2-я эскадра, как разоблачил Кладо, почти в два раза слабее японского флота.
расстреливает рабочих. В довершение всего, за последние дни мы начали
получать через телеграфное агентство Рейтер
сухопутного фронта.
Мукденом.
длившееся несколько дней. Наши не выдержали и в беспорядке отступили к
северу, покинув Мукден. Опубликованы ошеломляющие цифры наших потерь:
плен. Кроме того, японцам досталось огромное военное снаряжение: сотни
орудий, сотни тысяч винтовок, десятки миллионов пачек патронов и богатейшая
добыча в виде лошадей, фуража, повозок, хлеба,
обмундирования, топлива. Главнокомандующий войсками генерал
отозван, а вместо него назначен генерал Линевич. Может быть, приведенные
цифры были не совсем точны, но не подлежало никакому сомнению, что наши
сухопутные войска разгромлены. По-видимому, поражение
сильное, что едва ли они оправятся. У них осталась единственная надежда-это
наша эскадра. Но знают ли они, сухопутные войска, что над русским флотом
висит то же самое проклятие бюрократического и самодержавного строя, какое
погубило нашу армию? Сердце леденело при мысли, что они обманываются
напрасной верой в нашу морскую силу, в нашу помощь. Если нас не вернут
обратно в Россию, мы пойдем вперед, но только для того, чтобы своей гибелью
завершить страшную эпопею, развернувшуюся на Дальнем Востоке +2.
кораблей, выстраивалась в походный порядок. Жарко светило солнце. Нас
некоторое время провожали две белые французские миноноски, держа на мачтах
флаги с пожеланием: "Счастливого пути". На "Суворове" в честь Франции
духовой оркестр играл "Марсельезу". Вышли на своих
полюбоваться в последний раз эскадрой. Около борта "Орла" долго кружился
знакомый сакалав Гришка. В честь проводов эскадры он решил щегольнуть особым
нарядом:
стянутом белом воротничке с ярко-желтым галстуком, на кудрявой голове
добытая у нашей команды флотская фуражка с золотой надписью названия судна.
Остальная часть его тела была голая. Пока мы не увеличили скорость хода, он
гнался за нами на своей пироге, размахивал руками и, коверкая русские слова,
посылал нам матерные приветствия.
время похода! Смертная тревога отражалась в каждой паре глаз.
роскошный путь к братскому кладбищу.
броненосца "Суворов" лейтенант Вырубов: "Каков наш Кладо? Давно бы пора так
пробрать наше министерство: подумайте, ведь в статьях Кладо нет и сотой доли
тех мерзостей и того непроходимого идиотства, которые делало и продолжает
делать это милое учреждение, так основательно погубившее несчастный флот.
Если, даст бог, мне удастся еще с вами увидеться, я вам порасскажу много
такого, чего вы, вероятно, даже при самой пылкой фантазии себе представить
не можете..." (Архив войны, шкаф № 4, дело № 305).
упадочных настроениях на эскадре любопытно отзывался в письме на имя своей
жены от 1 марта 1906 года лейтенант барон Косинский (старший флаг-офицер
штаба адмирала Фелькерзама на броненосце "Ослябя"): "Сегодня вдруг сигнал:
игрушки или поход? И куда? Неверие в смысл нашего плавания растет у всех.
Ну, посмотрим, что будет дальше и чем эта эпопея кончится..."
суток находились вне видимости берегов, среди водной шири и неба. За это
время, к нашему счастью, мы не испытали ни одной настоящей бури. Были только
отдельные налеты ветра, как озорные набеги ребят, но это не причиняло нам
особых хлопот. Некоторые дни хмурились и моросили дождем, словно оплакивали
нашу судьбу, а потом снова загорались ослепительным блеском тропиков.
Неодинаковы были и ночи - то облачные, наполненные густой и плотной тьмой,
какая бывает в неосвещенной утробе судна, то ясные и синие, завораживающие
сиянием луны и звезд.
архипелагу, для всех ясно стало, что эскадра идет на Дальний Восток.
Россию, с другой, - нам все надоело и скорее хотелось той или иной развязки.
тысяч людей, с разными
перечувствовать. А нами никто не занимался. Естественно, лишенные духовной
поддержки и думающие вразброд, некоторые слабые натуры
избавления в преждевременной смерти. В первый же день нашего пути с парохода
"Киев" бросился в море матрос. Были приняты меры, чтобы спасти его, но
адмирал, узнавши, в чем дело, поднял сигнал не искать. Матрос утонул. На
следующий день подобный случай повторился на крейсере "Жемчуг"
госпитальный "Орел". Что произошло с этими людьми? Нормальные они были или
нет? Неужели страх перед грядущей смертью толкнул их покончить жизнь
самоубийством?
что-нибудь не случилось: повреждения в машине, в кочегарке, в руле. Судно
выходило из строя, останавливалось или шло тихим ходом под одной машиной,
задерживая всю эскадру. Миноносцы тянулись за транспортами на буксирах:
вперед. В среднем эскадра проходила за сутки около ста сорока морских миль.
контр-адмирала Небогатова? В этом была какая-то непонятная для нас тайна.
определенного не знали и только строили свои догадки.
себя, - говорили одни. - Поэтому решил не встречаться с нею.
назначено где-нибудь рандеву. Не исключена возможность, что мы соединимся с
ним в открытом море.
разрознивая свои силы? Мы ведь со дня на день ждем нападения противника.
хотелось, чтобы она была с нами.
же через каждые трое-пятеро суток занимались этим делом на океанском
просторе. С утра, по сигналу флагмана, эскадра останавливалась на дневное
время, застопорив машины, но не отдавая якоря. Боевые корабли спускали
баркасы и паровые катеры, а транспорты - специальные железные боты с
воздушными ящиками. С каждого линейного судна посылалась в сопровождении
офицеров партия матросов не менее ста человек на угольный транспорт. На их
обязанности лежало работать в трюмах, заполнять мешки углем. Назначались еще
команды на баркасы и боты, снабженные мешками, стропами и лопатами.
способности. Вспомогательные крейсеры - "Днепр", "Рион" и "Кубань", имея в
своих объемистых трюмах достаточные
дополнительных погрузках. Этим судам было приказано нести дозорную службу
для предупреждения эскадры в случае внезапного появления противника. Они
расходились по окружности горизонта, но держались не дальше, как в пределах
видимости сигналов.
исключая и офицеров. Способ погрузки был самый примитивный: одни в трюмах
транспортов наполняли мешки углем, другие отвозили эти мешки на ботах и
баркасах к своим кораблям, кто стоял на лебедке, кто ссыпал уголь через
горловины в угольные ямы. Через каждый час сигналом сообщали адмиралу о
результатах погрузки. Нельзя было отставать от других. Поэтому сам старший
офицер Сидоров, желая показать пример другим, становился на оттяжке и
помогал в работе. Угольная пыль оседала на его лицо и китель с золотыми
погонами. Грозные седые усы, острая бородка и густые брови становились
черными. По временам он покрикивал:
одетые в рваные рабочие штаны и нательные сетки. Ноги были обуты вместо
сапог в самодельные лапти или просто обмотаны тряпками и шкертами. Редко у
кого осталось больше одной фуражки - ее нужно было беречь. Поэтому каждый
прикрывал голову несуразным колпаком, сшитым из старой парусины, или чалмой
из ветоши. Все были скорее похожи на крючников, работающих на баржах, чем на
военных моряков. Крики людей и лязг лебедок разносились с кораблей,
окутанных черным туманом пыли. Среди беспорядочной толпы судов паровые