Фриды. Растрепанный, с мокрой, будто от дождя, бороденкой, вытаращив с
мольбой и упреком глаза, с раскрасневшимися щеками, рыхлыми, как
расползающееся мясо, с голыми ногами, дрожавшими так, что тряслась бахрома
платка, он был похож на больного, удравшего из госпиталя, и тут уж ни о чем
нельзя было думать, только бы поскорее уложить его снова в постель. Фрида
так это и восприняла, высвободилась из рук К. и тут же очутилась внизу,
около Иеремии. От ее близости, от заботливости, с какой она крепче закутала
его в платок, от того, как она торопливо пыталась заставить его вернуться в
комнату, у него сразу прибавилось сил; казалось, что он только сейчас узнал
К. "Ага, господин землемер! -- сказал он и умиротворяюще погладил по щеке
Фриду, которая явно не хотела допустить никаких разговоров. -- Извините,
если помешал. Но я очень нездоров, так что мне простительно. Кажется, у меня
жар, меня надо напоить чаем, чтобы я пропотел. Проклятая решетка у школьного
сада, никогда ее не забуду, а потом, уже простуженным, я еще ночью
набегался. Жертвуешь своим здоровьем, сам не замечая, да еще ради самых
нестоящих дел. Но вы, господин землемер, не стесняйтесь меня, пойдемте к нам
в комнату, посидите около больного и скажите Фриде все, чего еще сказать не
успели. Когда двое привыкших друг к другу людей расходятся, им в последние
минуты столько надо сказать друг другу, что третий, особенно если он лежит в
постели и ждет обещанного чая, даже и понять ничего не может. Заходите, я
буду лежать тихо". "Хватит, хватит, -- сказала Фрида и потянула его за руку.
-- Он в жару, сам не понимает, что говорит. Но ты. К., не ходи за нами,
очень тебя прошу. Это комната моя и Иеремии, вернее, только моя, и я тебе
запрещаю входить туда с нами. Ты меня преследуешь, ах. К., зачем ты меня
преследуешь? Никогда, никогда я к тебе не вернусь, я вся дрожу, как только
подумаю, что это возможно. Иди к своим девицам, они сидят около тебя в одних
рубашках, мне все рассказали, а когда за тобой приходят, они шипят. Видно,
ты у них как дома, раз тебя туда так тянет. А я тебя всегда удерживала от
них, хоть и безуспешно, но все же удерживала, теперь все кончено, ты
свободен. Чудная жизнь тебя там ждет; может быть, из-за одной из них тебе и
придется немного побороться со слугами, но что касается второй, то ни на
земле, ни на небе не найдется никого, кто станет ее отбивать. Ваш союз
благословлен заранее. Не отрицай ничего, я знаю, ты можешь все опровергнуть,
но в конце концов ничего не будет опровергнуто. Ты подумай, Иеремия, он все
опровергает!" Они понимающе кивнули и улыбнулись друг другу. "Однако, --
продолжала Фрида, -- даже если все было бы опровергнуто, чего бы ты этим
достиг, мне-то что за дело? Что у них там происходит, это их и его дело, но
не мое. Мое дело -- ухаживать за тобой, пока ты не поправишься; станешь
здоровым, таким, каким ты был, пока К. из-за меня не взялся тебя мучить".
"Значит, вы и вправду с нами не пойдете, господин землемер?" -- спросил
Иеремия, но тут Фрида, уже не оборачиваясь на К., окончательно увела его
прочь. Внизу виднелась маленькая дверца, еще более низкая, чем двери в
коридоре, -- не только Иеремии, но и Фриде пришлось нагнуться при входе, --
внутри, как видно, было тепло и светло; послышался шепот, наверно Иеремию
ласково уговаривали лечь в постель, потом дверь захлопнулась.
--------
части, где он был с Фридой, -- эта часть, очевидно, относилась к
хозяйственным помещениям, -- но и в том длинном коридоре, где помещались
комнаты, в которых раньше так шумели. Значит, господа наконец-то заснули. И
К. тоже очень устал, и возможно, что он от усталости не боролся с Иеремией
так, как следовало. Может, было бы умнее взять пример с Иеремии, явно
преувеличившего свою простуду -- а вид у него был жалкий вовсе не от
простуды, он отроду такой, и никакими целебными настойками его не изменишь,
-- да, надо бы взять пример с Иеремии, выставить напоказ свою действительно
ужасающую усталость, улечься тут же в коридоре, что и само по себе было бы
приятно, немножко вздремнуть, глядишь, тогда за тобой немножко и поухаживали
бы. Только вряд ли у него все это вышло бы так удачно, как у Иеремии, тот,
наверно, победил бы в борьбе за сочувствие, да и в любой другой борьбе тоже.
К. устал так, что подумал: уж не попробовать ли ему забраться в одну из
комнат -- наверняка многие из них пустуют -- и там выспаться как следует на
хорошей постели. Это было бы воздаянием за многое, подумал он. Да и питье на
ночь было у него под рукой. На подносе с посудой, который Фрида оставила на
полу, стоял небольшой графинчик с ромом. Не опасаясь, что возвращаться
отсюда будет трудно, К. выпил графинчик до дна.
Эрлангером. Он стал искать дверь в комнату Эрлангера, но так как ни слуг, ни
Герстекера нигде не было, а двери походили одна на другую, то найти нужную
дверь не удалось. Но ему казалось, что он запомнил, в каком месте коридора
была та дверь, и решил открыть одну из комнат, которая, по его мнению, могла
оказаться именно той, какую он искал. Ни малейшей опасности в этой попытке
не было; если Эрлангер окажется в комнате, то он его примет, а если комната
не та, можно будет извиниться и уйти, а если хозяин спит, что было самым
вероятным, то он и не заметит прихода К.; хуже всего будет, только если
комната окажется пустой, потому что тогда К. едва ли удержится от искушения
лечь в постель и спать без просыпу. Он посмотрел направо и налево по
коридору, не идет ли кто, у кого можно получить сведения, чтобы зря не
рисковать, но в длинном коридоре было пусто и тихо. К. приложил ухо к двери:
в комнате никого не было. Он постучал так тихо, что спящего стук не разбудил
бы, а когда никакого ответа не последовало, он очень осторожно отворил
дверь. И тут его встретил легкий вскрик.
кровать, на ночном столике горела электрическая лампа, рядом лежал дорожный
саквояж. В кровати, укрывшись с головой, кто-то беспокойно зашевелился, и
из-под одеяла и простыни послышался шепот: "Кто тут?" Теперь К. уже не мог
так просто уйти, с недовольством поглядел он на пышную, но, к сожалению, не
пустующую постель, вспомнил вопрос и назвал свое имя. Это подействовало
благоприятно, и человек в кровати немножко отодвинул одеяло с лица, готовый
в испуге снова спрятаться под одеяло, если окажется что-то не так. Но тут
же, не раздумывая, он совсем откинул одеяло и сел. Конечно, это был не
Эрлангер. В кровати сидел маленький, благообразный господинчик, лицо
которого было как бы противоречивым, потому что щечки у него были по-детски
округлые, глаза по-детски веселые, но зато высокий лоб, острый нос, и узкий
рот с едва заметными губами, и почти срезанный подбородок выглядели совсем
недетскими и говорили о напряженной работе мысли. Очевидно, довольство самим
собой и придавало ему налет какой-то ребячливости. "Вы знаете Фридриха? --
спросил он, но К. ответил отрицательно. -- А вот он вас знает", -- сказал
господин, усмехнувшись. К. кивнул: людей, которые его знали, было
предостаточно, это являлось даже главной помехой на его пути. "Я его
секретарь, -- сказал господин. -- Моя фамилия Бюргель". "Извините,
пожалуйста, -- сказал К. и взялся за ручку двери, -- к сожалению, я спутал
вашу дверь с другой. Видите ли, меня вызывал секретарь Эрлан-гера". "Как
жаль, -- сказал Бюргель, -- не то жаль, что вас вызвали к другому, а жалко,
что вы двери перепутали. Дело в том, что мне никак не заснуть, если меня
разбудят. Впрочем, пусть это вас не очень огорчает, это мое личное горе. А
знаете, почему тут двери не запираются? Тому есть свои причины. Потому что,
согласно старой поговорке, двери секретарей всегда должны быть открыты. Но
буквально это понимать вовсе не следует, не правда ли?" И Бюргель
вопросительно посмотрел на К. и весело улыбнулся: несмотря на жалобы, он,
как видно, уже отлично отдохнул; а до такой степени, как сейчас устал К.,
этот Бюргель, наверно, не уставал никогда. "Куда же вы теперь хотите идти?
-- спросил Бюргель. -- Уже четыре часа. Вам придется будить каждого, к кому
вы зайдете, но не каждый, как я, привык к помехам, не каждый так мирно к
этому отнесется, секретари -- народ нервный. Посидите тут немножко. Часам к
пяти все уже начинают вставать, тогда вам будет удобнее пойти к тому, кто
вас вызвал. Так что, прошу вас, выпустите наконец дверную ручку и сядьте
куда-нибудь, правда, тут тесновато, вам лучше всего сесть на край кровати.
Вы удивляетесь, что у меня ни стола, ни стульев нет? Видите ли, передо мной
стоял выбор -- то ли взять комнату с полной обстановкой, но с узенькой
гостиничной кроватью, то ли эту -- с большой кроватью и одним только
умывальником. Я выбрал большую кровать, ведь в спальне кровать -- самое
главное! Эх, какая великолепная штука, эта кровать, для человека, который
может вытянуться как следует и заснуть, для того, у кого сон крепкий. Но
даже мне, хотя я всегда чувствую усталость, а спать не могу, даже мне тут
приятно, я почти весь день провожу в кровати, тут и корреспонденцию веду,
тут и посетителей выслушиваю. И это очень удобно. Правда, посетителям сесть
некуда, но они на это не обижаются, для них же лучше, если они стоят, а
протоколист устроился поудобнее, чем если они удобно рассядутся, а на них
будут шипеть. Потом, я еще могу кого-нибудь усадить на край постели, но это
место не для служебных дел, тут только ночные переговоры ведутся. Что же вы
так притихли, господин землемер?" "Я очень устал", -- сказал К., который
сразу после приглашения сесть бесцеремонно плюхнулся на кровать и
прислонился к спинке. "Понятно, -- сказал Бюргель с усмешкой, -- тут все
устали. Например, взять меня, я и вчера и сегодня провел немалую работу. При
этом совершенно исключено, что я сейчас усну. Но если уж случится такая
невероятная вещь, то попрошу вас, сидите тихо и не открывайте дверей. Но не
бойтесь, я, наверно, не усну, в лучшем случае задремлю на минуту. Хотя я
настолько привык к приему посетителей, что легче всего засыпаю, когда тут у
меня сидят". "Спите, пожалуйста, господин секретарь! -- сказал К.,
обрадованный этим заявлением. -- И если разрешите, я тоже немного вздремну".
"Нет-нет, -- засмеялся Бюргель, -- к сожалению, я не могу уснуть просто по
вашему приглашению, только по ходу разговора может вдруг представиться такая
возможность, меня легче всего усыпляет разговор. Да, в нашем деле нервы
здорово страдают. Я, например, секретарь связи. Вы, наверно, не знаете, что
это такое? Так вот, я являюсь самой прочной связью, -- тут он невольно потер
руки от удовольствия, -- между Фридрихом и Деревней, я осуществляю связь
Корнев Павел
Прозоров Александр
Шилова Юлия
Зыков Виталий
Соломатина Татьяна
Прозоров Александр