науки, разрешить вопрос о сущности христианства.
сущность как таковая находится вне компетенции какой бы то ни было науки
вообще. В данном же случае, т.е. в попытке Гарнака исторически выяснить
сущность христианства, неверность такой постановки вопроса становится еще
очевиднее.
предмете некоторое абсолютное суждение. А мы видели, что по самой природе
исторического познания, стоя на почве истории как науки, историк не вправе
высказывать никаких абсолютных суждений. Суждениями же, носящими характер
лишь большей или меньшей вероятности, браться за решение такого вопроса, как
"сущность христианства", где, даже имея в распоряжении много абсолютных
суждений, нет возможности разобраться с полной ясностью, - это значит не
сознавать ни громадной сложности вопроса, ни природы истории как науки, ни
отсутствия для этого оправданных критической философией прав. Это ведь ложь
- не признаваться в своем бессилии и в угоду традиции, требующей, чтобы в
книжках всегда на все было отвечено, закруглять все неровности и обычными
словесными приемами закрывать все прорехи и дыры. Последнее относится не
лично к Гарнаку. Лично Гарнак добросовестен в высшей степени ко всякого рода
вопросам. Но грех его в том, что, не возвышаясь над уровнем современного
положения исторической науки, он разделяет вместе с ней ее заблуждения и ее
непрозревшую слепоту .
христианства грешит принципиальной неверностью. Это мы показали, стоя на
почве отвлеченного теоретического рассуждения. Но это станет наглядно и
осязательно ясным, если мы подвергнем разбору те конкретные методологические
утверждения, которые Гарнак делает в своей первой вступительной лекции. Этим
будет дана почти "экспериментальная" проверка нашего общего суждения.
Гарнак действительно широко понимает свою задачу.
Мало потому, что "каждая великая и сильная личность часть своего существа
отпечатлевает на тех, на кого она действует даже можно сказать, что чем
сильнее личность и чем более захватывает она своей внутренней жизнью других,
тем меньше можно узнать ее во всей ее полноте из одних только ее собственных
слов и поступков; нужно непременно принять во внимание влияние и действие,
произведенные ею на лиц, вождем и Богом которых она стала. Поэтому на
вопрос, что такое христианство? - невозможно дать полный ответ, если
ограничиться одной проповедью Иисуса Христа. Мы должны познакомиться и с
первым поколением Его учеников, с теми, кто с Ним пил и ел, и узнать, что
они в Нем пережили".
которой не может быть приурочено только к одной определенной эпохе, и так
как в нем и через него рождаются все новые и новые источники сил, то мы
должны привлечь к рассмотрению и все более поздние порождения его духа. Мы
имеем тут дело не с "учением", которое передается с однообразными
повторениями или искажается произвольно, а с жизнью, которая вспыхивает с
новой силой и горит своим собственным пламенемї христианскую религию мы
можем уяснить только при помощи всесторонней индукции, охватывающей его во
всей его истории".
за данное здесь считает то, что, по его собственным словам, является для
него только искомым; другими словами, тут совершается перед нами очевидное
исследовательское petito principii . Христианам, т.е. людям совершенно
определенно (но вненаучным путем) знающим, что такое христианство, конечно,
легко разобраться в истории того, что называют историей христианства, из
всей бесконечной суммы событий, движений, фактов крупных и мелких,
составляющих эту историю, квалифицировать как христианское только то, что
выдерживает этот внутренний критерий, имеющийся у них вследствие реальной их
принадлежности к христианству и, повторяю, полученный ими вненаучным путем.
Но, имея этот критерий, верующие не могут ставить вопроса так, как ставит
Гарнак. Определенностью и безусловностью этого критерия они проверяют и
дополняют недостаточность и условность своих исторических знаний, а не путем
истории создают этот критерий. Такая точка зрения требует философского
оправдания, но в ней нет места имманентным противоречиям. Внутренней
противоречивостью она не страдает.
истории. Если он хочет их только определить (т.е. еще только отыскать), то,
значит, они еще неизвестны. Следовательно, неизвестное, т.е. нечто такое,
познание чего он может приобрести только из данных истории (ибо
религиозно-философское рассмотрение он отвергает решительно и
принципиально), он должен найти в бесконечно сложной и запутанной куче
фактов, которую представляет из себя история, если к ней подходить без
определенных и вполне ясных вопросов. Только представить себе ясно, что из
этого получается.
В-третьих, по каким признакам в бесконечной массе имеющегося перед ним
материала он будет различать то, что ему нужно?
всесторонней индукции, охватывающей его во всей его истории". Но
спрашивается: что считать историей христианства? Для католика история
папства есть история христианства. Для Лютера папство со всей историей его
есть дело Антихриста. Для католика история протестантизма есть история
торжествующего светского духа, для протестанта же это есть история
подлинного христианства. Собственно говоря, почти все бесчисленные факты,
относящиеся к тому, что называется историей христианства, являются спорными,
спорными не в смысле их исторической достоверности, а в смысле того, как
квалифицировать их: как христианские или нехристианские, т.е. как
относящиеся к истории христианства или как не относящиеся? Квалификация эта
будет действительна лишь при наличности вполне и безусловно ясного критерия,
что такое христианство и что будет поэтому нехристианством. Если же этого
нет, то положение получается поистине безнадежное. Гарнак хочет решить одно
уравнение с двумя неизвестными и пытается одно неизвестное определить при
помощи другого: существенные черты Евангелия по истории, а историю Евангелия
по этим существенным чертам. Это настолько очевидный логический круг, что на
нем нет надобности останавливаться больше, и только для того, чтобы меня не
заподозрили, что я карикатурю Гарнака, - я приведу собственные его слова по
этому поводу. Они почти дословно совпадают с формулировкой моей. Он говорит:
Общее, что будет заключаться в этих явлениях, мы будем проверять Евангелием,
и, наоборот, основные черты Евангелия мы будем проверять дальнейшей
историей, и это, смеем надеяться, позволит нам ближе подойти к сущности
дела".
полная их негодность и философская беспринципность, и если из его книги
получается в конце концов одно из самых замечательных произведений, имеющих
предметом своим первоначальное христианство, - то это достигается не строгим
применением этих негодных методов, а наоборот, полным их игнорированием. Вся
значительность книги Гарнака основывается на том, что сам он из себя
представляет крупную религиозную индивидуальность, которой если и недоступна
вся полнота религиозных настроений и религиозных восприятий, то все же в
этой области понятно очень и очень много. Постоянно покидая почву чистой
науки, делая некоторые абсолютные утверждения на основании собственных
религиозных переживаний, Гарнак обнаруживает иногда поразительную тонкость и
гибкость своих суждений, но все это, повторяю, с точки зрения метода
является отступлениями, так сказать, методологическими правонарушениями. И
это несоответствие между сознательным методом и тем очень широким
бессознательным охватом исследуемого предмета, который делается вопреки
этому методу, - это несоответствие вредно отражается на результатах
исследования в двух отношениях: 1. Охват, будучи очень широким, не может
стать всеобъемлющим, ибо этому мешает принятый и несоответствующйй ему
метод, и потому многие из самых коренных вопросов христианской религии
Гарнак решает явно недостаточным или половинчатым образом; 2. А с другой
стороны, метод, как значительно более узкий, нежели этот охват, Гарнаку
часто приходится откидывать в сторону, и от этого получается то, что
философской потребности в строгой принципиальности и в отсутствии
противоречий здесь не дается никакого исхода, а все изложение с внутренней
стороны получает тот условный характер, который отличает частные, отрывочные
мнения, не осознанные никаким общим, единым принципом и не связанные в
цельное продуманное мировоззрение.
изумительна. Он говорит: "Для того чтобы добраться до сущности христианства,
вовсе не нужно детальных и методичных исследований или обширных введений.
Всякий, кто обладает здоровым чутьем к действительно жизненному и правильным
восприятием подлинно великого, тот должен видеть это и отличать от временных
исторических оболочек". Но ведь это значит окончательно отказаться от
критической постановки вопроса. Уничтожить и смешать все вопросы одним
произвольным и даже по форме диким догматическим утверждением! Неужели не
каждый исследователь думает про себя, что он, и именно он, обладает этим
"здоровым чутьем" и "правильным восприятием"? И неужели в исследование,
особенно притязающее на научность, может вводиться тот безбрежный почти
обывательский субъективизм, который с этим связывается? Нет, строгая,
критическая мысль требует того, чтобы всякое утверждение было обставлено
достаточными основаниями, и если исследователь свое восприятие, лежащее в
Сертаков Виталий
Громыко Ольга
Роллинс Джеймс
Прозоров Александр
Шилова Юлия
Херберт Фрэнк