индусские, с мумийными пальцами и более светлыми ногтями, все
шелушили и шелушили фисташки с обезьяньей быстротой и
ловкостью. Кончив их и стряхнув шелуху с кален, она прикрыла
глаза, положила нога на ногу и откинулась к спинке скамьи. Под
сборчатой черной юбкой, особенно женственно выделявшей перехват
ее гибкой талии, кострецы выступали твердыми бугорками плавных
очертаний. Худая, голая, блестевшая тонкой загорелой кожей
ступня была обута в черный тряпичный чувяк и переплетена
разноцветными лентами, -- синими и красными...
сказал, проводив ее глазами, мой сосед, измученный ее красотой,
мощный, как бык, провансалец, с черным в кровяных жилках
румянцем.
старинного голландского дома в кокосовых лесах на берегу
океана, где я проживал в те дни. И потом видел ее там каждое
утро. Она полулежала в камышовом кресле, в легкой, жаркой тени,
падавшей от дома, в двух шагах от веранды. Высокий, желтолицый,
мучительно-узкоглазый малаец, одетый в белую парусиновую куртку
и такие же панталоны, приносил ей, шурша босыми ногами по
гравию, и ставил на столик возле кресла поднос с чашкой
золотого чаю, что-то почтительно говорил ей, не шевеля сухими,
стянутыми в дыру губами, кланялся и удалялся; а она полулежала
и медленно помахивала соломенным веером, мерно мерцая черным
бархатом своих удивительных ресниц... К какому роду земных
созданий можно было отнести ее?
была открыта на груди, на плечах, на руках и на ногах до колен,
а стан и бедра как-то повиты яркой зеленой тканью. Маленькие
ступни с красными ногтями пальцев выглядывали между красными
ремнями лакированных сандалий желтого дерева. Дегтярные волосы,
высоко поднятые прической, странно не соответствовали своей
грубостью нежности ее детского лица. В мочках маленьких ушей
покачивались золотые дутые кольца. И неправдоподобно огромны и
великолепны были черные ресницы -- подобие тех райских бабочек,
что так волшебно мерцают на райских индийских цветах...
Красота, ум, глупость -- все эти слова никак не шли к ней, как
не шло все человеческое: поистине, была она как бы с какой-то
другой планеты. Единственное, что шло к ней, была
бессловесность. И она полулежала и молчала, мерно мерцая черным
бархатом своих ресниц-бабочек, медленно помахивая веером...
котором я обычно ездил в город, малаец встретил меня на
ступеньках веранды и, поклонившись, тихо сказал по-английски:
намерением купаться в море и писать с натуры, эта странная
женщина пила по утрам кофе и обедала за отдельным столиком с
неизменно сосредоточенным, мрачным видом, точно никого и ничего
не видя, а после кофе куда-то уходила почти до вечера. Я жил в
пансионе уже с неделю и все еще с интересом посматривал на нее:
черные густые волосы, крупная черная коса, обвивающая голову,
сильное тело в красном с черными цветами платье из кретона,
красивое, грубоватое лицо -- и этот мрачный взгляд... Подавала
нам эльзаска, девочка лет пятнадцати, но с большими грудями и
широким задом, очень полная удивительно нежной и свежей
полнотой, на редкость глупая и милая, на каждое слово
расцветающая испугом и улыбкой; и вот, встретив ее однажды в
коридоре, я спросил:
маслянисто-голубые глаза:
куда это исчезает она по утрам? Все его ищет?"
в открытое окно своей комнаты хруст гальки в садике пансиона,
выглянул: она, с раскрытой, как всегда, головой, под зонтиком
того же цвета, что и платье, куда-то уходила скорым шагом в
красных эспадрильях. Я схватил трость, канотье и поспешил за
ней. Она из нашего переулка повернула на бульвар Карно, -- я
тоже повернул, надеясь, что она в своей постоянной
сосредоточенности не обернется и не почувствует меня. И точно
-- она ни разу не обернулась до самого вокзала. Не обернулась и
на вокзале, входя в купе третьеклассного вагона. Поезд шел в
Тулон, я на всякий случай взял билет до Сен-Рафаэля, поднялся в
соседнее купе. Ехала она, очевидно, недалеко, но куда? Я
высовывался в окно в Напуле, в Тэуле... Наконец, высунувшись на
минутной остановке в Трэйясе, увидал, что она идет уже к выходу
со станции. Я выскочил из вагона и опять пошел за ней, держась,
однако, в некотором отдалении. Тут пришлось идти долго -- и по
извивам шоссе вдоль обрывов над морем, и по крутым каменистым
тропинкам сквозь мелкий сосновый лес, по которым она сокращала
путь к берегу, к заливчикам, изрезывающим берег в этой
скалистой, покрытой лесом и пустынной местности, этот скат
прибрежных гор. Близился полдень, было жарко, воздух неподвижен
и густ от запаха горячей хвои, нигде ни души, ни звука, --
только пилили, скрежетали цикады, -- открытое к югу море
сверкало, прыгало крупными серебряными звездами... Наконец она
сбежала по тропинке к зеленому заливчику между сангвиновыми
утесами, бросила зонтик на песок, быстро разулась, -- была на
босу ногу, -- и стала раздеваться. Я лег на каменистый отвес,
под которым она расстегивала свое мрачно-цветистое платье,
глядел и думал, что, верно, и купальный костюм у нее такой же
зловещий. Но никакого костюма под платьем не оказалось, -- была
одна короткая розовая сорочка. Скинув и сорочку, она, вся
коричневая от загара, сильная, крепкая, пошла по голышам к
светлой, прозрачной воде, напрягая красивые щиколки, подергивая
крутыми половинками зада, блестя загаром бедер. У воды она
постояла, -- должно быть, щурясь от ее ослепительности, --
потом зашумела в ней ногами, присела, окунулась до плеч и,
повернувшись, легла на живот, потянулась, раскинув ноги, к
песчаному прибрежью, положила на него локти и черную голову.
Вдали широко и свободно трепетала колючим серебром равнина
моря, замкнутый заливчик и весь его скалистый уют, все жарче
пекло солнце, и такая тишина стояла в этой знойной пустыне скал
и мелкого южного леса, что слышно было, как иногда набегала на
тело, ничком лежащее подо мной, и сбегала с его сверкающей
спины, раздвоенного зада и крупных раздвинутых ног сеть мелкой
стеклянной зыби. Я, лежа и выглядывая из-за камней, все больше
тревожился видом этой великолепной наготы, все больше забывал
нелепость и дерзость своего поступка, приподнялся, закуривая от
волнения трубку, -- и вдруг она тоже подняла голову и
вопросительно уставилась на меня снизу вверх, продолжая,
однако, лежать, как лежала. Я встал, не зная, что делать, что
сказать. Она заговорила первая:
Почему вы поехали за мной?
что вы расспрашивали ее обо мне, я случайно слышала, что вы
русский, и потому не удивилась -- все русские не в меру
любознательны. Но почему все-таки вы поехали за мной?
профессиональной.
Сертаков Виталий
Сертаков Виталий
Березин Федор
Доценко Виктор
Суворов Виктор
Шилова Юлия