все без обмана. На улице меня встретил свежий воздух, облака стояли, как
прокисшее молоко, и опять слышался топот верблюда. Он возвращался с
поклажей. Теперь это был праведник. С христианского кладбища на исламское.
ГОЛУБАЯ МЕЧЕТЬ
царевы очи, словно два черных голубя, опустились возле Атмейдана. Пробив
плотные мысли, взгляд султана Ахмеда остановился, и порешил султан: быть на
том месте мечети всех мечетей. Он повелел, чтобы храм имел шесть минаретов,
и отправил в обе стороны царства глашатаев, дабы отыскали они самого лучшего
зодчего.
трудностями. Самый знаменитый зодчий царства так испугался предстоящего
поручения, что пропал бесследно, а вместо себя подсунул какого-то
неграмотного серба из Боснии, семья которого, правда, уже в пятом колене
исповедовала ислам.
надгробия да питьевые фонтаны, но царскому посланнику не смели даже
намекнуть, что зодчий ненастоящий. Был он молчун, нос у него рос прямо ото
лба и, опускаясь на лицо, причинял боль глазам. Семь горьких лет он уже
пережил, и неведомо, сколько еще соли доведется ему съесть.
радости. Когда услышал, что от него требуется, смех его состарился за один
день, и попросил он, прежде чем отправиться в путь, посоветоваться с
муфтием. Встретились они в мечети: муфтий -- борода в руке, а человек -- в
рубашке с веревкой вместо ворота. Словно уже приготовился быть повешенным.
догадываться, но не дано обежать, -- сказал ему муфтий. -- Запомни одно: кто
от себя самого исцелится -- пропадет".
и ушел.
симметрично думать и может одновременно левой рукой поднять, а правой
поставить на землю чашу с вином, не расплескав. Царев посланец, поскольку не
смел возвратиться с пустыми руками, отправился в Стамбул с тем, кто слюной
исцеляет раны, и с надеждой, что другой царев посланец, тот, который ушел на
Восток, окажется более удачливым.
кораблем, и потому перед Великим визирем предстал единственный. Когда
зодчего спросили, есть ли у него какие-нибудь проекты будущего
строительства, плотник сунул руку за пазуху и вытащил три веревочки с
узелками, завязанными на равном расстоянии.
-- спросил визирь.
понимает, о чем речь, и что турецкий язык не самая сильная его сторона.
понять этого?
мечеть всех мечетей чем может быть, как не сном?
зодчего привели к султану Ахмеду, и, к удивлению визиря, царь подвел его к
окну и показал пальцем. Там, в тумане Босфора, в зеленой воде утреннего
воздуха стояла, словно в небе, огромная Церковь Церквей, константинопольская
Святая София, гордость разрушенного византийского царства, самый большой
храм христианства, давно превращенный в мечеть.
Юстиниан, воздвигший ее, но она не может быть и меньше, -- сказал султан
Ахмед и отпустил зодчего, повелев немедленно начать работу.
Каждую вещь на земле, чтобы сделать как следует, надо сделать дважды". Он
снял обувь и вошел под огромный купол храма Мудрости.
меня похоронили пьяным или трезвым"...
оглядел открывшийся перед ним простор, похожий на площадь за девятью
вратами. Потом он обошел крытые галереи, где его встречали, поблескивая в
темноте, глаза не до конца еще облупившихся мозаик. С них смотрели лики
Христа и Богородицы, а рядом или прямо на них были прибиты обтянутые кожей
доски с сурами из Корана, которых он не мог прочитать, потому что не знал
грамоты. Тысячи лампад мерцали глубоко внизу над плитами церкви, и казалось,
что глядишь на ночное звездное небо сверху, как Бог, а не снизу, как обычно.
Он спустился не спеша, велел, чтобы ему привели высокого, самого высокого в
Стамбуле, верблюда, и потребовал, чтобы десять тысяч строителей собрались в
названный день внизу, возле ипподрома, который здесь называют Атмейдан.
Софии, измерял своими веревочками фундамент и стены, алтарь и клирос, окна,
чашехранительницы и проскомидии, галереи для певчих и неф, паперти и
портики, купола и двери. Три узла влево от входа, четыре узла вверх. И
переносил это на песок ипподрома для строителей, которые воплощали его
указания и эти его узловатые чертежи. Упади он с верблюда и умри, унеси его
ветер или укуси змея, никто не знал бы назавтра, как продолжить
строительство. Он один знал, до какого момента дошли в сооружении, и все
проекты были сокрыты в нем. Направляясь к стройке верхом на высоком
двугорбом верблюде, он всегда сидел спиной к голове животного и неотрывно
смотрел на Святую Софию, используя даже время удаления от Мудрости на то,
чтобы получше запомнить каждую деталь на ее неоглядно огромных и изученных
до мелочей стенах и фронтонах. При этом он думал, что живописцы не глядят на
цветок, когда его рисуют, они рисуют простор, обрамляющий цветок, и грани
этой пустоты воспринимают как то, что надо изобразить, но не контур цветка.
Так и он, удаляясь от Святой Софии и зрительно сохраняя каждый ее угол и
окно, высекал в памяти сектор за сектором из неба, обрамляющего огромный
купол, который, увидев однажды, невозможно забыть. Ибо небезразлично, после
какого предмета или существа остается пустота. Пустота по сути своей -- это
форма предмета, находившегося здесь прежде, пустота беременна предметом,
заполнившим ее. Мир вокруг нас и в нас полон таких беременных пустот.
створожился, уплотнился и глаза стали как два камня, брошенные из пращи.
Затем он так же подробно, как небо снаружи, стал запоминать запахи пустоты,
которая изнутри в свете лампад заполняла и держала на себе стены. И чем
больше он проникал в каждую деталь Святой Софии здесь, вблизи Топкап-сарая и
султановых покоев, тем быстрее там, внизу, на берегу возле ипподрома,
вырастала величественная, прекрасная мечеть. Мечеть мечетей.
христианского храма, а мечеть, выраставшая на песке ипподрома, своим
естеством и предназначением, даже обликом своим словно противилась
строению-оригиналу. Они словно противоборствовали между собою -- та, уже
существовавшая, и эта, возводившаяся по ее образу и подобию. А зодчий должен
был примирять и соединять пропасти, лежащие между ними, нося этот страшный
раскол и разлад в себе как подземную реку. Он должен был обуздать и усмирить
ту первую огромную церковь, где мудрость была претворена в камень. Вкус
этого камня он знал на память, помнил даже во сне. Но камень его детища не
имел этого вкуса.
сейчас, временно отказавшись появляться на ипподроме, потому что не знал,
что приказать, вдруг обнаружил большую торговую площадь, по которой
спустился извилистыми узкими переулками к бухте Золотой Рог и здесь, на
берегу, увидел другую торговую площадь, поменьше, Мисрбазар, где корабли из
Египта выгружали благовонные масла и приправы. Он вошел туда и захотел
купить что-нибудь.
из мутного стекла под другую, побольше. Стали ждать. Они ждали в полумраке,
но ничего не происходило. Однако, когда покупатель уже хотел отойти,
торговец сказал:
суры из Корана, но в этот миг на горлышке наклоненной большой бутыли
показалась сверкающая, как комета, капля, на своем хвосте она медленно
опустилась вниз и исчезла в маленькой бутылочке.
пальцем и протянул палец покупателю. Тот взял немного жидкости на свой палец
и хотел было отереть его о платье.
ладонь.
остановил его:
обнаружится настоящий аромат. И сохранится он столько, сколько сохраняется
запах пота. Только будет сильнее пота, потому что обладает силой слезы...