Чтение 47–й страницы книги ~Ведьмин век~

Будто она лисенок. Будто она его сестра или, что вероятнее, дочь.

По мерцающему экрану телевизора беззвучно бегали яркие, нарочито
ненастоящие люди.

- Ивга... Я хочу, чтобы ты понимала. Я ведь не орден себе зараба-
тываю, мне на орден, как ты понимаешь, плевать... На нас надвигается
какая-то гадость, и я не знаю, где у нее, у гадости, предел. То ли
просто кадровые перестановки на всех уровнях Инквизиции, то ли...

Он замолчал.

Вон она, книжка. На самой верхней полке, корешок из мешковины.
События, совершавшиеся четыреста лет назад, кажутся замшелой историей.

"И царство их - на развалинах"...

Откуда цитата?

Тухлая вода, подтопившая четыре сотни лет назад город Вижну. Нес-
колько тысяч погибших... По тем временам - весь город. Эпидемия, от-
равленные колодцы, человеческие тела, зашитые в чрева коров...

Тогда всех людей-то и было - несколько тысяч...

Ивга вздрогнула. Он слишком сильно сдавил ее плечи.

Великого Инквизитора звали тогда Атрик Оль. Зимним вечером на
центральной площади города Вижны орда обезумевших ведьм сожгла его на
высоком костре. Во имя Великой матери...

- Ты поможешь, мне, Ивга. Вдвоем мы вытянем из них... Я узнаю,
что хочу.

- Если это... так просто... ваш "перископ"... почему вы раньше?..

Он криво улыбнулся:

- Это НЕ ПРОСТО. И потом, раньше, - он с неохотой выпустил ее, -
у меня не было человека... ведьмы, которой я мог бы доверять.

(ДЮНКА. МАЙ)

Сперва он бежал, и прохожие шарахались с дороги, возмущенно орали
вслед. Потом он выбился из сил и перешел на шаг; потом удалось взять
себя в руки.

Прямо перед глазами оказался веселенький навес какого-то ночного
кафе; Клав хотел заказать большой стакан чего-нибудь горького и креп-
кого, одним ударом отшибающего разум - но в последнюю минуту передумал
и заказал апельсиновый сок. Нечего впадать в истерику. Истерика не по-
может...

Сок, одновременно сладкий и кислый, застревал в горле; Клав нес-
колько раз закашлялся, прежде чем допил до дна. Кокетливый фонарик за-
ведения казался нестерпимо ярким, а фигуры людей, проходивших мимо,
расплывались перед глазами, и Клав чувствовал себя испорченным аппара-
том, кинокамерой, которая мучительно старается удержать резкость.

...А ведь мог бы сейчас лежать на цинке.

Он усмехнулся, и молоденькая официантка отшатнулась, напоровшись
на эту усмешку. Решит еще, что маньяк... Вызовет полицию...

А ведь мог лежать на цинке. И любопытно, что сказали бы полицейс-
кие медики. Самоубийство? Возможно...

Он глубоко задышал, пережидая новую волну головокружения. Светя-
щаяся река под ногами... невообразимо далеко. Летел бы, наверное, пол-
минуты. И заглядывал в освещенные окна...

Какого пса ограда на крыше оказалась проломанной?!

Случайность. Совпадение. Всякий, кто поднимается на крышу, должен
помнить о земном притяжении и хрупкости собственных костей. Сам вино-
ват...

Но три раза подряд?!

"Они НАВЬ. Пустые человеческие оболочки... Это не люди... если бы
к тебе пришел убийца в маске красивой девушки. Или, что еще хуже, в
маске твоей матери..."

Он увидел собственные пальцы, побелевшие в мертвом хвате вокруг
тонкого стакана; еще мгновение - и здесь случится горстка окровавлен-
ного стекла. Зачем?..

Вернув себе власть над собственной рукой, он осторожно поставил
стакан на светлую, под мрамор, поверхность столика.

Страшно. Тоскливо и страшно. И не осталось ни капельки того чувс-
тва, которое он в последние месяцы привык считать счастьем... Эр-
зац-счастье. Счастьезаменитель...

А ведь можно не возвращаться в ту квартирку. Забыть. Дюнка... та,
кого он привык считать Дюнкой, не нуждается ни в пище... ни в чем не
нуждается...

Кроме него, Клава. Его присутствие ей жизненно необходимо; она
не раз говорила об этом, да и он сам, появляясь после вынужденного
долгого перерыва, видел, как побледнело и осунулось ее лицо, каким
безжизненно-холодным сделалось тело...

Он сжал зубы. Что это, игра в перетягивание каната? Он тянет ее
за собой, в жизнь... а она, выходит...

"Навы, как правило, общаются с людьми затем, чтобы убить. Уров-
нять, так сказать, шансы..."

- Молодой человек еще что-нибудь закажет?

- Да. Еще сока. И... двести граммов коньяка.

Девушка не удивилась. По-видимому, у Клава был вид человека, при-
выкшего пить коньяк из чайных чашек.

Что, если оставить ее... оставить Дюнку в одиночестве? В запертой
квартирке?..

В старике, сидящем на столике напротив, ему вдруг померещился
утешитель с кладбища. Усталое заурядное лицо - и неотрывный взгляд
из-под сведенных бровей: "Я всего лишь лум. Я делаю, что умею".

Клав мигнул. Нет, старик был совсем другой. Круглощекий и незна-
комый.

Он сглотнул свой коньяк, как глотают лекарство. И чуть было не
задохнулся; по счастью, его сильно ударили по спине:

- Парень, не губи благородный продукт!!

Все еще трезвый, Клав повернул голову...

...и не испугался. Кивнул чугайстру, как приятелю.

От чугайстра пахло мокрой шерстью. Клав мотнул тяжелой головой,
стер с глаз навернувшиеся слезы; наверное, если попасть в меховой без-
рукавке под дождь... то будешь пахнуть волком. Но дождя-то нет, да и
мех-то искусственный...

Все они вошли, вероятно, только что. Облюбовали столик в углу - а
Клав, поглощенный поединком с коньяком, не успел их заметить. Теперь
трое наблюдали из-за столика - один стоял перед Клавом...

Они уже виделись. Именно с ЭТИМ; только вот лицо его уже расплы-
вается, и Клав не может собрать разбегающиеся мысли, и не вспомнить,
где именно и о чем с ним разговаривал ЭТОТ, высокий, поджарый...

- Парень, тебе плохо? Может быть, помочь?

Клаву казалось, что голова его - земной шар. Такая же тяжелая...
и вращается так же неудержимо.

И тем более тяжело качнуть головой. Прогнать доброго чугайстра
простым жестом, означающим отказ.

* * *

Увидев среди кураторов Федору, Клавдий понял, что и на этот раз
день будет невыносимо тяжел.

- Патрон... К несчастью, куратор Мавин тяжело болен, и пожелал
чтобы в Вижне от его имени присутствовала я. Вот доверенность, переда-
ющая мне необходимые полномочия...

- Благодарю... Господа, займем же свои места и побеседуем.

Мрачный куратор Ридны чуть приподнял уголок рта. Чуть-чуть.

Куратор Ридны, любящий комфорт и ненавидящий ведьм, звался Варом
Танасом; ему было чуть за пятьдесят, и пять лет назад именно он был
наиболее вероятным претендентом на пост Великого Инквизитора. Он и
сейчас не утратил надежду занять этот пост; Клавдий знал, что первые
полчаса беседы Танас обычно хранит молчание.

- Господа, прежде чем выслушать ваши соображения, я хотел бы ска-
зать несколько слов о положении дел - каким я его вижу...

Он говорил семнадцать минут; Федора, сидящая на месте Мавина,
смотрела ему в висок. Он с трудом удерживался от желания потереть бо-
лезненную точку - мозоль от ее взгляда.

- ...Я хотел бы, чтобы мы вышли сегодня на максимальный уровень
откровенности. И максимальный уровень ответственности за свои поступки
- возможно, ситуация, в которой мы все оказались, не имеет аналогов...
По крайней мере, не имела аналогов последние четыреста лет...

Они все прекрасно поняли, что именно он имеет в виду. Кроме, воз-
можно, куратора округа Берст. Тот сидел, отрешенный, и, вероятно, ду-
мал о своем.

- Теперь я хотел бы услышать ваши соображения... По поводу ненор-
мальной активности ведьм. По поводу их странного стремления к общнос-
ти. По поводу... да чего там, по поводу кольца, в котором все мы ока-
зались. Кольца, которое сжимается...

Куратор Ридны снова поднял уголок рта. Федора вздохнула.

И тогда слова попросил куратор Альтицы. Молодой брюнет с тяжелым
неповоротливым телом и вертким, как угорь, мускулистым нравом; Клавдий
меланхолично подумал, что кресло Великого Инквизитора когда-нибудь
придется приспосабливать под обширное седалище Фомы из Альтицы. Навер-
няка; у толстяка ясный ум и железная хватка. Сегодня он вступит в аль-
янс с ридненским куратором. И первым метнет в Клавдия свой дротик - в