Чтение 47–й страницы книги ~Дезертир~

- Давайте расскажем, - не выдержал я. - В конце концов, лишнее мнение не
помешает.

Кашель гражданина д'Энваля немедленно стих, но Юлия только фыркнула:

-Не вижу необходимости, гражданин Люсон! Подобные рассказы не для больных!

Бедняга Альфонс закатил глаза, и я понял, что дела плохи.

- Беру ответственность на себя, - заявил я, стараясь не замечать яростного
блеска очков гражданки Тома. - А вы, друг мой, сначала выпейте молоко...

И я рассказал все - с того момента, когда на Кладбищенской улице я встретил
несчастную, потерявшую разум девушку.

Д'Энваль слушал, не проронив ни слова, причем кашель его куда-то исчез.
Затем индеец глубоко вздохнул, причем лицо его приняло самое скорбное выражение.

- Значит, вы мне не доверяли? О-о! Я ведь знал! Я догадывался...

- Альфонс, не мелите ерунду! - не выдержала Юлия. - Рассказ гражданина
Люсона об этих, с позволения сказать, дезертирах лишен и логики, и научного
смысла!..

- А я вам верю! - Глаза индейца горели, словно он уже видел всю эту
историю, воплощенную в очередной пьесе. - Я ведь говорил вам, Юлия! Вспомните
Добино!..

- Чушь, чушь, чушь! - гражданка доктор оставалась непреклонной. -
Во-первых, все это можно - и должно - объяснить без всякой чертовщины. Гражданин
Люсон встретил у кладбища девушку, чем-то похожую на Мишель Араужо, а в
подземелье мы просто нашли тайное кладбище - хотя бы той же секты граалитов. Ну,
а во-вторых...

Юлия задумалась, затем решительно сверкнула очками:

- Логрская теория гражданина Вильбоа не выдерживает ни малейшей критики.
Слишком много натяжек! Даже если все это правда...

Мы с индейцем невольно переглянулись. Оказывается, Юлия могла допустить и
такое!..

- Я говорю "если"! Но пусть это правда. Зачем искать так далеко? Самое
простое -.самое верное...

- Вы находите эту историю простой? - не выдержал я.

- Она сложна не сама по себе. Трудность в нашем

незнании. Что такое смерть? Не в философском, а в конкретном значении?

Я вздрогнул. Да, смерть вполне конкретна. Моя даже имела имя...

- Это сложнейший физиологический процесс, пока совершенно не изученный. Мы
все привыкли, что определенные изменения в организме несовместимы с жизнью и
приводят к необратимым последствиям...

- Это вы о гильотине? - вновь не выдержал я.

- К примеру, гильотина, - кивнула девушка. - Отделение головы от туловища
приводит к известному итогу. Однако в любом правиле бывают исключения. В тысяче
случаев механизм срабатывает, а в тысяча первом дает сбой. Сейчас в Париже
ежедневно погибает более сотни человек, по всей Франции - больше тысячи. Это
настоящая пандемия - пандемия смерти. А между прочим, механизм массовой гибели
людей еще никто не изучал. Я читала некоторые книги о средневековых эпидемиях.
Тогда гибли тысячи, но порою встречались совершенно невероятные случаи
исцеления. Я бы сравнила это, - она на миг задумалась, - с массовой бойней. Рука
мясника устает и порою бьет неточно. Смерть все равно наступает, но не так и не
в тот момент. И чисто теоретически можно предположить...

- О чем вы, Юлия! О-о! - растерянно перебил Д'Энваль. - Смерть - это
таинство, это темное покрывало...

- Помолчите, Альфонс! - отмахнулась девушка. - Я хорошо помню, как вы вели
себя на вскрытии! Так вот, можно предположить, что в некоторых случаях механизм
не срабатывает. Точнее, срабатывает неточно. Отсюда - феномен ваших
"дезертиров". Повторяю, все это чисто теоретически...

От ее спокойных слов веяло холодом. Смерть -мясник... Нет, скорее усталый
палач, неточно наносящий удар. Как тот молодой доброволец, который двенадцать
раз бил топором по шее Шалье Лионского...

- Значит, просто случай, - проговорил я вслух. - Один из тысячи...

Один из тысячи, которого не отпустили на серое небо, такое близкое, такое
доступное - протяни руку Просто лотерея, страшная лотерея, в которую играют
добрые французы в лето от Рождества Христова 1793-е. И никаких тайн...

- Нет, не все так просто, Юлия! Ваша теория...

- Это не теория! - резко возразила девушка. - Я совершенно не уверена в
самом посыле. Но если принять его за аксиому...

- Вы считаете без хозяина, - перебил я, вспомнив наш спор с Вильбоа. - Без
Того, Кто взвесил все судьбы...

Очки блеснули, но я поднял руку:

- Погодите! Все или почти все "дезертиры" не успели сделать что-то важное.

Мари дю Бретон не успела покормить детей, неистовый Антуан Пари -
отомстить. У каждого - свое, у каждого - свой "Синий циферблат"...

- По-вашему, желание одного человека сильнее законов природы? - Юлия
возмущенно пожала плечами. - Это уже чересчур!

- Не желание, - поправил я. - Воля.

- Поповщина и клерикализм! - Девушка резко встала. - Стыдно слышать от
такого образованного человека...

- А я согласен с вами, друг мой! - быстро заговорил д'Энваль. - Воля - о,-
наша воля, она сильнее смерти, сильнее...

Девушка фыркнула, и молодой индеец смущенно умолк.

На этом дискуссию прекращаю! - Юлия резко прошлась по комнате. - А вам,
Франсуа Ксавье, следует завтра же направиться в лечебницу...

- у вас нет сердца, Юлия...

Девушка резко обернулась и замерла. Д'Энваль медленно встал.

- Увы, это так! О-о! Сколь скорбно сознавать это, но истина пронзает меня,
словно отравленный кинжал! Да у вас нет сердца! Вы не верите в Бога, вам смешны
человеческие чувства, вам недоступно то святое, что дорого каждому человеку... И
вы не любите меня!

- Что?!

И тут я понял - слова гражданина д'Энваля, больше похожие на горячечный
бред, достигли цели. Девушка побледнела, в глазах мелькнула растерянность.

- Альфонс! Вы понимате, что говорите?

- Да! - Похоже, индейца понесло. - Вы не любите меня! О-о! Я верил вам,
почитал вас, словно богиню, а вы... Вы забываете меня ради своих низменных
увлечений, ради других мужчин, с которыми...

"Заткнись!" - чуть было не сказал я, но понял - поздно. Лицо девушки
странно дернулось, дрогнула закушенная губа...

- Франсуа Ксавье, - ее голос дрогнул, - убедительно прошу вас проводить
меня домой. Здесь мне больше незачем находиться.

- О-о! - Альфонс сжал голову руками и рухнул на диван. - Вы решили добить
меня, вы, лишенная сердца!.. Уходите! Уходите с ним! Уходите к нему! Уходите,
дабы предаться с ним...

Внезапно мне показалось, что я нахожусь в каком-то нелепом провинциальном
балагане. Пьеро обвиняет в неверности Коломбину. Что за ерунда?! Он что, спятил?

- Прекратите! - возмутился я. - Альфонс! Немедленно извинитесь перед
Юлией...

Вместо ответа я услыхал что-то напоминающее мычание. Д'Энваль раскачивался
из стороны в сторону, закрыв уши руками. Внезапно мне захотелось поднять его за
ворот рубашки и как следует встряхнуть, а если не поможет...

- Я ухожу, - послышался негромкий и внешне спокойный голос девушки. - Вы
остаетесь?

На улице я долго не решался заговорить. Юлия упорно молчала, глядя в
сторону.

- Послушайте, - наконец начал я. - То, что произошло, нелепо...

Она резко обернулась и выдернула руку, которую вероятно по забывчивости,
подала мне, когда мы выходили из подъезда.

- Я.могла бы сказать, Франсуа Ксавье, что это - не ваше дело. Но я так не
скажу. В данном случае вашей вины, как ни странно, нет. Альфонс иногда бывает
невозможен... Кстати, пусть его слова не тешат ваше самолюбие. Альфонс готов
ревновать меня даже к памятнику Генриху IV...

- Я просто хотел извиниться...

- Незачем! - она резко дернула плечом. - Хотя не могу не признать, что вы
приносите одни неприятности!

Спорить я не стал. Странно, но получалось именно так. Бедняга Вильбоа,
теперь эти симпатичные влюбленные...

- Вы правы, гражданка Тома. Сейчас я провожу вас домой, и мы больше не
увидимся.

Честно говоря, я надеялся, что Юлия возразит, но девушка так и не сказала
ни слова.

На стук в дверь я вначале не обратил внимания. Я никого не ждал и менее
всего был рад незваным гостям. Но те, что стояли в коридоре, оказались
настойчивы. Снова стук - на этот раз лупили кулаком, затем на дверь обрушилось
что-то тяжелое, железное. Я встал и, уже догадываясь, кто заглянул ко мне на
огонек, отодвинул засов. В дверной проем заглянула щекастая физиономия,
увенчанная засаленной треуголкой с трехцветной кокардой. Послышалось
удовлетворенное "Ага!", и на пороге появился первый гость. Он был изрядно толст,
в старом поношенном сюртуке, зато с широкой перевязью (тоже трехцветной) через
все брюхо. За поясом у трехцветного торчали два дуэльных пистолета.

Вторым вошло странное создание в балахоне и чепце, небритое и с большим,
изрядно ржавым мушкетом. Присмотревшись, я сообразил, что это все-таки женщина,
а кажущаяся небритость объясняется слабым знакомством с полотенцем и мылом.
Вслед за мушкетером в чепце появился желтолицый санкюлот в полной карманьоле и
красном колпаке, который волок нечто, напоминающее оглоблю. Оглобля никак не
желала пролазить в двери, и красноколпачнику пришлось изрядно повозиться, дабы
втащить ее в команту. Когда это наконец удалось, стало ясно, что это не оглобля,
а пика, увенчанная кривым наконечником с трехцветной лентой.

Я принял этот внушительный парад стоя. Теперь кое-что стало ясно - и
присутствие мадам Вязальщицы в неурочный час, и любопытные взгляды коридорных...

- Мы к вам, гражданин Люсон, - с достоинством проговорил толстяк. - И вот
по каком делу...

Да, Вильбоа и Демулен не зря предупреждали! Дальнейшее можно было и не
объяснять, но отказать себе в беседе со столь колоритными личностями просто