Чтение 47–й страницы книги ~Школа двойников~

-- А личные записи не пропали?

-- Нет, да и кому интересно, как я праздную дни рождения и провожу
отпуск, или как мой кот ползает по шкафам?

-- Всякое бывает, -- бросил в ответ оперативник и опять удалился в
соседнюю комнату.

Лизавета, видимо, более привычная к писанине (почему все милиционеры
обязательно сетуют на обилие бумажной работы?), справилась со своей задачей
быстрее, чем Васильев. Зажав исписанный листок двумя пальчиками, она
осторожно подошла к склонившемуся над протоколом оперу. Тот старательно
выводил: "Осмотром обнаружено, что замки на входных дверях отжаты при помощи
какого-то предмета, возможно, лома или фомки, что все шкафы в комнатах, на
кухне и в прихожей пусты, дверцы распахнуты, вещи, книги, продукты, посуда
вывалены на пол в полном беспорядке. Со слов хозяйки известно, что ценности,
находившиеся в квартире, не исчезли". Почерк у оперуполномоченного был
круглый, почти детский. Писал он медленно, Лизавете показалось, что Васильев
сейчас от усердия высунет язык.

-- Почему вы ничего не написали насчет понятых и экспертов? -- Лизавета
сразу заметила, что правая часть протокола осталась почти не заполненной.
Только ее адрес и правдивая информация о том, что осмотр проводится при
искусственном освещении.

-- А зачем они? -- простодушно удивился оперуполномоченный. -- Какие
споры-то? Это ж не обыск и не убийство. При таких расследованиях...

Лизавета и Саша Байков давно знали, что только в кино на месте
преступления или происшествия трудится целая бригада следователей,
экспертов, специалистов и консультантов. Все они опрашивают соседей,
рассыпают по столам и полкам волшебный порошок в поисках отпечатков пальцев,
снимают при помощи фотоаппарата или даже гипса следы ног и рук,
перетряхивают все в поисках необычной пыли или странных ниточек и лоскутков,
которые непременно приведут их к преступнику. Реальная жизнь проста и
сурова. Один молоденький оперуполномоченный призван был заменить всех.
Заменить и поймать злоумышленников.

Впрочем, сам он не слишком верил в собственные силы.

-- Честно говоря, шансы не очень хорошие, точнее, их почти совсем нет,
такие дела раскрываются редко...

-- Особенно если ничего не делать, -- немедленно отреагировал Саша
Байков. Он опять стоял за Лизаветиной спиной, словно атлант, готовый
подставить плечо в трудной ситуации.

-- Почему ничего? -- обиделся оперативник. -- Мы делаем все возможное,
просто такие дела плохо раскрываются, улик-то никаких... Сами посудите, они
же автограф не оставили. Ни гильз, ни пуль, ни...

-- Обрывков билетов на самолет со своей фамилией и номером паспорта, --
очнулась Лизавета и продолжила казенным голосом: -- Так же плохо
раскрываются заказные убийства, рэкет, вымогательство, организация банды,
взятка и подкуп должностного лица...

-- Ну почему, -- промямлил опер. Так юнцы тянут совершенно
бессмысленное "почему", когда девушка, которую они подхватили на танцах и
проводили домой, вдруг, против их ожиданий, говорит: "Спасибо, дорогой, до
свидания".

-- Потому что все эти преступления, как правило, повисают
нераскрытыми... В Москве их называют "висяки", в Петербурге "глухари", и
милиция их очень не любит, поскольку они портят отчетность и репутацию.
Особенно портят отчетность и репутацию громкие нераскрытые дела -- их и не
раскроешь, и не прикроешь. -- Лизавета решительно и без церемоний
демонстрировала свои познания в том, что касается изнанки милицейской жизни.

Звонок в дверь помешал завершить лекцию.

-- Может, это злоумышленники вернулись? -- сказала Лизавета и
отправилась открывать. Саша, естественно, последовал за ней.

Появились не злоумышленники, а очередной сотрудник милиции. Настолько
типичный, что он мог бы и не предъявлять краснокожее удостоверение. Короткая
стрижка с прямой, прикрывающей лоб челкой -- в девятнадцатом веке ее
называли "а ля Нерон", теперь чаще именуют "а ля бандит". Ясные, серые
круглые глаза. Квадратный подбородок и такие же квадратные плечи. Торопливая
речь. Этакий моторный живчик, умеющий все проблемы решать быстро и споро.
Или умеющий показать всем, что проблемы решены. Он приступил к делу, не
пожелав тратить время на бесполезные реверансы, вроде "здравствуйте" и
"можно войти?". Живчик весело перешагнул порог и закричал:

-- Генчик, ты что-то, значит, задержался. Что здесь? Что-нибудь
серьезное?

Саша Байков ответил раньше:

-- Нет, что вы, мы здесь семечки лузгаем!

Только услышав нетривиальный ответ, вновь прибывший милиционер заметил
хозяйку дома. Заметил, поморгал серыми глазами и узнал. А узнав --
немедленно посуровел лицом.

-- Здравствуйте. Очень приятно познакомиться, меня зовут Сергей. -- Он
схватил Лизаветину руку и сжал своей широкой ладонью. -- А вы в жизни,
значит, такая же, как на экране. Здорово! Здесь что, квартирная кража?

-- Хуже, -- грустно ответил Гена Васильев.

-- Не убийство же, значит...

-- Ничего не пропало, -- безнадежно махнул Гена

-- А-а-а. -- Милиционер, пришедший вторым, явно был более опытным, что
называется, "бывалым". Он сориентировался мгновенно. -- Ничего, значит, не
пропало... -- С момента выхода на экран телефильма "Место встречи изменить
нельзя" и по сию пору сотрудники милиции, полагающие себя крутыми и
справедливыми, как начальник отдела по борьбе с бандитизмом, широко
пользуются сорным словечком "значит". Правда, Сергей произносил его
несколько иначе. Не протяжно и ласково, а веско, категорично.

-- Значит, не пропало. -- Сергей сунул руки в карманы, покачался
немного на каблуках, вернее, как бы на каблуках -- с пятки на носок, -- ведь
на кроссовках нет каблуков. И лишь потом задал неизбежный сыскной вопрос.
Вопрос, который немедленно ставит в тупик и заставляет умолкнуть самого
шумного потерпевшего: -- Вы кого-нибудь подозреваете?..

Меньше чем через двенадцать часов Лизавета услышала этот вопрос во
второй раз, когда после звонка Ярослава примчалась на студию. Спрашивал
милиционер, удивительно похожий на Сергея. И она точно так же проглотила
воздух и не нашлась с ответом.

Она приехала на студию часов в одиннадцать и сразу попала в центр
оперативно-следственной бури. По кабинетам бродили и ползали вызванные
Ярославом и Борюсиком оперативники. А поскольку собственно телестудия еще с
тоталитарных времен считается объектом стратегического значения, то к
расследованию налета на редакцию "Петербургских новостей" подключились не
только отделение милиции, но и главк, и прокуратура.

Представители этих славных ведомств переходили из кабинета в кабинет.
Беседовали с людьми, без учета звания и положения, спрашивали, не видел ли
кто чего вчера вечером, ночью или утром. Не слышал ли кто о каких-нибудь
планах, которые можно истолковать в смысле налета на редакцию. В тех
комнатах, что были разгромлены, внимательно обследовали каждый квадратный
сантиметр пола, перетряхивали и без того разбросанные бумаги, рылись в
ящиках и кассетах. В отдельной комнате сидели обитатели пострадавших
кабинетов. Их допрашивали куда более подробно и пристрастно.

Первым на беседу увели Сашу Маневича. Он вернулся через сорок минут
невероятно злой. И тут же обидел представителей североамериканской фауны:

-- Тупоголовые скунсы! Им еще не нравится, когда про милицию анекдоты
рассказывают. "А остальные восемь погибли в ходе следственных
экспериментов!"

Лизавета и остальные изолированные от общества потерпевшие
расхохотались:

-- Но почему скунсы?

-- Потому что только и способны ядовитой слюной брызгаться: "Что
пропало? Что пропало?" -- Раздраженный Саша не заметил веселья
присутствующих. -- Я им один раз объяснил, второй! Нет, не понимают!

-- Что не понимают? -- продолжала смеяться "очередь", дожидающаяся
допроса.

-- Они все про ценности спрашивают. Что пропало. Из ценностей, в их
понимании, там только компьютер и кофеварка. И то и другое на месте. Я им
говорю -- мол, налетчиков могли еще интересовать кассеты. Пропали ли они, я
сейчас сказать не могу. Надо посмотреть. А эти два лба в ответ: "Смотрите!"
Я снова объясняю, что на кассетах самое главное -- видеозаписи, и поэтому,
чтобы понять, пропали они или нет, надо посмотреть. А они опять -- смотрите!
И один этак рукой показывает в угол, где валяются мои и Саввины кассеты!
Крутолобые парни, в общем. Так и не поняли, что я записи должен посмотреть!

Лизаветина очередь подошла к часу дня. Она вошла в кабинет Саши и
Саввы, отведенный для опроса людей, непосредственно пострадавших от погрома.
Удивилась -- один из милиционеров был чуть ли не копией вчерашнего Сергея.
Такой же типичный. Второй, правда, отдаленно, худобой и серьезностью,
напоминал Гену Васильева.

Типичный милиционер и спросил:

-- Кого вы подозреваете?

Лизавета ответила ему так же, как Сергею:

-- Чтобы кого-либо подозревать, у меня нет оснований.

Он почему-то расстроился и заговорил едва ли не теми же словами, что
Сергей ночью:

-- Вас всех послушаешь, так руки опускаются. Пропало ли что, никто не
знает. Подозревать никого не подозревают. И никто ничего не видел и не
слышал! Красота благостная! Ну объясните мне, как это вы не знаете, что
пропало.

Лизавета улыбнулась.

-- Никто не хотел вас обидеть. Просто кассеты и коробочки -- они все
одинаковые. Коробочки -- по крайней мере, Саши Маневича -- все на месте. А
насчет кассет он не знает, потому что можно ведь подменить кассету.