прошел, и он знал, что будет выигрывать, пока этот холодок не исчезнет. Он
поставил на последнюю дюжину, на квадрат двадцать семь, и еще на двадцать
семь отдельно. За час он выиграл три тысячи франков, удвоил ставку на
квадрат и поставил еще на четыре номера.
отель сразу же после его ухода. С ней были те двое мужчин, которые увезли ее
на моторной лодке: бельгиец Леклерк и американец Наджент, - так они
представились ему при знакомстве. Жоан была удивительно хороша. На ней было
белое вечернее платье в крупных серых цветах. Он купил его накануне отъезда.
Увидев платье, она, слегка вскрикнув, бросилась к Равику. "Откуда ты так
хорошо разбираешься в вечерних туалетах? - спросила Жоан. - Оно гораздо
лучше моего. - И, снова взглянув на подарок: - Да и дороже". Птица, подумал
он. Еще сидит на моих ветвях, но уже расправила крылья для полета.
выиграл. Он взял деньги и сохранил прежнюю ставку. Жоан направилась к
столикам, где играли в баккара. Заметила ли она его? Несколько человек, не
принимавших участия в игре, смотрели ей вслед. Как обычно, она шла, слегка
подавшись вперед, точно преодолевая встречный ветер и словно бы не зная,
куда. идет. Повернув голову, Жоан что-то сказала Надженту, и в то же
мгновение Равику захотелось отбросить фишки, оттолкнуть этот зеленый стол,
вскочить, подхватить Жоан на руки, унести прочь отсюда, от этих людей, на
какой-нибудь далекий остров, хотя бы на тот, что виднеется там, вдали, в
Антибской бухте, - спрятать ее от всех, сберечь для себя.
Тревогу сердца ничем не унять. Скорее всего теряешь то, что держишь в руках,
когда оставляешь сам - потери уже не ощущаешь. Шарик медленно катился.
Двенадцать. Он поставил снова.
сторону стола и смотрела на него. Он кивнул ей и улыбнулся. Жоан пристально
наблюдала за ним. Он показал на рулетку и пожал плечами. Девятнадцать.
месте, он взял сигарету из пачки, лежавшей на столе. Лакей поднес спичку.
Это был лысый человек с брюшком, одетый в ливрею.
действительно тогда в Канне, или лакею просто захотелось поговорить. Выпала
четверка, он едва не проглядел ее и попытался вновь сосредоточиться на игре.
Но из этого ничего не вышло.
кармане и играть только для того, чтобы пробыть в Антибе еще хотя бы
несколько дней. А зачем, собственно? Зачем он вообще приехал сюда? Проклятое
малодушие - только и всего. Любовь как болезнь - она медленно и незаметно
подтачивает человека, а замечаешь это лишь тогда, когда уже хочешь
избавиться от нее, но тут силы тебе изменяют. Морозов прав. Дай женщине
пожить несколько дней такой жизнью, какую обычно ты ей предложить не можешь,
и наверняка потеряешь ее. Она попытается обрести эту жизнь вновь, но уже с
кем-нибудь другим, способным обеспечивать ее всегда. Скажу ей, что между
нами все кончено, подумал он. В Париже я с ней расстанусь, пока не поздно.
вдруг почувствовал, что больше не хочет играть. Никогда не следует мельчить
то, что начал делать с размахом. Он огляделся. Жоан нигде не было видно. Он
зашел в бар и выпил рюмку коньяку. Потом направился к стоянке машин -
хотелось поездить часок-другой.
с этими идиотами!
идиотами по моей вине.
отеле, когда я вернулась?
мягкой синей ночи; лунный свет играл в ее волосах, а вишнево-красные. губы
на бледном, смелом лице казались почти черными. Стоял февраль 1939 года. В
Париже придет неотвратимое - медленно, исподволь, со всей мелкой ложью,
унижениями и дрязгами; ему хотелось расстаться с ней прежде, чем все это
начнется... но пока они еще здесь... осталось так немного дней.
я подниму верх.
кафе, где сидят люди, у которых только одна забота - быть счастливыми и не
искать никаких доводов в свое оправдание.
по-настоящему вместе, и ночи больше не холодные, и я счастлива.
в сторону Жюан-ле-Пен.
ты мог бы мне сказать, и все это будет не то.
ты чудесно водишь машину. Ты просто великолепно проехал сейчас по городу.
Эти идиоты говорят то же самое. Вчера они видели тебя за рулем... С тобой
жутко... У тебя нет прошлого. Я о тебе ничего не знаю. О жизни этих идиотов
мне известно в сто раз больше, чем о твоей. Как ты думаешь, тут где-нибудь
можно найти рюмку кальвадоса? Я так переволновалась сегодня, мне хочется
кальвадоса. С тобой очень трудно жить.
дерева. Как свистит в ушах ночь! Любовь изрешетила меня насквозь, мне
кажется, я могу заглянуть внутрь себя. Я так люблю тебя, и сердце мое
разметалось, как женщина под взглядом мужчины на пшеничном поле. Мое сердце
так бы и распласталось сейчас по земле, по лугу. Так бы и распласталось, так
бы и полетело. Оно сошло с ума. Оно любит тебя, когда ты ведешь машину.
Давай больше не вернемся в Париж. Украдем чемодан с бриллиантами, ограбим
банк, уведем машину и забудем о Париже.
издалека донеслось мягкое, глубокое дыхание моря.
сегодня выпила?
стала невыносимой.
будем такими, как наши родители до всех этих войн - беспечными,
сентиментальными, незапуганными, непринужденными, с дурным вкусом, слезами,
луной, олеандром, скрипками, любовью и морем! Мне хочется думать, что у нас
дети, и парк, и дом, а у тебя - паспорт и будущее, что ради тебя я
отказалась от блестящей карьеры, что через двадцать лет мы все еще любим и
ревнуем друг друга, и я для тебя по-прежнему красива и не могу уснуть, если
ночью тебя нет дома, и...
цыган, там будет все, чего ты хочешь.
безоблачным и бесцветным. На горизонте светлела узкая серебристая полоса.
Было так тихо, что Равик слышал дыхание Жоан. Они ушли из ресторана
последними. Цыгане, усевшись в старенький "форд", уже укатили по извилистому
шоссе. Кельнеры уехали на "ситроэнах". Повар отправился за провизией в
стареньком шестиместном "делаэ" выпуска 1929 года.
еще ночь. Когда-нибудь появятся самолеты, на которых можно будет догонять
ее. Они полетят со скоростью вращения Земли. И если ты будешь меня любить в
четыре часа утра, мы сделаем так, чтобы всегда было четыре часа; вместе со
Земляной Андрей
Лукин Евгений
Доценко Виктор
Прозоров Александр
Мороз Александра
Посняков Андрей