престижа. Я ем, значит, я важная
птица!

- Идем, идем, - торопил Дантес. Он взял Люсю за руку холодными пальцами.

- Я сама, - ответила Люся.

Дантес провел Люсю вниз на технический этаж, где их встретили просто
одетые женщины, большей частью толстые и малоподвижные. Там располагались
склады и гардеробы империи.

- Здесь мы все одеваемся, - сказал Дантес, - сюда свозят одежду, чтобы
можно было выбрать для маскарада или праздника. Нынче все уже переоделись к
свадьбе, ты у нас последняя.

Платья висели на плечиках бесконечными рядами, туфли стояли рядами на
полу. Люся чуть было не наступила на крысу, которая выглядывала из зимнего
башмачка. Женщины стали махать на крысу и кричать. Люся крыс не боялась.
Когда-то, еще в детстве, один мальчик сказал ей, что крыса - это бритая
белочка. Люся рассмеялась и на всю жизнь перестала бояться крыс.

Это все выдумки, не нужно обращать внимания. Пока есть надежда на то, что
придет Егор, надо оставаться здесь. И вести себя так, как советовал доктор.

От платьев пахло пылью и прелью, на некоторых были пятна плесени.

Но были и красивые платья, наверное музейные.

Люся смотрела на них, как в музее, а вокруг шелестели голоса:

- А вы примерьте, вы приложите, ах, как вам пойдет... Люсе было
восемнадцать лет, и, как бы ей тошно ни было, она была красивой девушкой,
которой в жизни не приходилось примерять королевский наряд или просто длинное
вечернее платье.

- Платье должно быть белым, подвенечным, - сказал Дантес, - ты ведь у нас
невинная, правда?

- А вам какое дело?

- Это дело государственное.

- Если бы я знала...

- Отлично! Это и следовало доказать. - Дантес неприятно рассмеялся,
показав золотые зубы.

Когда Люся надела платье и туфли, Дантес сводил ее в комнатку-сейф, где за
стальной дверью тянулись полки, на них стояли коробки с драгоценностями.

- Достояние короны, - произнес Дантес.

Он вытащил из шкатулки жемчужное ожерелье и алмазную диадему. Больше Люся
ничего не захотела, хотя могла надеть и кольца и браслеты - Дантес разрешил.

"Невеста была одета скромно, но со вкусом, - повторяла она фразу,
вычитанную в романе, - ее лицо поражало своей бледностью..."

О бледности Люся не знала. Зеркало, которое нашлось в гардеробной, хоть
было и большим, от пола до потолка, но таким пыльным, что в нем виднелось не
отражение, а привидение.

Конечно, лучше бы подождать со свадьбой несколько дней...

- Несолидно это, - произнесла она. Порой Люся начинала думать про себя, а
конец фразы нечаянно произносился вслух.

- Несолидно? - спросил Дантес.

- Приехала, и сразу пиры, свадьбы... Несолидно.

Конечно, это были арьергардные бои, никто ее не послушает.

- Почему несолидно? - Дантес не понял ее. - А когда солидно?

- Через месяц, через два... как положено. Сначала обручение, потом...

- Чепуха! - воскликнул Дантес. - Не все ли равно когда, если у нас здесь
нет дней! Нет месяцев, нет обручений, и нечего ждать. Если я вижу вещь, я беру
ее, а не уговариваю себя вернуться за ней...

Поперек зала висели елочные гирлянды и флажки. Все уже сидели за столом и
ждали.

Множество людей стояло в зале, скрывая накрытый стол.

Они стояли полукругом и при виде Люси начали хлопать в ладоши.

Чепуха, таких свадеб не бывает. Можно подумать, что она эстрадная певица
или политик.

Дантес остановился. Она тоже.

- Не садись, сейчас придет жених, - предупредил Дантес. И в самом деле,
велосипедисты тяжело топали, подходя сзади, между ними горой сала, почти не
касаясь ногами пола, обвисал император.

Велосипедисты довели его до невесты, и император, переведя дух, воскликнул
высоким голосом:

- О, я не ошибся!

Затем он рухнул в кресло и сказал невесте:

- Старею, старею, хожу редко. Надо заниматься физкультурой. Садись,
Люсенька. Кто будет оформлять процедуру? - спросил император. - Где
Кюхельбекер?

- Он не имеет права! - закричал человек в ветхом маршальском мундире и
фуражке, глубоко надвинутой на лоб. - Он не имеет права! Я старше чином. Я -
княжеских кровей.

- Помолчи, Тухачевский! - сказал император. - А то не буду допускать пред
очи, и сгинешь у ветеранов.

- А я настаиваю! - кричал маршал.

Принесли стул. По знаку императора Люся села на стул, и теперь ее голова
оказалась лишь немного выше головы ее жениха.

Кюхельбекер вышел из боковой двери, он был в темно-красном плаще до пят и
в высокой шапке - такие носят кардиналы или Папа Римский. Вот уж не думала, что
ее брак будет регистрировать такой римский папа.

Кюхельбекер стал лицом к императору и спиной к толпе.

- У нас сегодня знаменательный день, - прогудел он, и все замолкли. - Наш
драгоценный император в целях продолжения рода и создания образцовой семьи
решил вступить в брак с герцогиней Люси, специально выращенной для него в
специфических условиях.

Раздались аплодисменты.

- Давай не трать время, - сказал император. - Они же все равно не
понимают.

"Все это балаган и оперетта, - думала Люся. - Никакая это не свадьба".

Кюхельбекер натужно вздохнул, словно вспоминал, а может, и придумывал
текст.

- Скажи мне, император всея Руси Павел Петрович, согласен ли ты взять в
жены герцогиню Люси Тихонову, заботиться о ней, оплодотворять ее, ласкать и
кормить?

- Да! Конечно. Дальше, дальше! - Император был возбужден. Он вздрагивал в
кресле.

- А ты, Люси Тихонова, согласна ли взять в мужья императора всея Руси
Павла Петровича? Согласна ли ты подчиняться ему во всем, даже в самых малых его
желаниях? Согласна ли ты ухаживать за ним, ласкать его и носить его детей?

- Еще чего не хватало! - сказала Люся. Император был готов к этому, он уже
держал руку на ее предплечье и больно ущипнул Люсю.

- Она согласна! - крикнул император.

Народ за столом и вокруг стал буквально беситься от радости, и потому
особенно странно выделялось в толпе мрачное лицо. Оно принадлежало худому,
изношенному старику в инвалидной коляске, за спиной которого стоял бугай в
белом халате с вышитым на животе большим красным крестом. Вторым недовольным
был Веня Малкин. Взгляд Вени был мрачным и углубленным в себя.

Люся улыбнулась Леониду Моисеевичу - хоть одно родное лицо в этом шабаше.
Доктор подмигнул ей. Он снял халат и был облачен в безумно обтрепанный костюм.
"Если останусь, обязательно добуду ему новый".

- Вот и все, - сказал император. - Поцелуй меня, не стесняйся, это для
публики.

Господи, как же она не заметила, что уже обвенчана? Велосипедисты
приподняли императора. Люся послушно поцеловала его в щеку. Щека была густо
напудрена. У Люси запершило в носу, и она громко чихнула.

- К счастью! - крикнул кто-то из толпы.

- Горько! - начали кричать с того конца стола. В зале было полутемно -
свет скупо проникал сквозь окна, и на длинном столе стояли керосиновые лампы.

- Это бред какой-то, - сказал Веня Малкин и стал проталкиваться прочь, но
Дантес заметил это движение, схватил Малкина за полу куртки и потянул к себе.

- У меня для вас есть сюрприз. Держите. - Он протянул Вене пластиковый
мешок.

- Это что?

- Отойдите со мной- сказал Дантес, - Я все объясню.

Император протянул Люсе лапу, пожатие толстых пальцев было слабым.

- Слава императрице! - закричал он странным, петушиным голосом.

- Слава! Слава! - подхватили придворные. Сегодня их было куда больше, чем
мест за столом. Произошла давка, кого-то уронили на пол, кого-то побили,
император искренне радовался и с удовольствием называл драчунов жене:

- Это мой герцог Задунайский, смотри, как он Дмитрия Донского колотит! А
видишь академика Морозова?

- Скажите, а у кого-нибудь настоящие имена здесь есть? - спросила Люся.

Император задумался.

- Предпочитаю считать твой вопрос провокационным, - ответил он наконец. -
Ибо им ставится под сомнение моя личность и легитимность моего пребывания на
троне. А должен сказать тебе, что ветераны-хранители также упорно ставят это
под сомнение.

- Значит, ты все-таки липовый, - упрямо сказала Люся.

- Я ношу тронное имя, потому что у меня власть, - ответил император. -
Именно власть. Я могу казнить кого угодно. Издам декрет и казню тебя тоже.

- Издайте декрет о том, что императрицу казнить нельзя, - сказала Люся.

- Это почему еще? - Император искренне удивился..

- Потому что если сегодня можно казнить императрицу, то завтра можно будет
казнить и императора.

- Чудесно, остроумно, - воскликнул толстяк, - правда, Кюхля?

- Разумно. Каждый думает о своей шкуре, - ответил Кюхельбекер.

Подошел Дантес, наклонился к императору.

- Он не хочет петь для нас. Даже не хочет переодеваться. Люся догадалась,
что разговор идет о Вене Малкине.