Чтение 47–й страницы книги ~Тайна дела N 963~

состоянии, значит, пользуемся зарубежными снадобьями, зачастую без всякой
системы и без врачей - кто ж станет признаваться в пороках?

- Грустно... Человек собственными руками роет себе могилу, да еще
радуется, когда посчастливится обмануть судей и соперников. Деньги... Я
удивляюсь: неужто и впрямь у нас нет ничего святее их?

- До сих пор голос призывающих опомниться - глас вопиющего в
пустыне...

Между тем стрелка часов неумолимо приближалась к 9:00, когда на
помост должен был выйти первый участник.

Я внезапно увидел, как резко изменилось лицо Алекса, а пальцы
непроизвольно сжались в кулаки, кожа побелела на сгибах. Мне показалось,
что Разумовский даже задержал дыхание, точно боялся выдать себя.

Я проследил за его взглядом - и мое сердце сделало стремительный
рывок, а потом словно упало вниз с огромной высоты, отчего у меня
появилось ощущение, которое случается в самолете, когда машина
проваливается в воздушную "яму". В нескольких метрах от нас, справа за
барьером, облокотясь локтями на металлический поручень, сидел... Питер
Скарлборо собственной персоной. Он, верный себе, был изысканно и со вкусом
одет, заброшенная нога за ногу показывала новенькие черные мокасины и
белые носки, глаза его скрывались за темными зеркальными стеклами очков. Я
огляделся вокруг, надеясь обнаружить Келли или Кэт, но Питер был один, без
сомнения, один.

- Это - Питер Скарлборо, - сдавленно сказал я, когда Алекс повернулся
ко мне.

- Он такой же Питер Скарлборо, как я Наполеон, - отрезал Разумовский.
- Настоящее его имя - Флавио Котти, потомственный сицилиец, гражданин
Колумбии, человек, за которым охотится не один Интерпол, но и криминальная
полиция доброго десятка государств - от США до Италии. Один из боссов
наркобизнеса. Считай, что тебе крупно повезло тогда в Лондоне...

- Он-то мне и нужен, Алекс... Ой, как он мне нужен!

- Не спеши радоваться, раз Котти вынырнул в Сеуле, значит, он ведет
серьезную игру... Впрочем, теперь это значения не имеет, - как-то
обреченно не обреченно, но с каким-то внутренним надрывом сказал Алекс.

- Погоди, погоди, а ты-то откуда его знаешь? - запоздало спохватился
я.

- У нас с Флавио есть взаимные претензии, не думал - не гадал, что
столкнемся мы в Сеуле. Черт побери, почему именно здесь, на Играх? - в
голосе Алекса прорвалось такое отчаяние, что мне стало не по себе. Это был
крик души человека, заглянувшего в собственную могилу. Откуда мне было
знать, что Разумовский уже много лет искал Флавио Котти - искал по всему
свету, чтоб расквитаться за прошлое. Он произнес тихо:

- Нам следовало бы уйти, пока нас не обнаружили. Пусть фактор
внезапности останется за нами...

- Хорошо, Алекс, но ты обещаешь рассказать о нем...

- Непременно, Олег. Это будет долгая исповедь... Но пока мы должны
исчезнуть!

Тут зал разразился бурными аплодисментами: невысокий, коренастый
болгарин одолел чудовищный вес, и штанга, как пушинка, застыла над его
головой на перевитых черными, вздувшимися венами руках Геракла. Мы,
извиняясь ежесекундно, пробрались к выходу. Уже покидая зал, я не
удержался и оглянулся: Флавио Котти неистово рукоплескал силачу...

- Вот что, Олег, если у тебя нет других дел, давай подъедем на ранчо,
мне нужно кое-кого повидать, да и по телефону переговорить.

- Нет, Алекс, я отправлюсь в Эм-Пи-Си.

- Что это такое?

- Главный пресс-центр. Если не возражаешь, встретимся у меня вечером.

- О'кей, я отвезу тебя, - легко согласился Алекс. Я видел, что он в
мыслях был далеко от Олимпийского парка. - Это, кажется, рядом с
"Интерконтиненталем"?

- Точно, в двух шагах от сеульского выставочного центра, там теперь
расположился пресс-центр Олимпиады.

Вскоре мы уже мчались по широким сеульским улицам, запруженным
автомобилями. Алекс уверенно вел "голд стар". Я обратил внимание, что
почти не встречаются машины иностранных марок - сплошной поток
южнокорейских автомобилей: грузовики, автобусы, легковушки. А я-то думал,
что здесь все - японское...

У "Интерконтиненталя" мы расстались: я направился в Эм-Пи-Си, а Алекс
унесся к себе на ранчо, к своему "Россинанту" и личному тренеру,
охранявшему лошадь днем и ночью.

Нужно было начинать работать, а мысли мои были вовсе не об
олимпийских баталиях, не о рекордах, что буквально сыпались на головы
оглушенных, потрясенных невиданными результатами журналистов и зрителей,
не о назревавших уже скандалах (а разве не сенсационным было поражение
наших велосипедистов в командной гонке, впервые оставшихся без медалей?),
не о фантастических суммах, затраченных организаторами на Олимпиаду
(поговаривали о нескольких миллиардах долларов), и даже не о встреченном
при входе Ефиме Рубцове, моем давнем оппоненте из "Свободы", который так
радушно осклабился, что я и впрямь подумал о всеобщем воздействии даже на
такие заскорузлые души нашей перестройки.

Встреча с Питером Скарлборо не выходила из головы. Его появление
здесь к разряду случайностей не отнесешь, а даже краткая характеристика,
выданная ему Алексом Разумовским, свидетельствовала о чрезвычайном
событии, что затевалось здесь.

Мысли мои, ясное дело, относились к области догадок, но, хотел я того
или нет, новая встреча с моим лондонским знакомцем не сулила спокойствия.
Я прежде всего должен был проверить некоторые свои подозрения.

Итак, допустим, Питер Скарлборо, он же Флавио Котти, просто не подал
виду, что узнал меня, да еще в обществе Алекса Разумовского. Что он мог
узнать о нас?

Чтоб собраться с мыслями, я сначала сходил в кафе. Оно располагалось
в дальнем загоне выставочного зала, где были "приемные апартаменты"
знаменитого "Кодака", как обычно взявшего на себя обслуживание
многочисленной армии фоторепортеров. Насыпал в стаканчик две полные ложки
"максвелла", бросил ложечку сахара и залил смесь кипятком из титана.
Размешал, попробовал на вкус - кофе получился черным, как деготь, и
горьким, как миндальный орех. Сделал глоток-другой и направился к
компьютерам, что стояли в ряд, замыкая рабочие столы с пишущими машинками.
Набрал имя, фамилию, страну. На экране тут же появились строчки: "Олег И.
Романько, 1948 г.р. Харьков, СССР, олимпийская деревня прессы, корпус 122,
км.901, тел. 229-35-71". Не утерпел и сделал запрос на Алекса, и машина
выдала его данные: "Алекс Ф.Разумовский, 1940 г.р. Харбин, Великобритания,
олимпийская деревня, корпус 17, км.412, тел. 217-33-22".

Таким образом, интересующие сведения Флавио мог получить без особого
труда: достаточно было дать десятку какому-нибудь служащему, чтоб тот
принес голубой листочек с распечаткой точных сведений об искомых
личностях...

Машинка со вставленным белым листом бумаги, словно укор, торчала
перед глазами, но ничего дельного не лезло в голову. Впрочем, мыслей было
хоть отбавляй, но ни одна из них ни на йоту не приближала меня к разгадке.
Я был в тупике, и это следовало признать честно, но как раз на такое
согласие у меня и не хватало мужества. Я как мог старался отодвинуть миг
прозрения, а в голове - полная мешанина, всякая чепуха - от желания,
страстного желания, ошибиться до отчаянной мысли вместе с Алексом взять
Скарлборо за горло - в прямом и переносном смысле - и выдавить из него
признания.

Выручил меня... Кто бы вы подумали?

Питер Скарлборо!

Я совсем собрался уже двинуться куда-нибудь на соревнования, было
просто невыносимо сидеть перед белым листом бумаги, наблюдая с тайной
завистью за коллегой из АПН, успевшим с утра пораньше создать внутренний
комфорт с помощью допинга под названием "Столичная", когда меня окликнули:

- Мистер Романько?

Я оглянулся через плечо. Невысокий смуглолицый человек, скорее всего,
латиноамериканского происхождения, в синей расстегнутой рубашке и в
джинсах вопросительно уставился на меня, изобразив на скуластом лице нечто
напоминающее улыбку. Я отметил, что "ладанку" свою он предусмотрительно
перевернул, и я не мог прочесть его имя.

- Слушаю вас.

- Вас ждут у входа в пресс-центр. Ваш хороший знакомый... Так, во
всяком случае, попросили передать вам...

- Кто? - невольно вырвалось у меня, но латиноамериканец лишь
осклабился, словно удивился наивности вопроса и отрицательно покачал
головой.

- Я впервые вижу этого господина. Он попросил найти господина
Романько, что я и сделал. Чао! - объяснил скороговоркой незнакомец и
ретировался.

Я вышел из пресс-центра на залитую ярким солнцем площадь перед
выставочным залом и растерянно огляделся - десятки машин, журналисты,
полицейские, бой-скауты...

- Хелло, мистер Олех Романко!

Я стремительно обернулся. Питер Скарлборо. Он снисходительно
улыбался, явно смакуя мою растерянность.

- Великодушно извините за столь неожиданное появление. Но я,
признаться, почувствовал неодолимое желание поговорить с вами, едва
обнаружил вас в Джимнезиуме. Но вы так неожиданно исчезли... Как бы там ни