нитого взятия Зимнего дворца. Как много ценного безвозвратно уносят от
нас революции! Как дорого обходится человечеству социальный прогресс!
бимым детищем. Он только успел снять с полки два высоких красивых стака-
на, подаренных ему недавно черногорским королем, как в оружейную без
стука вломился Распутин.
шашки сыгранем!
за доску.
и они вновь расставили шашки в начальную позицию. Едва начали вторую,
Распутин перешел к делу.
может.
внимания на реплику узурпатора, - но все же нехорошо. Как-никак,
царственная особь!
путин, кося глазами пуще обычного. - И ты своими глазами это увидишь,
коли пойдешь со мной в "Корнер" тридцатого вечером.
ратор.
тин.
Бздилевич.
теянную комбинацию, заключавшуюся в том, что он пожертвовал одной шаш-
кой, чтобы затем "съесть" три и прорваться в дамки. Вместо этого венчаю-
щего комбинацию взятия полковник сделал совершенно другой, посторонний
ход, и торжествующий Распутин моментально снял с доски императорскую
шашку, подул на нее и положил в свою коробку.
ком, понесшим тяжелую утрату. Скорее наоборот. Во-первых, он проводил
Аликс не в последний путь; во-вторых...
ся. Покидая Витебский вокзал, Ульянов был полон надежд и мурлыкал слова
романса: "О дитя, под окошком твоим я тебе пропою серенаду".
с такой легкостью, как будто ему снова было двадцать пять лет. Он ехал
по своему любимому городу и мечтал об Анжелике; счастье казалось ему
близким и доступным, и это вносило в его жизнь порядок и смысл.
дня он уже сидел в "Метрополе" и бодро диктовал официанту:
гвоздик!
потому не переспрашивал и лишь бормотал себе под нос, записывая заказ:
хивая букетом, бодро шагал по Невскому проспекту. Он направлялся на Ни-
колаевскую, в ту самую квартиру, в которой проснулся нынче утром и где
собирался искать теперь любовь другой женщины.
Гришка - настоящий друг. А он-то, неблагодарный, еще подозревал, что Шу-
рочка обманывает его с Гришкой! Не похоже на то. Тогда с кем же? Орло-
ва-мерзавца удавили; кто же теперь? Гришка фамилию не назвал. Впрочем,
может и впрямь не знает. Придется пойти самому посмотреть. И ведь не
стесняется шлюха показываться с хахалем в "Корнере"!
сообразил Бздилевич. - Опасно, видите ли... Вот сука!"
тербурга. Он томился во дворце и презирал себя за то, что скучает по
родному городу, безвылазно сидя в самом его сердце. Теперь ему казалось,
что эти страхи умышленно разжигает в нем неверная супруга.
вдруг захотелось незамедлительно в этом убедиться.
громада Петропавловской крепости величественно покоилась на противопо-
ложном берегу Невы, а слева, в свете фонарей величественно изгибался са-
мой красивой в мире дугой Дворцовый мост.
одеваться.
какое-то время, чтобы его по-настоящему ощутить. В первую минуту Ульянов
даже не успел расстроиться.
ка. - В вашем возрасте пора уже несколько умерить пыл.
- Надо забирать вещи и сматываться".
ка. - Вы ужасный дон Жуан, но настоящий джентльмен, должна отдать вам
должное.
водить.
еду на Шпалерную.
Может что-нибудь разузнаю.
- Думаю переехать в гостиницу.
Мне бы хотелось, чтобы вы стали немного похожи на Льва Абрамовича.
же ей этот Каскад!"
лерной и хлопотать там о политическом?
тюрьме Надя. Впрочем, тогда это было не столь опасно. Ему вдруг тоже за-
хотелось поехать на Шпалерную, хотя он и понимал, что это будет безрас-
судный шаг. Додумать эту мысль он не успел: Анжелика села в карету и
захлопнула за собой дверцу.
рода ошиблась, сделав эту девушку простой служанкой.
философия которых представляет собой некий иллюзорный мир, но в отличие
от большинства подобных индивидуумов он не оставался подолгу в плену од-
них и тех же иллюзий. Едва карета свернула за угол, Ульянов поднял свой
чемодан и направился в ближайшую рюмочную.
него ни малейшего внимания.
ся в Петербурге в декабре. Неудивительно, что горожане в изобилии высы-
пали на улицы, чтобы пошуметь, попьянствовать, поприставать к девкам, а
при случае и набить кому-нибудь морду - словом, как следует прорепетиро-
вать предстоявшие рождественские празднества. Обстановка в городе не
выглядела особо напряженной: после жестокого подавления московского
восстания революция в стране пошла на убыль, а что до бесчисленных жертв
среди московских рабочих, то петербуржцам по обыкновению не было до это-
го дела.
Если поначалу он боялся, что его признают, то теперь его раздражало все-