Чтение 47–й страницы книги ~Избранное~

выделиться из ряда безымянных номерков, населяющих
номерованные нью-йоркские улицы, в действительности он
полмесяца упорно, но незаметно трудился над поставленной
перед ним задачей Браун боялся, что правосудие покарает
невиновного. Он легко нашел случай переговорить с двумя-
тремя людьми, связанными с таинственным убийством, не
показывая, что они интересуют его больше остальных.
Особенно занимательной и любопытной была его беседа со
старым Гикори Крейком. Состоялась она на скамье в
Центральном парке. Ветеран сидел, упершись худым
подбородком в костлявые кулаки, сжимавшие причудливый
набалдашник трости из темно-красного дерева, похожей на
томагавк.
- Да, стреляли, должно быть, издали, - покачивая головой,
говорил Крейк, - но вряд ли можно так уж точно определить
дальность полета индейской стрелы. Я помню случаи, когда
стрела пролетала поразительно большое расстояние и попадала
в цель точнее пули. Правда, в наше время трудно встретить
вооруженного луком и стрелами индейца, а в наших краях и
индейцев-то нет. Но если бы кто-нибудь из старых
стрелков-индейцев вдруг оказался возле мертоновского дома и
притаился с луком ярдах в трехстах от стены... я думаю, он
сумел бы послать стрелу через стену и попасть в Мертона. В
старое время мне случалось видеть и не такие чудеса.
- Я не сомневаюсь, - вежливо сказал священник, - что
чудеса вам приходилось не только видеть, но и творить.
Старик Крейк хмыкнул.
- Что уж там ворошить старое, - помолчав, отрывисто
буркнул он.
- Некоторым нравится ворошить старое, - сказал Браун. -
Надеюсь, в вашем прошлом не было ничего такого, что дало бы
повод для кривотолков в связи с этой историей.
- Как вас понять? - рявкнул Крейк и грозно повел
глазами, впервые шевельнувшимися на его красном, деревянном
лице, чем-то напоминавшем рукоятку томагавка.
- Вы так хорошо знакомы со всеми приемами и уловками
краснокожих, - медленно начал Браун.

Крейк, который до сих пор сидел, ссутулившись, чуть ли не
съежившись, уткнувшись подбородком в свою причудливую
трость, вдруг вскочил, сжимая ее, как дубинку, - ни дать ни
взять, готовый ввязаться в драку бандит.
- Что? - спросил он хрипло. - Что за чертовщина? Вы
смеете намекать, что я убил своего зятя?
Люди, сидевшие на скамейках, с любопытством наблюдали за
спором низкорослого лысого крепыша, размахивающего
диковинной палицей, и маленького человечка в черной сутане,
застывшего в полной неподвижности, если не считать слегка
помаргивающих глаз. Был момент, когда казалось, что
воинственный крепыш с истинно индейской решительностью и
хваткой уложит противника ударом по голове; и вдали уже
замаячила внушительная фигура ирландца-полисмена. Но
священник лишь спокойно сказал, словно отвечая на самый
обычный вопрос:
- Я пришел к некоторым выводам, но не считаю необходимым
ссылаться на них прежде, чем смогу объяснить все до конца.
Шаги ли приближающегося полисмена или взгляд священника
утихомирили старого Гикори, но он сунул трость под мышку и,
ворча, снова нахлобучил шляпу. Безмятежно пожелав ему всего
наилучшего, священник не спеша вышел из парка и направился в
некий отель, в общей гостиной которого он рассчитывал
застать Уэйна. Молодой человек радостно вскочил,
приветствуя Брауна. Он выглядел еще более измотанным, чем
прежде: казалось, его гнетет какая-то тревога; к тому же у
Брауна возникло подозрение, что совсем недавно его юный друг
пытался нарушить - увы, с несомненным успехом - последнюю
поправку к американской конституции (4). Но Уэйн сразу
оживился, как только речь зашла о его любимом деле. Отец
Браун как бы невзначай спросил, часто ли летают над домом
Мертона самолеты, и добавил, что, увидев круглую стену,
сперва принял ее за аэродром.
- А при вас разве не пролетали самолеты? - спросил
капитан Уэйн. - Иногда они роятся там, как мухи; эта
открытая равнина прямо создана для них, и я не удивлюсь,
если в будущем ее изберут своим гнездовьем пташки вроде
меня. Я и сам там частенько летаю и знаю многих летчиков,
участников войны; но теперь все какие-то новые появляются, я
о них никогда не слыхал. Наверно, скоро у нас в Штатах
самолетов разведется столько же, сколько автомобилей, - у
каждого будет свой.
- Поскольку каждый одарен создателем, - с улыбкой сказал
отец Браун, - правом на жизнь, свободу и вождение
автомобилей... не говоря уже о самолетах. Значит, если бы
над домом пролетел незнакомый самолет, вполне вероятно, что
на него не обратили бы особого внимания.
- Да, наверно, - согласился Уэйн.
- И даже если б летчик был знакомый, - продолжал
священник, - он, верно, мог бы для отвода глаз взять чужой
самолет. Например, если бы вы пролетели над домом в своем
самолете, то мистер Мертон и его друзья могли бы вас узнать
по машине; но в самолете другой системы или как это у вас
называется, вам бы, наверно, удалось незаметно пролететь
почти мимо окна, то есть так близко, что до Мертона
практически было бы рукой подать.
- Ну да, - машинально начал капитан и вдруг осекся и
застыл, разинув рот и выпучив глаза.
- Боже мой! - пробормотал он. - Боже мой! Потом встал
с кресла, бледный, весь дрожа, пристально глядя на Брауна.
- Вы спятили? - спросил он. - Вы в своем уме?
Наступила пауза, затем он злобно прошипел:
- Да как вам в голову пришло предположить...
- Я лишь суммирую предположения, - сказал отец Браун,
вставая. - К некоторым предварительным выводам я, пожалуй,
уже пришел, но сообщать о них еще не время.
И, церемонно раскланявшись со своим собеседником, он
вышел из отеля, дабы продолжить свои удивительные странствия
по Нью-Йорку.
К вечеру эти странствия привели его по темным улочкам и
кривым, спускавшимся к реке ступенькам в самый старый и
запущенный район города. Под цветным фонариком у входа в
довольно подозрительный китайский ресторанчик он наткнулся
на знакомую фигуру, но немного же осталось в ней знакомого.
Мистер Норман Дрейдж все так же сумрачно взирал на мир
сквозь большие очки, скрывавшие его лицо, как стеклянная
темная маска. Но если не считать очков, он очень изменился
за месяц, истекший со дня убийства. При их первой встрече
Дрейдж был элегантен до предела, до того самого предела, где
так трудно уловить различие между денди и манекеном в
витрине магазина. Сейчас же он каким-то чудом ухитрился
впасть в другую крайность: манекен превратился в пугало.
Он все еще ходил в цилиндре, но измятом и потрепанном,
одежда износилась, цепочка для часов и все другие украшения
исчезли. Однако Браун обратился к нему с таким видом,
словно они встречались лишь накануне, и, не раздумывая, сел
рядом с ним на скамью в дешевом кабачке, где столовался
Дрейдж. Впрочем, начал разговор не Браун.
- Ну, - буркнул Дрейдж, - преуспели ли вы в отмщении за
смерть блаженной памяти миллионера? Ведь миллионеры все
причислены к лику святых; едва какой-нибудь из них
преставится - газеты сообщают, что путь его жизни был озарен
светом семейной Библии, которую ему в детстве читала
маменька. Кстати, в этой древней книжице встречаются
истории, от которых и у маменьки мороз бы пошел по коже, да
и сам миллионер, думаю, струхнул бы. Жестокие тогда царили
нравы, теперь они уже не те. Мудрость каменного века,
погребенная под сводами пирамид. Вы представьте, например,
что Мертона вышвыривают из окошка его знаменитой башни на
съеденье псам. А ведь с Иезавелью поступили не лучше. Или
вот Агага изрубили в куски, когда он просто "подошел дрожа".
Мертон тоже продрожал всю жизнь, пока наконец до того
издрожался, что и ходить перестал. Но стрела господня нашла
его, как, бывало, в той древней книге, нашла и в назидание
другим поразила смертию в его же башне.
- Стрела была вполне материальная, - заметил священник.
- Пирамиды еще материальное, а обитают там мертвые
фараоны, - усмехнулся человек в очках. - Очень любопытны
эти древние материальные религии. В течение тысячелетий
боги и цари на барельефах натягивают свои выдолбленные на
камне луки, такими ручищами, кажется, можно и каменный лук
натянуть. Материал, вы скажете, - но какой материал!