положении находилось судебное дело о плантации Пауэллов, и,
пользуясь своими родственными связями с влиятельными лицами,
обещал добиться возвращения им земли. Это было сплошное
притворство, он и не думал сдержать свое обещание, но его
сладкоречивые уверения обманули благородное, доверчивое сердце
Оцеолы. Вот почему этот бездушный негодяй получил доступ в
семью Пауэллов и сделался там почти близким человеком.
Несколько месяцев он уже бывал у них, стараясь улучить удобный
момент и поговорить с Маюми откровенно. Все это время он
осаждал ее признаниями в любви. Впрочем, не особенно дерзко,
потому что он боялся хмурого взгляда ее грозного брата. Но все
его домогательства остались безуспешными. Ринггольду это было
хорошо известно, но он преследовал единственную цель -- уязвить
меня. Трудно было выбрать для этого более подходящий момент.
Оставалось еще одно обстоятельство, которое мне хотелось
выяснить. Конечно, умная и проницательная Маюми могла мне
помочь в этом: ведь она дружила с моей сестрой, и девушки
поверяли друг другу свои заветные тайны.
сестрой и братом Маюми. Но я стеснялся спросить ее об этом,
хотя был уверен, что она могла бы сообщить мне много
интересного.
Маюми с нежностью вспоминала о моей сестре и засыпала меня
вопросами о ней. Она слышала, что Виргиния стала еще красивее,
чем раньше, и затмила своей красотой всех подруг. Маюми
спросила, помнит ли Виргиния наши прогулки, счастливые часы,
проведенные на острове.
было как-то тяжело говорить об этом.
голубое небо, а горизонт будущего закрывали облака.
волновало и что было самым страшным: об аресте Оцеолы. Скоро ли
его выпустят? Что мы должны предпринять, чтобы ускорить его
освобождение?
выполнить свое обещание. Я твердо решил не оставить камня на
камне, но добиться для узника свободы. Если нельзя будет
достигнуть справедливости законным путем, я готов был даже
прибегнуть к хитрости, хотя бы даже ценой увольнения из армии,
даже рискуя тем, что мое имя будет покрыто позором. Готов был
даже рискнуть жизнью, чтобы освободить молодого вождя. Мне не
нужно было ни клясться, ни божиться, мне верили и без того.
Поток благодарности струился из этих влажных глаз, а нежное
прикосновение пылающих губ было слаще любых слов
признательности.
уже около полуночи. На вершине холма, как бы отлитая из бронзы,
на фоне бледного неба вырисовывалась фигура безумной королевы.
Она подошла к нам. Я обнял Маюми и горячо поцеловал ее, затем
мы расстались. Странная, но верная защитница девушки увела ее
по незаметной тропинке, а я остался один и молча стоял
несколько минут, вспоминая все, что было пережито на этом
священном месте.
предупреждение о том, что пора идти. Спустившись с вершины
холма, я быстро пошел обратно в форт.
должен был спешить, так как мне самому угрожало лишение
свободы. Две дуэли в один день, два раненых противника -- и оба
друзья генерала. А ведь сам я не имел никаких друзей: вряд ли я
мог избежать наказания. Я ожидал ареста... может быть, даже
военного суда, а в перспективе мне могло угрожать увольнение из
армии.
все это кончится. Я не очень беспокоился об увольнении -- я мог
прожить и без офицерского чина. Но любой человек, будь он прав
или виноват, не может равнодушно подвергнуться осуждению своих
товарищей и носить клеймо позора. Можно быть отчаянным
человеком, но нельзя не считаться с последствиями, когда дело
касается родственников и семьи.
отставку. Черт с ними! Наплевать тебе на все это! Не обращай
никакого внимания. Будь я в твоей шкуре и владей я такой
великолепной плантацией и целым полком негров, я плюнул бы на
эту военную службу и стал бы разводить сахар да табак. Клянусь
святым Патриком, я так бы и поступил!
я не в слишком веселом настроении отправился разыскивать
пленника.
орел, как пантера в ловушке, Оцеола в бешенстве метался по
камере и время от времени выкрикивал дикие угрозы.
меня капрал не взял ни свечи, ни факела; он пошел за ними и
оставил меня одного в темноте.
человека, обутого в мокасины, -- и резкий звон цепей. Затем
слух мой уловил бурное дыхание и гневные возгласы. В полумраке
я различил фигуру пленника, ходившего взад и вперед большими
шагами. Значит, ноги у него не были скованы.
у двери. Мне казалось, что, погруженный в свои мысли, он не
замечает меня. Но я ошибся. Внезапно Оцеола остановился и, к
моему удивлению, назвал меня по имени. Он, должно быть,
прекрасно видел во мраке.
произнес он тоном упрека. -- Вы вооружены, в военной форме, при
полном снаряжении -- и готовы помочь им выгнать нас из наших
домов!
детства, человеком, который спас мне жизнь. Я помню вас только
под этим именем...
примирили его со мной. Может быть, они вызвали в нем
воспоминания о давно ушедших временах. Оцеола сказал:
всем остальным, для того, чтобы терзать меня пустыми
разговорами? Здесь перебывало много народу -- лицемерных
болтунов, которые старались склонить меня к бесчестным
поступкам. Неужели и вас прислали с подобным поручением?
-- по-видимому, с каким-то поручением.
сказал я.
было честное сердце. А прямые побеги редко вырастают в
искривленное дерево. Я не думаю, чтобы вы изменились, хотя
враги уверяли меня в этом. Нет! Дайте руку, Рэндольф! Простите,
что я усомнился в вас.
руки скованы, и все же рукопожатие наше было крепким и
искренним.
Главное, чтобы пленник поверил в мои дружеские чувства, -- это
было так важно, чтобы план его освобождения увенчался успехом.
Я рассказал ему только часть того, что произошло у озера,
остальное я не рискнул бы доверить даже родному брату.
разочарован: молодой индеец привык к неожиданным ударам судьбы
и научился сдерживать свои порывы. Я почувствовал, что мой
рассказ произвел на него глубокое впечатление. В темноте я не
мог видеть его лица, он только заскрежетал зубами и что-то
прошипел, стараясь подавить гнев.
дураком я был! Ведь с самого начала я подозревал этого
сладкоречивого мерзавца. Спасибо, благородный Рэндольф! Я в
неоплатном долгу перед вами за вашу преданную дружбу. Теперь вы
можете требовать от Оцеолы все на свете!
наоборот, я ваш должник, но сейчас нам нельзя терять ни минуты.
Я пришел сюда, чтобы дать вам совет. Это план, с помощью
которого вам удастся освободиться. Но нам надо спешить, иначе