Парагвае. Ты, наверное, помнишь наш дом в Асунсьоне с большой галереей,
белыми колоннами, мраморными ваннами и сад со множеством апельсиновых и
лимонных деревьев. И лапачо, осыпавшими дорожки своими розовыми
лепестками. Вероятно, ты никогда не бывал в самом доме, но я твердо помню,
что ты как-то раз приходил на мой день рождения, который устраивали в
саду. Моих друзей в дом не пускали - там было столько вещей, которые они
могли сломать или запачкать. У нас было шестеро слуг. Они мне нравились
куда больше моих родителей. Там был садовник Педро - он все время подметал
лепестки: мать говорила, что они замусоривают сад. Я очень любил Педро, но
отец его выгнал, потому что он украл несколько песо, забытых на садовой
скамейке. Отец ежегодно давал кучу денег партии Колорадо, поэтому у него
не было неприятностей, когда после гражданской войны к власти пришел
Генерал. Он был хорошим адвокатом, но никогда не защищал бедных. Он до
самой смерти верно служил богачам, и все говорили, какой он хороший отец,
потому что он оставил много денег. Ну ладно, может, он и был хорошим отцом
в этом смысле. Одна из обязанностей отца - обеспечивать семью.
обеспечивал. Вчера вечером я спросил, веришь ли ты еще в него. Мне всегда
казалось, что в нем есть что-то крайне неприятное. Скорее я поверил бы в
Аполлона. Тот по крайней мере был красив.
отец Ривас. - Иегова вошел в нашу плоть и кровь. Тут уж ничего не
поделаешь. Прошли века, и Иегова живет во тьме нашей души, как глист в
кишечнике.
Мне до смерти надоело это радио, но надо послушать известия - а вдруг они
еще уступят.
не отпала возможность...
Кто-то едва слышно играл на арфе, кто-то шепотом пел, будто они сидели в
огромном зале, где артистов не видно и не слышно.
с субботы на воскресенье.
женщину, он начинает ее ненавидеть. Может, он ненавидит собственную
неудачу? Или же мы просто хотим уничтожить свидетеля, который точно знает,
что мы собой представляем, когда перестаем разыгрывать комедию. Наверно, я
возненавижу Клару, когда с ней расстанусь.
отличное лекарство от лжи, лучше пентотала. Вы, священники, всегда это
знали. Когда приходит священник, я всегда оставляю умирающего с ним
наедине, чтобы он мог говорить свободно. Большинство хочет говорить, если
только еще в силах.
уверен. Ничто на свете не вечно, Леон. Разве, когда тебя рукополагали в
священники, ты в душе не был уверен, что в один прекрасный день
перестанешь им быть?
хотим одного и того же. Понимаешь, в семинарии я был просто счастлив.
Можно сказать, это был мой медовый месяц... Хотя и там случалось...
Наверно, так бывает и в медовый месяц... вдруг по какой-то мелочи
почувствуешь - что-то обстоит не так... Помню одного старого священника...
он преподавал богословскую этику. Никогда не видел человека, настолько
знавшего истину в конечной инстанции... и уверенного в своей правоте.
Конечно, богословская этика - это кошмар каждой семинарии. Учишь правила и
находишь, что в жизни они неприменимы... Ну ничего, думал я, маленькая
разница во взглядах, какое это имеет значение? В конце концов муж и жена
приноравливаются друг к другу. Церковь будет мне ближе по мере того, как я
буду ближе к ней.
развод, Эдуардо, а только разлука, разлука по взаимному соглашению. Я
никогда не буду всецело принадлежать никому другому. Даже Марте.
замечал это не раз у моих пациентов в этой проклятой стране, где не
разрешен развод.
причин для ненависти. Я никогда не забуду тот долгий медовый месяц в
семинарии, когда я был так счастлив. Если я теперь и питаю какое-то
чувство к церкви, это не ненависть, а сожаление. Думаю, она могла бы
использовать меня для благой цели, если бы ей было дано понимать - я хочу
сказать, понимать мир, какой он есть.
им объявят, сколько сейчас времени. В этой глиняной хижине, которая легко
могла сойти за первобытную гробницу для целой семьи, доктор Пларр больше
не чувствовал ни малейшего желания мучить Леона Риваса. Если он и хотел
кого-то мучить, то только себя. Он подумал: как бы мы ни притворялись друг
перед другом, оба мы потеряли надежду. Вот почему мы можем разговаривать
как друзья, какими были когда-то. Я прежде времени постарел, раз больше не
могу издеваться над человеком за его убеждения, какими бы они ни были
нелепыми. Я могу только ему завидовать.
разговору. Он вспомнил, что, когда он шел к первому причастию в Асунсьоне,
одетый как маленький монах и подпоясанный веревкой, он еще во что-то
верил, хотя теперь уже не мог вспомнить - во что.
я-то думал, вы учите, что церковь непогрешима, как Христос.
верит, что он был и богом. Но римляне убили не бога, а человека. Плотника
из Назарета. Некоторые правила, которые он установил, были просто
правилами поведения хорошего человека. Человека своего времени и своей
страны. Он понятия не имел о том мире, в котором мы теперь живем.
Отдавайте кесарево... но если наш кесарь применяет напалм и осколочные
бомбы... Церковь тоже не живет вне времени. Лишь иногда, на короткий срок,
отдельные люди... себя я к ним не причисляю, я не обладаю таким
провидением, но думаю, что, может быть... как бы мне это тебе объяснить,
если и сам я недостаточно верю?.. Думаю, что память о том человеке, о
плотнике, может возвысить каких-то людей над теперешней церковью наших
страшных лет, когда архиепископ садится обедать за стол с Генералом, -
может возвысить этих людей до великой церкви вне времени и пространства, и
тогда... этим счастливцам... не хватит слов, чтобы описать красоту той
церкви.
объяснял яснее. Даже троицу.
теперь не больше, чем марксизм. Библию я так же не хочу читать, как и
"Капитал". Лишь иногда по дурной привычке пользуюсь примитивным словом
"бог". Вчера вечером...
Иеговы, когда выстрелишь Фортнуму в затылок? "Не убий".
мою руку не дрогнуть.
часто видел невыносимые страдания... ребенка, умирающего от менингита. Это
любовь? Нет, не любовь отрезала пальцы у Акуино. Полицейские участки, где
такое происходит... Он создал их.
едва слышный радиосигнал.
повернуть, он минуту помедлил. Да, подумал доктор Пларр, есть своя
прелесть в том, чтобы не знать самого худшего. Я еще никогда не говорил
больному раком, что у него нет надежды.
биржевых курсов:
человек, отказавшийся себя назвать, был арестован при попытке сесть на
паром, отплывавший к парагвайскому берегу. Он пытался бежать, бросившись в
реку, но был застрелен полицейскими. Труп вытащили из воды. Беглец
оказался водителем грузовика с консервной фабрики Бергмана. Его не было на
работе с понедельника - кануна того дня, когда похитили британского
консула. Его зовут Диего Корредо, возраст тридцать пять лет. Холост.
Полагают, что опознание его личности будет способствовать поимке других
участников банды. Считают, что похитители все еще находятся в пределах
провинции, и сейчас их энергично разыскивают. Командующий 9-й пехотной
бригадой предоставил в распоряжение полиции роту парашютистов".
Андреев Николай
Володихин Дмитрий
Никитин Юрий
Херберт Фрэнк
Орлов Алекс
Громыко Ольга