держал язык за зубами, то, может, узнал бы что-нибудь интересное. Но
бессонная ночь, затянувшееся путешествие и мое нервное состояние сделали
свое дело. Кроме того, близилось Рождество, и я задумывался о доме чаще, чем
это было мне полезно.
поисках работы.
Орлеане?
выполняют свой долг.
мое хмыканье любой смысл. Но коварный червячок злобы вдруг зашевелился у
меня где-то в самом нутре.
черномордых поганцев из наших школ. - Готовность к самопожертвованию,
подвигнувшая "заводил" на столь высокие деяния, переполнила его восторгом. -
Приходит такое время, когда человеку надо сесть и как следует обо всем
подумать, и вот подумаешь-подумаешь и решишь отдать жизнь за свои убеждения.
сэр. Жизни своей не пожалею, но сначала уложу десяток-другой этих поганцев.
черномордыми.
увидел его физиономию-выражение у нее, прямо скажу, было пренеприятное.
сюда и учат нас жить. Нет, мистер, этот номерок вам не пройдет! Мы за
коммунистами, за негритянскими заступничками, глядим в оба.
жизнью.
вот благородные дамочки, как ваши заводилы.
свел Росинанта с шоссе.
взвыл от возмущения.
перекошенное ненавистью лицо и брызжущий слюной рот. Он орал: "Ты за черных!
За черных!" - орал, пока мне его было видно и еще после Бог знает сколько
времени. Правда, я сам его довел, но что с собой поделаешь! Когда начнут
вербовать миротворцев, меня пусть обходят стороной - от таких, как я, проку
будет мало.
молодой студент-негр с резкими чертами лица, переполненный, как мне
показалось, каким-то яростным нетерпением. В боковом кармане у него торчали
три авторучки, внутренний оттопыривался, набитый бумагами. Я узнал, что он
студент, от него самого. Он держался настороженно. Однако номерной знак и
мое произношение подействовали на него успокаивающе, насколько он вообще мог
пребывать в покое.
автобусов. Я рассказал ему о том, что видел в Новом Орлеане. Он там бывал.
То, что меня так поразило, для него не было неожиданностью.
проповедник-негр, последователь идей индийского политического деятеля Ганди,
в 1968 году убит расистами.> и его проповеди пассивного, но неослабного
сопротивления.
что только это оружие и может принести победу в борьбе с насилием.
идет. Я хочу, чтобы было скорее, мне нужно действие... сейчас, сию минуту.
успеешь.
действовать?
был горячий, напряженный, и его ярость вырывалась наружу, только тронь. Но
когда я ссадил его в Монтгомери, он вдруг сунул голову в кабину моего
Росинанта и засмеялся.
это увидеть... Живой, а не мертвый. Здесь, у нас! При жизни хочу! И
поскорее! - Он круто повернулся, вытер глаза ладонью и быстро зашагал прочь.
во время выборов и путем опроса наших граждан, - что иной раз и в газете не
сразу разберешь, где желаемое, а где факты. Так вот, учитывая все это, я
хочу, чтобы меня поняли правильно. Я не собирался показывать здесь и,
по-моему, не показал ничего такого, что можно было бы счесть поперечным
разрезом нашего Юга. Следовательно, у читателей нет повода сказать: "Он
думает, будто дал подлинную картину жизни в Южных штатах". Нет, этого я не
думаю. Здесь записано то, что говорили мне два-три человека и что я видел
сам. Типичны ли мои собеседники и можно ли из всего этого сделать
какие-нибудь выводы, я не знаю. Мне ясно другое: в тех местах тревожно, и
людям там приходится нелегко. И еще мне ясно, что разрешение этого вопроса
дастся не сразу и не просто. Я повторяю следом за мсье Здесь Покоится: дело
не в цели, дело в том, как отчаянно трудно выбрать средства, которые к этой
цели ведут.
путешествий как таковых и говорил, что каждое из них - это вещь в себе,
каждое неповторимо индивидуально и что двух одинаковых не бывает. Я
размышлял по этому поводу с оттенком изумления, пораженный той силой, с
какой проявляется индивидуальность путешествий, и под конец пришел к
следующему выводу: не люди командуют путешествиями, а путешествия - людьми.
величина переменная, и определить ее заранее, пожалуй, невозможно. Разве нам
не известны случаи, когда поездка лишалась души и умирала прежде, чем путник
успевал вернуться домой? И наоборот: многие путешествия живут и продолжают
жить после того, как движение во времени и в пространстве закончилось.
Гонолулу и обратно, и эта поездка длилась до конца дней его. Мы видели, как
он сидит у себя на веранде и, прищурив, полузакрыв глаза, покачиваясь в
качалке, все едет и едет в Гонолулу.
того, как я вернулся домой. И я точно знаю, когда и где это случилось.
Недалеко от Абингдона в штате Виргиния, в той его части, которая зовется
Собачья Ляжка, в ветреный день, в четыре часа пополудни, без всякого
предупреждения, не попрощавшись, не сделав мне ручкой, мое путешествие
исчезло и бросило меня на произвол судьбы далеко от дома. Я звал его,
пытался догнать - глупая, безнадежная затея, ибо оно кончилось решительно и
бесповоротно.
зеленое пятно, холмы стали препятствием, люди - просто-напросто движущимися
фигурками с головой, но без лица. Чем бы меня ни кормили в пути, мне все
казалось, что я хлебаю суп, даже когда его действительно приходилось
хлебать. Постель в Росинанте так и стояла незастеленная. Я забирался в нее
когда придется и спал, не соблюдая никакого режима. Газовую плитку не
зажигал. Хлеб валялся у меня в шкафу, покрываясь плесенью. Миля за милей
катились подо мной неопознанные, ненужные мне.
которым мы проезжали, должны быть прекрасны, но не видел их. Я вслепую,
эдаким бульдозером проутюжил Западную Виргинию, ворвался в Пенсильванию и
втиснул Росинанта в большую, широкую автомагистраль. Ночь, день, расстояния
- ничего этого для меня не существовало. Я, наверно, останавливался, чтобы
залить бак бензином, выгулять и покормить Чарли, поесть, поговорить по
телефону, но память моя ничего этого не сохранила.