квадратами черных окон, где-то далеко постукивал по рельсам поезд.
сливался с углом расположенного поблизости здания старого главного
корпуса, ГК, как для краткости обозначил его Виктор Богданович, следуя
издавна принятому в институте сокращению. Отступив по этой линии
приблизительно на метр от дерева, я вонзил свой щуп в мягкую после дождей
землю...
рапиры уперся во что-то твердое, расположенное примерно на глубине
шестидесяти-семидесяти сантиметров. Это мог быть всего лишь корень,
какая-нибудь труба или кабель, поэтому, прежде чем приступить к раскопкам,
я попытался прощупать землю вокруг оказавшей сопротивление точки. Рапира
всюду свободно уходила глубже, предмет был совсем небольшим. Я чуть было
не потерял это место, так как не догадался чем-нибудь его отметить. Когда
я снова наткнулся на него, то только чуть-чуть вытащил щуп, потом
поплотнее завернулся в плащ, чтобы не испачкать костюм, лег на землю,
прижался ухом к холодному железу клинка и слегка ударил по его
выступающему концу. Послышался звонкий щелчок, значит, это был не комок
затвердевшей глины, не кусок дерева, а что-то довольно жесткое. Я оставил
щуп в земле и взял лопатку.
странным. Виктор Богданович не мог, конечно, копать здесь яму, глубиной в
рост человека, а шестидесяти-семидесяти сантиметров вполне достаточно,
чтобы на шкатулку или коробочку не наткнулась лопата садовника,
разрыхляющего приствольный круг земли, или совок играющего в парке
ребенка. Мне же такая глубина была только на руку, так как упрощала
работу.
твердый предмет. Я разгреб землю руками и вытащил его, причем, на ощупь он
показался мне довольно странным. Когда я поднял свою находку к свету, то с
разочарованием увидел, что это небольшой химический флакон с широким
горлышком, заткнутым притертой стеклянной пробкой. В таких "склянках", как
называют их химики, держат обычно жидкие реактивы. На просвет флакон
казался пустым. Я встряхнул его, внутри плеснулась прозрачная жидкость,
что-то звякнуло. Очевидно, пробка прилегала не слишком плотно, и вода
последних проливных дождей проникла в сосуд. В парке, недалеко от места,
где рос гинкго, был расположен корпус химического факультета, и флакон,
несомненно, был оттуда. Местная детвора часто играла - к зависти своих
сверстников, живших подальше, - самыми неожиданными предметами: сгоревшими
радиолампами, старыми конденсаторами, из которых счастливцы разматывали
бесконечные ленты тонкой алюминиевой фольги, или "золота" на детском
жаргоне, замысловатыми деталями физических и химических приборов. Все это
добывалось на "свалке" - в больших мусорных ящиках на задворках института,
настоящем Клондайке для будущих Эдисонов и Королевых. С раздражением,
которое легко понять, я забросил "сокровище" подальше в кусты и снова
принялся зондировать землю клинком рапиры.
дерева, один раз докопался до мощного корня, но ни шкатулки, ни даже
простой консервной банки, в которой мог бы находиться "Суассон", я не
нашел. Я исследовал землю вокруг старого гинкго не только на линии,
указанной в записке, но и со всех других сторон, - результат был тот же.
постарался уничтожить следы своих раскопок - заровнял лопатой землю,
притоптал ее и, разочарованный, медленно направился к выходу из парка.
Сложив свои инструменты в багажник, я сел за руль и повернул ключ
зажигания.
хотел заводиться. Наконец, раздался хлопок, глушитель выбросил облачко
серого дыма, и мотор заработал. Через двадцать минут я уже подъезжал к
своему жилищу.
развернулся, что таксист, ехавший сзади вынужден был резко затормозить,
его белую "волгу" занесло, и он чуть не вылетел на тротуар. Говоря языком
работников ГАИ, создалась аварийная ситуация. К счастью, пассажиры,
вероятно, очень спешили, а то не миновать бы мне неприятной беседы с
разъяренным водителем и выяснений, кто из нас "козел".
обратный путь занял гораздо меньше времени. Мне стоило больших усилий не
сбиться с быстрого шага на бег, пока я шел от ворот парка к месту моих
недавних раскопок. Солнце еще не взошло, но было уже светло, и первые
ранние прохожие появились на дорожках парка.
институтского корпуса. Несколько минут я безуспешно шарил в колючих
зарослях, вглядывался в темную их глубину. Наконец, я заметил блеск
стекла. Флакон застрял у самых корней, в развилке толстой ветки. Я вытащил
его, пробка была на месте, и находившаяся во флаконе жидкость не вытекла,
хотя все это время он висел в глубине куста горлышком вниз. Я встряхнул
флакон и снова, как и в первый раз, услыхал, как внутри что-то звякнуло.
Но и теперь, несмотря на то, что уже было совсем светло, как я ни
вглядывался, ничего, кроме наполнявшей флакон почти под самую пробку
прозрачной жидкости, я в нем не видел.
роста, плохо выбритый, одетый в синие джинсы и черную куртку из
искусственной кожи. На его плече висел трехлинейный карабин образца 1944
года с неотъемным игольчатым штыком, который сейчас был повернут в
безопасное положение. Судя по всему, парень был вохровцем [ВОХР -
военизированная охрана], возвращающимся с ночного дежурства в
административном крыле главного корпуса, где располагались бухгалтерия и
кассы института. На лице его был написан живой интерес и только. Никакой
враждебности или настороженности. Карабин также не был приведен в боевую
готовность. Учитывая все это, я решил воздержаться от применения крутых
мер.
поставил его на окно, а он свалился вниз. Было уже темно, и я решил
отложить поиски на утро. Кто его ночью возьмет... Слава Богу, не разбился,
а то вони было бы много.
налипла уже засохшая земля. Юному, неискушенному охраннику не показалось
странным это обстоятельство. Я старался повернуться так, чтобы он не
заметил, что на мне надет не только плащ и пиджак, но и бронежилет -
несколько необычная часть одежды для рядового сотрудника лаборатории,
вышедшего на трудовую вахту.
шевелюра которого напомнила мне популярного некогда поэта Степана
Щипачева.
Что так рано?
вечера нет дома. Разболтались все, не хотят работать, а я что могу? Самому
что ли лезть в подвал, чинить трубу? А это кто?
садят, ухаживают за ними, чтобы было красиво, а вы тут все потоптали,
поломали! Безобразие!
начала наливаться кровью в приступе начальственного гнева.
шествовать под конвоем вохровца в местное отделение милиции или нарушать
свое инкогнито и показывать сердитому блюстителю зеленых насаждений
служебное удостоверение, но на мое счастье на третьем этаже над нами вдруг
открылось окно, и кто-то, вероятно, уборщица, выплеснул ведро грязной воды
прямо нам под ноги. Седовласый переключил свое внимание на нового
нарушителя, а я поспешно ретировался, не прощаясь, по-английски.
выходили на восток, и яркое солнце заливало светом всю комнату,
пронизывало лучами флакон, стоящий на письменном столе. Я принес из кухни
эмалированный тазик и посудное полотенце, расстелил на столе лист белой
бумаги и принялся за дело.
усилиям. Наконец, опасаясь, что я отломаю ее круглую головку, я слегка
нагрел горлышко флакона язычком пламени газовой зажигалки, которая всегда
была у меня в кармане вместе с пачкой сигарет, несмотря на то, что я не
курю. После этого пробка провернулась, и я вытащил ее. Жидкость во флаконе
оказалась не водой.
Осторожно наклонив флакон над тазиком, я начал сливать ее. Жидкость текла
не так, как вода или спирт, а немного замедленно, казалось, это какой-то
густой, совершенно бесцветный и прозрачный сироп, правда, не тягучий,
капли отрывались, не оставляя за собой длинной нити-хвостика, как это
бывает с расплавленной смолой или густым клеем.
островок во время отлива, показалась какая-то выпуклость... Еще несколько
секунд, и на дне склянки остался лишь прозрачный камешек, величиной с
косточку персика и примерно такой же формы, остро поблескивающий гранями в
лучах утреннего солнца даже сквозь мутное стекло.
бумаги.
Самойлова Елена
Шилова Юлия
Свержин Владимир
Березин Федор
Шилова Юлия
Распопов Дмитрий