Чтение 47–й страницы книги ~Хелот из Лангедока~

У него было круглое лицо и круглые светлые глаза, и казался он существом спокойным и добрым.

– Я Демиург, – мрачно отозвался Морган Мэган. – Откуда ты взялся, Иллуги? Я тебя не творил. Иллуги улыбнулся:

– Я слышал о тебе, Морган Мэган. Добро пожаловать.

– Если ты слышал обо мне, то какого черта ты поселился в моем Серебряном Лесу? Тебе разве не говорили, что здесь заповедная зона?

– Что значит «заповедная зона»? Я поселился здесь потому, что в Серебряном Лесу никто не живет.

– Потому и не живет, что я запретил. Здесь я предаюсь размышлениям без помех, в тишине и уединении.

– Я не шумный сосед, – сказал Иллуги. – И тоже люблю уединение. Лес большой, Морган, вряд ли мы помешаем друг другу.

– Да как ты разговариваешь с создателем, ничтожное насекомое! – загремел Морган Мэган, который головы на две был меньше Иллуги ростом. Иллуги ухмыльнулся.

– Я вежливо с тобой разговариваю, – заметил он. – Если прогневал тебя, извини. Я так редко вижу живую душу, что уже отвык от манер. Говорю то, что думаю. Сейчас так не принято?

– Откуда я знаю? – буркнул Демиург. – Я тоже редко общаюсь с людьми. Впрочем, ты же не человек... А кто ты, собственно, такой?

– Я тролль, – сказал Иллуги и покраснел. – Ты, должно быть, знаком с моей дочерью, Имлах. Той, которую взял в жены Теленн Гвад.

– Имлах – тролльша? В первый раз слышу! – Морган Мэган уставился на Иллуги, полуоткрыв рот. – А откуда вы взялись, тролли? Хоре милосердный, я же вас не создавал!

– Мы сами создались, – пояснил Иллуги, – от союза великанов и гномов. Не смейся, – добавил он, видя, как Демиург побагровел и начал давиться, – такой союз оказался возможным и породил уродов и чудовищ, которых и Народ, и великаны, и гномы одинаково презирают. Мы презреннее, чем дакини.

– Но ты же не урод, Иллуги, – машинально пробормотал Морган Мэган, не удержавшись от того, чтобы скользнуть вороватым взглядом по лицу и фигуре своего собеседника. – По крайней мере, я ничего в тебе не замечаю.

– У меня был третий глаз, – сказал Иллуги.

– Ну и где же он? Почему на лице не носишь?

– Берегу, – пояснил Иллуги. – Это глаз провидческий. Мало ли что может случиться. Подерусь с кем-нибудь или зверь вышибет, а то и на ветку напорешься. Жалко... Я храню его в источнике, который бьет между корней большой сосны... Этим глазом я видел, как ты вошел в лес, как пил воду, как отдыхал возле ключа...

– Поселился в моем лесу, – горестно произнес Морган Мэган, – захламил мой источник своим барахлом...

– Скажи, создатель, правду ли говорят, будто бы ты раскаиваешься в том, что создал драконов?

По серьезности тона, которым Иллуги задал вопрос, Морган догадался, что речь зашла о том, что волнует всех обитателей мира Аррой. Поскольку Морган еще не успел посмотреть, как поживают драконы (он сотворил их в прошлое свое посещение и пока что не удосужился навестить), то ответа на этот вопрос у него не имелось. Тем не менее он сказал:

– В общем... Наверное, да. Главное – благо Народа. Если Народ недоволен драконами, Демиург обязан выяснить, в чем причины недовольства и принять меры.

– Разве ты уже не принял мер, создатель? – Иллуги казался удивленным.

Теперь Морган насторожился. Он привык, чтобы ему приписывали различные намерения, как правило греховные, но в данном случае ему пытались навязать чье-то безответственное деяние.

– Какие меры я принял? – очень осторожно спросил Морган.

– Разве ты не призвал в мир Аррой свою мать, царственную Боанн, речную богиню, которая взялась навести порядок и извести супостатов, сиречь драконов?

– ЧТО? – Морган Мэган подскочил, побледнев. Сердце у него упало. – КОГО я призвал?

– Боанн, речную богиню. Ты же создал реку и дал ей имя своей царственной матери!

– Да, я сделал это – сдуру или по пьяни, сейчас уже не помню. Кажется. – Морган призадумался, силясь извлечь из глубин памяти этот свой необдуманный поступок (а сколько их еще было! Ой-ой...) – Ну да, я посетил гномов в их подземных пещерах, полюбовался, как они катают тачки, обогащают руду... Охота пуще неволи – вкалывают так, что мои надсмотрщики на каторге рыдали бы от восторга, хоть они и бесчувственные монстры, лишенные человеческих чувств,,. Даже их бы проняло! Какое трудолюбие! Какая изумительная алчность! Потом гномы пригласили своего творца на пир. Они всегда меня кормят и поят до отвала, заискивают. И как я напьюсь до бесчувствия, так пристают – то им золотоносную жилу сотвори, то алмазоносные кимберлитовые трубки. Я из-за них прочитал все геологические пособия, какие только откопал в Александрийской библиотеке. В тот раз они здорово перестарались, накачивая меня вересковым медом. Я впал в слезливую сентиментальность и с тоски по материнской ласке создал реку Боанн... Протрезвел, ужаснулся, но было уже поздно. А теперь, говоришь, эта стерва прослышала и пробралась в мой мир?

Лицо Иллуги выражало ужас. – Не говори так о правительнице! Она услышит, она придет, страшен будет гнев ее!

– Да прекрати ты! Не мракобесничай. Я – Демиург, так что ж ты боишься какой-то правительницы? Кто она предо мной? Да знаешь ли ты, что твоя любимая Боанн как только выродила меня, так сразу выбросила на берег и больше своим сыночком не интересовалась? Я рос как сорная трава. Беспризорно. И когда меня осудили на эти проклятые рудники, она и пальцем не шевельнула, чтобы меня вызволить.

– И все же Боанн – великая правительница. Она пришла в Аррой, встав из вод потока. Прекрасной была она, как утренняя заря. Одетая во все алое, с волосами цвета зимнего заката...

– Розовыми, что ли? – перебил Морган Мэган. Иллуги укоризненно взглянул на него.

– Золотыми, – поправил он Демиурга. – Она стояла на спине белой лошади и, подняв руки с обращенными вперед ладонями, так заговорила: «Ведомо мне, что создатель земель ваших, о тролли, гномы и великаны, Морган Мэган, называющий себя магом, необдуманно, в порыве гнева или же под влиянием горячительных напитков сотворил злобное племя драконов и поселил их за рекой...»

– Перед кем это она так распиналась? – снова встрял Морган Мэган.

– Перед народом холмов, – пояснил Иллуги. – Так рассказывают. Мне продолжать, или я вызвал твой гнев, и мне лучше не искушать судьбу?

– Продолжай, – мрачно разрешил Морган. – Ты же не виноват в том, что моя мамаша – набитая дура.

Иллуги покосился на Моргана с нескрываемым ужасом и пробормотал:

– Не говори так. Ты Демиург, тебе ничего не будет, а меня она покарает страшными карами за то, что я слушаю подобные речи.

– Ладно, не буду. Что она еще сказала? – Она сказала, что всякий, кому дорог мир Аррой и Лес, где высокие деревья, не должен ни есть, ни пить спокойно, покуда жив хотя бы один дракон. И многие отправились в поход на супостатов, но мало кто вернулся – драконы уничтожили много гномов и троллей бессчетно. Тогда гномы объявили, что не могут больше рисковать, ибо малым числом не смогут добывать драгоценные камни в потребных количествах, и ушли в свои горы. Но все же немало гномов осталось. А тролли никак не могли угомониться, но и второй поход не принес удачи... 'Тогда и пошла молва о девушках, отдаваемых драконам на растерзание. Я, правда, не видел ни одной такой девушки, но дыма без огня не бывает. Потому и отдал свою дочь Имлах за великана, лишь бы она ушла из этих краев.

– Так, так. Продолжай. – Морган был мрачнее тучи.

– Словом, ныне у Городищенской Лавы на реке Боанн стоит кордон. Следят, чтобы никто за реку не ходил под страхом смерти.

– Это еще чье дурацкое распоряжение? Тоже матушкино?

– Разумеется. И оно не дурацкое, а очень предусмотрительное. «Одно дело доблесть, другое – удача» – так сказала царственная Боанн, когда призвала отказаться от священной войны, жалея свой народ.

– ЧЕЙ народ? – поразился Морган. – Это МОЙ народ! Ай да маменька! Всплыла из пучины водной спустя столько лет! Конечно, кому не охота прийти на все готовенькое и начать наводить свои порядки! Лучше попробовала бы сотворить что-нибудь свое! Трудиться-то никто не любит, всем дай попользоваться! Я ей покажу!

Он встал. Иллуги тоже поднялся на ноги. Непостижимым образом тролль вдруг стал ниже ростом, чем Демиург. Морган Мэган грозно заявил:

– Здорово ты ее, Робин. свободен делать все, что ему вздумается. Хочет воевать – пусть воюет. Хочет лгать, красть, прелюбодействовать – пусть лжет, крадет и прелюбодействует, хоть это и не похвально. Это ЕГО дело, и незачем всяким земноводным дурищам вмешиваться со своими указаниями!

– Создатель! – отчаянно вскричал Иллуги. – Мне не следует слушать твои речи!

Но Морган уже рассвирепел, и его было не остановить.

– Молчи, презренный! – загремел он. – Не смей называть меня «создатель»! Я создавал несовершенных, но свободных и бесстрашных людей. Я не создавал трусов и лизоблюдов!

И оттолкнув от себя Иллуги, Морган Мэган бросился бежать в чащу Серебряного Леса.

Лаймерик сунулся в комнату, где Хелот был занят делом: изучал карту мира Аррой, взятую у баронессы.

– Хелот из Лангедока, – торжественно провозгласил маленький человечек, останавливаясь на пороге. – Имлах по прозванию Кукушкин Лен из Серебряного Леса приглашает тебя на приватную беседу в круглой гостиной замка Аррой, принадлежащего Теленну Гваду, величайшему из баронов Леса, где высокие деревья.

Эту тираду он выпалил единым духом, ни разу не споткнувшись.

Хелот улыбнулся и отнял карту у горностая, который вцепился в угол зубами и норовил утащить ее. – Хорошо, Лаймерик, я иду. – Я передам госпоже Имлах из Серебряного Леса, что Хелот из Лангедока оповещен о приглашении и направляется в круглую гостиную замка Аррой...

– Да, конечно, – перебил его Хелот, но Лаймерик лишь удостоил его взгляда исподлобья и непоколебимо завершил:

– ... замка Аррой, принадлежащего Теленну Гваду, величайшему из баронов Леса, где высокие деревья.

И, повернувшись к Хелоту спиной, величаво удалился.

Хелот свернул карту трубкой и последовал за забавным глашатаем баронессы. Имлах уже ждала его. Быстро кивнув Хелоту, она обернулась к Лаймерику, который застыл в торжественной позе, не обращая внимания на двух горностаев, атакующих кисточки с его парчовых туфель. Распушив хвосты и прижав круглые ушки, звери с кудахтающим звуком предпринимали атаку за атакой, пока Лаймерик не схватил одного из них (второй тут же умчался прочь).

– Благодарю тебя, Лаймерик Окраина. Твои услуги замку Аррой неоценимы.

– Я рад, если это так, госпожа Имлах. Я могу идти?

– Разумеется.

Поклонившись, Лаймерик с достоинством отбыл, унося на руках притихшего горностая.

Хелот проводил его удивленно-смешливым взором, но Имлах опять не поддержала веселости своего гостя. Она подняла брови и сжала рот, всем своим видом давая Хелоту понять: любая, самая невинная насмешка над Лаймериком не вызовет у нее одобрения.

– Скажи, Хелот, что ты намерен делать дальше? – заговорила Имлах.

– Не знаю. Я хотел бы отправиться в селение к Народу и потребовать, чтобы мне отдали назад моего оруженосца, но ты запретила мне это делать.

– Идти в селение не требуется. Сегодня прибыл посыльный и привез твоего мальчика. Его признали за дакини и возвращают тебе.

Выражение лица Имлах насторожило Хелота.

– С ним что-то случилось? – спросил Хелот, чувствуя, что сердце у него падает.

– Они убили его?

– Нет. Они не хотели его убивать. С какой стати? Он не причинил им зла. Напротив, они думали принять его в свою семью. Ведь это великая честь – 1 принадлежать к Народу.

Ответ Имлах понравился Хелоту еще меньше, чем тон, которым она говорила.

– Твои слова уклончивы, Имлах, – сказал он. – Что с ним? Он жив?

– Пока жив. Идем, я хочу показать тебе его. Она поднялась и повела Хелота вверх по узенькой винтовой лесенке на верхний этаж башни, где возле узкого окна на большой кровати лежал очень маленький Тэм Гили.

Хелот осторожно подсел к нему. Он заметил, что на ушной раковине мальчика запеклась кровь, и прикусил губу.

– Тэм, – позвал Хелот. – Это я, Хелот.