господина Дзержинского. Ноги покачал головой, признал, что таковым я не
являюсь, а затем вновь пустился в рассуждения о Якове Александровиче.
Иванович Деникин направил Ноги, тогда еще полковника, в январе 20-го в
Крым с вполне определенной миссией. Приятного, разумеется, мало, но, как
говорят кондуктора на железной дороге, "служба такая". Ноги, по его
словам, заступался за Якова Александровича в каждом своем донесении, что
стоило ему длительной опалы и чуть ли не временного исключения со службы.
Рассказано это было к тому, что лично он против Якова Александровича
ничего не имеет и не потому интересуется его знакомыми.
каких-то сомнительных типов, посещающих улицу Де-Руни, ни к селу ни к
городу упомянул убийство генерала Романовского и, в конце концов, дал
понять, что Яков Александрович, разуверившись в нашей борьбе и будучи
смертельно обиженным, вступил в контакт с красными. Он даже упомянул
некоего товарища Паукера, якобы личного представителя Дзержинского,
который через свою агентуру ведет переговоры об отъезде Якова
Александровича в Совдепию. Ежели бы после этого последовало предложение
сходить на улицу Де-Руни и послушать тамошние разговоры, мне бы все стало
ясно. Но генерал ничего подобного не предложил. Он велел лишь никому об
услышанном не говорить и попросил не считать его сволочью. Это был ясный
намек на титул, который я даровал ему в одной из наших бесед. За "сволочь"
я извинился, и мы расстались.
Господин Ноги, похоже, перетрудился на своей хлопотливой ниве. Могу
поверить, что в последнее время Яков Александрович стал весьма несдержан
на язык, и к нему, вероятно, сползаются разного рода недовольные Бароном,
но отъезд в Совдепию - это все-таки бред. Возможно, слухи распускают сами
господа чекисты. Ежели это так, то их можно поздравить. Кое-чего они
успели добиться.
не до дневника, и, боюсь, события этих двух дней во многом успели
забыться.
показалась конница, правда, теперь их было не более двух-трех сотен.
Вероятно, это отколовшийся от главных сил отряд, а может, к утру этих
главных сил уже не существовало. Красные в нерешительности остановились в
километре от наших окопов, но тут батарея ударила фугасами, красные
развернулись и ушли в степь.
свою порцию снарядов, но решился все-таки и помчался прямо на нас.
Правильнее всего было бы вновь подпустить их на пистолетный выстрел, но
после вчерашнего нервы были уже не те, и мы начали стрелять сразу,
расходуя последние пулеметные ленты. К счастью, красные после вчерашнего,
да еще после ночного боя предпочли не пытать судьбу и тоже повернули
куда-то к Мелитополю.
горизонте, но на этот раз они не топтплись в нерешительности, а бежали.
Бежали резво, но те, кто их преследовал, имели, похоже, более свежих
лошадей. Вскоре все выяснилось - красных догоняли морозовцы. Километрах в
двух от нас краснопузых взяли в полукольцо, несколько минут шла рубка, а
мы, не решаясь стрелять, чтобы не попасть по своим, могли лишь
довольствоваться ролью зрителей. Страшное это зрелище - кавалерийская
сшибка, когда скопище всадников колышется из стороны в сторону, над полем
стоит глухой рев и лошадиное ржание, и потерявшие всадников кони
вырываются из общей давки, отчаянно мчась прочь. В такие моменты поневоле
радуешься тому, что ты пехота и сидишь по горло в земле, прикрывшись
пулеметным щитом.
бросились в разные стороны. Большая часть помчала прямо на нас, и я уже
приказал было пулеметчикам приготовиться, как вдруг заметил, что первая
рота выходит из окопов. Я понял, что штабс-капитан Дьяков решил повторить
наш давний прием, и тоже дал команду.
обе наши роты, третья - команда мобилизованных, и дальше, левее, - черная
цепь корниловцев. Мы не двигались, выставив вперед штыки. Мы не пытались
переколоть красную конницу, а лишь безмолвно приказывали: стой! Красные
должны были понять, что они к кольце, и выбор у них прост - сдача или
смерть.
краснопузых, подскакав почти к нашим окопам, стали слезать с коней, бросая
оружие на землю. За теми, кто пытался уйти в степь, погнались морозовцы, а
мы, стоя на месте, ждали, покуда спешится последний красный кавалерист.
буквально шатавшиеся после нескольких суток в седле. Почти сразу же они
попадали на землю и попросили воды. Похоже, их настолько вымотало, что,
кроме желания выпить воды и отдохнуть, у них ничего не оставалось, даже
страха смерти.
траву, явно собираясь спать. Подбежал штабс-капитан Дьяков, и мы принялись
совещаться. Очевидно, это не последние пленные, которых нам предстоит
принять, и надо позаботиться о каком-то порядке. Тут подошел полковник
Маркович, хмуро взглянул на господ красных кавалеристов и предложил
запереть их во дворе элеватора. Никто из нас троих, похоже, не чувствовал
в эти минуты ненависти: эти красные сражались до конца, сражались честно,
и даже в глазах Марковича были достойными противниками.
не сулил обычно ничего хорошего, но красные, похоже, что-то поняли, и
через минуту ко мне подошел, чуть хромая, невысокий парень в белой шапке,
такой же, как была на Жлобе. Он представился: командир, ежели не ошибаюсь,
третьего эскадрона. Штабс-капитан Дьяков велел ему строить людей и идти к
элеватору. То, что мы не собираемся его расстреливать, подразумевалось
само собой. Пленный кивнул и попросил несколько минут, чтобы его люди
успели перемотать портянки. Полковник Маркович скривился, но возражений,
естественно, не последовало. Через некоторое время красные уже брели к
элеватору. Мы выделили в конвой только троих юнкеров и унтер-офицера -
было ясно, что на сегодня красные отвоевались.
которых надо было, оказывается, сперва поводить по кругу, а лишь потом
поить.
Токмаку, но напарывались на нас и уходили в степь. Один раз пришлось
пустить в ход пулеметы, но это, безусловно, была уже агония. Корпуса Жлобы
больше не существовало.
пешком, оставляя лошадей в степи. Быть может, они боялись, что по верховым
мы откроем стрельбу. У наших окопов лежала целая гора шашек и сабель,
юнкера обзавелись превосходными биноклями, а мне поручик Успенский
преподнес тяжеленный маузер в деревянной кобуре. Я знал, что маузер -
мечта любого офицера, но, будучи в душе консерватором, не хотел
расставаться с наганом. Но маузер я все-таки оставил у себя, сунув его в
вещевой мешок.
самим пришлось отгораживать громадный четырехугольник по соседству, прямо
посреди пустыря. Пленный командир эскадрона теперь был за старшего и
мотался, как угорелый, размещая новых постояльцев. Он оказался настолько
толковым командиром, что даже полковник Маркович отозвал его в сторону и
предложил собрать из пленных эскадрон и перейти к Барону. Красный
"ком-эск" заговорил что-то о присяге, но мы насели на него, объясняя, что
в Мелитопале ему предложат то же самое, а в случае отказа поставят к
стенке. Краснопузый, кажется, понял, побледнел, но, подумав минуту, вновь
отказался. Нам стало жаль его, но больше уговаривать мы не стали. В конце
концов, любой из нас на его месте поступил бы так же.
оставлось сомнений, что с красными покончено. Рассказывали, что Мелитополь
забит пленными, и Барон прямо на месте формирует из них маршевые роты.
слушал наши доклады и лишь пожурил за то, что мы не сообщили ему о
радиоприемнике. Он не гонял бы связных, а прислал бы шифровальщика и
держал бы с нами постоянный контакт. Пришлось повиниться, поручик
Успенский вновь пристал к Якову Александровичу с предложением сыграть в
преферанс, но командующий мог лишь пообещать, что сыграет с ним где-нибудь
за Днепром. Так мы узнали, что наш корпус перебрасывают. Яков
Александрович велел быть готовыми в ближайшие дни, сразу же после
получения приказа.
отношениях с полковником Выграну. Я пожал плечами и предположил, что с
полковником у меня вполне приличные отношения, во всяком случае, у него не
было повода для недовольства мною. Яков Александрович кивнул и уехал. Я
сразу же забыл этот странный вопрос, но вспомнил его через два дня, 3
июля, когда мы получили приказ срочно возвращаться в Мелитополь, чтобы
грузиться в вагоны. Штабс-капитан Дьяков с довольно кислым видом показал
мне бумагу и велел собираться. Я временно переводился из отряда в штаб
корпуса, где поступал в распоряжение полковника Выграну.
Мишриса и не подпускать прапорщика Немно слишком близко к лошадям. Похоже,
приказ всех удивил, но я был удивлен не меньше и мог лишь предположить,
что полковник Выграну затеял очередной рейд против "зеленых" и решил
вызвать меня на подмогу.