неутилитарны, чтобы приблизиться к тому, о чем я хочу сказать). Так вот:
не цель ли человечества - свершение неимоверно красивых и абсолютно
бесполезных поступков? Или такой поступок уже был совершен, существование
человечества оправдано, а теперь оно живет по инерции, не имея ни цели, ни
смысла существования? Может быть, вся история цивилизации - это лишь
прелюдия к оркестру, играющему вальсы Штрауса на палубе тонущего
"Титаника"?"
несколько часов я буквально находился в его обществе, причем воспринимая
все неимоверно интенсивно. Похоже было на то, что в памяти моей случился
какой-то пробой, выбило все предохранители - никогда раньше такого не
происходило. Вспомнилась его теория о машине, создавшей и продолжающей
создавать человека, приспосабливая его для своих нужд. Интересно, что ни
тот я, который это слушал, ни я сегодняшний не нашли бы возражений - даже
если бы и хотели. Получается..."
войны, вещь произвела на меня потрясающее впечатление. Казалось, это ключ
ко всем загадкам обыденности. Впрочем, он так и не повернулся в скважине
до конца... И вот теперь - еще раз, чтобы проверить себя. Тогда это
казалось глубокой философской метафорой, позволяющей проникнуть на
"обратную сторону" личности: Ормелы, истинные носители разума, живущие в
сознании людей, способные сменять своих "носителей", как всадник сменяет
лошадей; симпатии и конфликты между ними приводят к сложнейшим и
трагическим коллизиям людей; Ормелам люди почти не интересны, поскольку
для них они просты и примитивны, как проста и примитивна клоунская маска и
клоунская роль для Орландо. Но, когда Орландо проникает в тайну
существования Ормелов, те обращают на него внимание... Да, тогда это
казалось метафорой. А сейчас мне это кажется недосказанным пророчеством.
Ормелов, начинает видеть мир таким, каков он есть, и это повергает его в
отчаяние. И в отчаянии он принимается делать то, от чего раньше его
удерживала надежда, и в какой-то момент, задумавшись, понимает, что
счастлив. А в видении мира, которое обрел Орландо, есть, помимо всего,
такая странность: в течении времени возникают паузы, лакуны, процессы на
это время останавливаются, у людей события не запечатлеваются в памяти, и
лишь Ормелы не видят существенной разницы между нормальным ходом времени и
этими лакунами. Нужны ли комментарии? Кто-то же отключает мою память, едва
я переступаю порог.
документами по лихорадке Вильсона и ее последствиям на столе - хотя
совершенно не представляю, какого черта я ее вообще тревожил. Тема
закрыта. Если я прав, заниматься этим дальше бессмысленно, если не прав -
тем более бессмысленно. Пожалуй, даже наоборот. Более бессмысленно - если
прав".
неожиданно для себя, подумал: а когда? Ясно, что скоро - но "скоро" может
быть и десять лет... Сосчитать нельзя - а почувствовать? Он закрыл глаза.
дрожали.
кого именно я боюсь там увидеть? Наверное, так и не узнаю.
интересным. Вспомнил с ноткой раздражения: засранец, совсем забыл старика
- и вдруг испытал острое чувство неловкости, будто на улице повстречал
знакомого и не узнал его, и лишь потом, отойдя, сообразил... Так что,
может быть, ему я ее и показывал? Попробовал телефон: все по-прежнему.
Попадаю куда угодно, кроме того места, которое мне требуется. Точно так же
и мне звонит кто угодно, кроме тех, кому я нужен. И это, похоже, в порядке
вещей.
квадро, томина девятьсот второго года издания: кожаный переплет, цветные,
переложенные калькой, иллюстрации, бархатная ленточка, золотой обрез...
Печать: "Библиотека коммерции советника Иоганна Милле". Библиотека дедушки
была знаменита, попала даже в энциклопедию. Ничего не осталось. Но,
собственно, чему удивляться?
Нимрода в проклятую ночь не сдвинулась с мест. Лишь юный один
безбородый..." - и так далее. Солдаты Вавилона окаменели на своих постах,
поскольку их не могли сменить - они не понимали офицеров. У классика -
все. А я докопался - молодой был и упрямый - до той легенды, на которую он
ссылается. Оказывается, после смешения языков ослабевший Вавилон осадили
враги. И солдаты, переставшие понимать офицеров, понимать друг друга -
отбили их, потому что знали каждый свою задачу и свое место на стене...
такой экзотический способ, чтобы сорвать строительство: ведь хватило бы,
скажем, прямого обращения или небольшого землетрясения? Кроме того, уж
Богу-то известно, что кирпичное строение можно довести метров до трехсот
максимум. Что-то во всем этом есть весьма странное. Для того, чтобы
рассеяться по земле, людям понадобилось построить башню. То есть -
собраться огромным числом на маленьком пятачке. Выбиваться там из сил,
производя тяжелейшую работу. Монотонным, засасывающим, бесконечным трудом
достигать высоких степеней отрешения. Конечно, строители не догадываются,
что именно они делают. И вряд ли до конца понимает сам Нимрод. Но ведь
название Вавилон происходит от Баб-илу, что значит: Врата Бога. А
Чжуан-Цзы писал: "Врата Господни - это несуществование".
завести куда угодно.
истории. Создается впечатление, что вся она - всего лишь история
строительства одной огромной башни. Причем сама башня - лишь способ
достичь несуществования.
окружавшее в прошлом, происходившее и происходящее - это просто очень
громкий шум, непонятно от чего исходящий. Даже не так: я знаю, что знаю,
от чего он исходит, но знание это заперто во мне, и ключ в скважине не
поворачивается до конца.
зрители шли, и грех было упускать их. Адам пришел в себя, но был еще очень
слаб, горяч и временами заговаривался. Стелла кормила его с ложечки и
придерживала, когда он сидел на горшке. Иппотроп ворчал, что это она во
всем виновата - нужна она, такая, солдатам, когда у них по лагерям молодых
блядешек - как блох; а если бы и сунули раз-другой - не рассыпалась бы,
что, девочка, что ли, в первый, что ли, раз - тогда вон, с серыми
монахами, могла, не орала, а тут - как резать будто ее собрались... Она и
сама знала, что виновата.
селян, приехавших на ярмарку, и беженцев из Кикоя. Лишь на второй день им
удалось найти крышу над головой: хозяин гостиницы "Красный лев" пустил их
в просторную, но абсолютно пустую угловую комнату с двумя узкими
бойницеподобными окнами. За это сверх программы Стелла и Пальмер каждый
вечер бесплатно показывали небольшой номер в гостиничном трактире.
раньше. Цирковых детей учили презирать публику, и эту науку она освоила не
менее успешно, чем акробатические трюки. Никто из сидевших вокруг не мог
того, что могла она... А теперь - зачем-то смотрела исподтишка и не могла
понять... У публики были лица детей. Счастливых или обиженных, сытых или
полуголодных - но детей. И в трактире сидели бородатые пьяные дети. Они
легко смеялись и ссорились по пустякам. Они были очень слабы и болезненно
доверчивы, хотя казались себе могучими и хитрыми. Она поняла это,
тревожащее ее подспудно уже давно, когда на одно из представлений
заглянули два гернота. Кажется, это были юноша и девушка, хотя судить,
естественно, было трудно. Узор на лбу показывал, что живут они в истинном
обличии первый год. Тем не менее, они выглядели мудрыми добрыми королями в
толпе восторженных малышей. Стелла сама испытала умиление и радость,
вдохнув исходящий от них тончайший аромат - и тут на мгновение вспомнила,
кто она в действительности и зачем находится здесь. Но даже это не
заставило ее отвести жадный взгляд от прекрасных одухотворенных лиц с
глазами, похожими на глаза святых угодников... Потом это прошло, и она с
брезгливым удивлением спрашивала себя, что такого прекрасного можно
рассмотреть в малоподвижных голубоватых масках?..
хотел и работал лишь один номер: борьбу с удавом. Похоже, ему самому
доставляло какое-то извращенное удовольствие выскальзывать из могучих
колец, доводя змея до бешенства. Борьба у них шла всерьез.