споров аргираспидов затих и македоняне двинулись к стратегу.
нет среди них.
Калхаса: - Мне думается, нужно увозить стратега. Согласен?
подальше от этого злосчастного холма.
усмехнулся армянин. - Спускайся к гетайрам, пусть они готовят лошадей. Да!
Когда станешь возвращаться назад, захвати с собой хотя бы полсотни
молодцов. Боюсь, моих людей будет мало, чтобы протиснуться между старыми
притворщиками.
аргираспидов. Те смотрели на него нагло, с вызовом, уступали дорогу
неохотно. Дважды пастуха толкнули так, что он с великим трудом удержался
от желания обнажить меч.
облегчением, но не успел сделать и нескольких шагов, как его окликнул
Антиген.
охранников.
ты должен увидеть это.
человеческую фигуру. В попону с сакского коня было завернуто нечто,
похожее на тугую связку хвороста. Один из телохранителей взял попону за
край, потянул на себя - и к ногам Калхаса подкатилось тело Филиппа.
зимнего неба было видно, что грудная клетка военачальника буквально
проломлена множеством страшных ударов. "Это сариссы!" - догадался пастух.
Лицо Филиппа убийцы пощадили. Но его скрутила такая предсмертная судорога,
что аркадянину стало жутко.
внезапно раздались крики. Обернувшись, пастух увидел, что аргираспиды
вырвали из рук Эвмена оружие и вяжут его ремнями от щитов. Армяне отчаянно
пытались пробиться к стратегу, но такая масса ветеранов навалилась на них,
что телохранители не могли сделать шага. Тиридат отчего-то оказался
оттеснен в сторону и - Калхас не успел даже вскрикнуть - поднят на
сариссы. Силуэт армянина на несколько мгновений завис над головами
сражающихся, а затем его поглотила радостно вопящая толпа македонян.
ты стоишь? Ведь ты когда-то командовал ими! Ты можешь их остановить!
умрешь!
успел скрестить оружия ни с кем из них, ибо в его затылке вспыхнуло
нестерпимое, жгучее черное пламя. Какое-то мгновение еще Калхас чувствовал
выламывающую суставы боль, а потом перестал чувствовать что-либо вообще.
недвижимый - медленно опускался в ее глубины. Ни дыхание, ни биение сердца
- ничто не отвлекало его.
за собой. Он не помнил ничего и не знал, как вымолвить слово. Лишь
какая-то струна, отзвук низкого, гудящего звука, далекое эхо от удара в
огромный барабан, существовало в нем. Это неясное эхо, словно чужой,
настойчивый взгляд, напоминало о чем-то, что лежало за краем здешних
глубин. Он никак не мог сосредоточиться на нем, но внезапно оглушительный
голос разорвал темноту: "Неужели это смерть?" Прошло бесконечно долгое
время, прежде чем Калхас понял, что это его собственные слова. И тогда
мысли посыпались одна обгоняя другую: "Я ничего не чувствую. Как тень. Я в
Аиде? Я - моя тень? Почему так печально?"
спутанными, грязными волосами, в грубом одеянии из мешковины. Взгляд его
жены был остановившимся, бессмысленным: такой взгляд рожден страшным
горем, или же немыслимой болью. Калхас окликнул ее, но Гиртеада молчала.
Она проплыла совсем рядом с ним. Как пастух не протягивал к ней руки,
дотянуться до жены он не смог.
следовать за Гиртеадой; он все понимал, все ощущал, но воля молчала -
будто ее и не было вовсе.
одетого. Губы наемника что-то шептали, брови были сложены в печальный
домик. Он молитвенно сжимал руки перед грудью и не видел ничего вокруг
себя.
твердо, без всякого сожаления или горечи взирал перед собой. Более того,
взгляд Эвмена был горд, а уголки губ чуть-чуть приподняты - словно стратег
с легким сердцем смотрел на здешнюю тьму и печаль.
дотронуться до него. "Почему я вижу их, а они меня - нет? - спрашивал
пастух неизвестно у кого. - Неужели я потерял их окончательно?"
середине радужного кольца. Восемь сияющих лучей исходили от него. Они
закручивались в спирали, обращаясь вокруг бога, поэтому казалось, что
Гермес движется не останавливаясь. Сверкающие спирали, похожие на кривые
ножи боевой колесницы, разгоняли тьму, перемалывали печаль. Радостная
надежда и страх быть рассеченным этими лучами охватили одновременно
Калхаса. "Душеводитель! - вспомнил пастух. - Он скажет правду. Выведет
отсюда. Значит, он простился со мной не навсегда!"
последний момент он не выдержал и зажмурился - ожидая то ли удара, то ли
вспышки прямо перед лицом.
открыл глаза, тьма превратилась в сумеречный полумрак. Слева от пастуха
был смутно виден песочно-белый столб, очертаниями неуловимо походивший на
кипарис. Когда-то, еще в Маронее, Калхас слышал заклинания, которыми
напутствовали умерших: "И увидишь слева от себя белый кипарис. Там
источник ледяной воды. Не ходи к нему и не пей..." Аркадянин напряг взор,
пытаясь понять, не дерево ли этот белый столб...
уже поднялось над горизонтом. К легкому морозцу прибавилась влага: на небе
стояла молочная пленка, солнце из-за нее было похоже на длинный столб,
испускающий песочно-белый свет. "Значит, я жив?" - в этой мысли не было ни
удивления, ни облегчения.
Руки и ноги онемели от холода и долгого лежания. Раздражала болезненная
тяжесть в затылке и в позвоночнике. Калхас повел головой и вскрикнул: вся
ее задняя часть превратилась в источник гудящей, ломающей боли. Ночью его
оглушили ударом по затылку, а затем перевернули на спину, чтобы проверить,
жив ли. Превозмогая немоту и одеревенение, Калхас провел рукой по груди.
Шарик исчез.
сапоги - все было на нем. Даже меч лежал поблизости. Но Калхас
почувствовал себя голым. У него украли - возможно, просто из чувства мести
- то, без чего себя он уже не представлял. Ни в одном из сражений
вражеское оружие не срывало шарик с груди.
амулета. Ужасное ощущение брошенности охватило Калхаса на несколько
мгновений. Он стукнул изо всех сил кулаком по земле, прогоняя душевную
слабость. Все-таки он жив - нужно думать об этом.
живой души. Пастух, с трудом переставляя непослушные, немые ноги, вернулся
на вершину холма - туда, где аргираспиды вязали Эвмена. Он увидел здесь
разворошенную ногами почву, следы борьбы, черные на гипсово-сером фоне
пятна крови. Македонянам пришлось потратить немало сил, прежде чем они
захватили стратега. В стороне были свалены в груду тела телохранителей.
Сверху, грудью к небу, лежал Тиридат. Пастух постоял около армян, стараясь
Круз Андрей
Браун Дэн
Гуль Роман Борисович
Вронский Константин
Березин Федор
Суворов Виктор