Нью-Йорк, на аэродроме его встречал Дигон. Их окружила громадная толпа
репортеров.
из радиокорпорации Си-би-эс.
вопрос; были, правда, и другие вопросы, но он ответил на этот, нужный ему:
Нельзя строить современный мир на дрожжах мести и злобы. Нас объединяет с
Германией общее и главное - вера в свободу человека, в его неотъемлемое
право на демократию, предпринимательство, на гарантированное чувство
собственного достоинства. Годы - как учитель; нас объединяет будущее, и
оно сильнее трагического прошлого.
"Поразителен прагматизм этих американцев. Они живут лишь собой и все самые
высокие идеи мира подчиняют интересам дела. Наш дух, мятежный,
сумасбродный, надменный, - как бы его ни определяли - всегда выдвигал на
первое место идею и ей подчинял все дела, ибо дела личностны, а идея
общезначима. Говори, милый, о том, что нас сближает, говори. Все равно
придет время - я стану топтать тебя в камере; только ты будешь визжать и
молить о пощаде... Теперь ты влез в мое дело и наивно думаешь, что
контролируешь меня и я без тебя шагу не ступлю... Нет! Теперь ты без меня
не сделаешь шага, а пока говори - ты красиво говоришь, без бумаги, как
истинный оратор..."
Дигоном?
и сразу же двинулся на толпу репортеров, а трое людей из его охраны
ринулись вперед, расталкивая журналистов профессиональными приемами: точно
так же действовала охрана Гитлера, когда он "встречался с народом" во
время демонстраций на нюрнбергских партийных съездах.
Дигоном на его остров и остались одни на пустынном белопесчаном берегу
океана, - своими руками отдали Китай красным. У меня есть кое-какие связи
на Востоке, и если мы начнем первыми работать в этом направлении, то через
десять - двадцать лет мы с вами сможем диктовать условия этому
сумасшедшему миру.
я думаю, прибыль будет идти в максимальном размере: на доллар - семь
центов. Два - мне, пять - вам.
начинается мощное электричество, там появляется атомная бомба...
иметь свою бомбу, они погибают: государственное тщеславие еще никого не
приводило к победе.
он окунулся, - у нас море так не прогревается даже в августе.
своих шестидесяти двух лет отменно держал стометровую дистанцию. Дорнброк
плыл брассом. "И плывет-то, как немец, - подумал Дигон, оглянувшись, -
обстоятельно, словно работает". Раза два Барри отдыхал на спине, а
Дорнброк все плыл и плыл, отфыркиваясь, делая глубокий захват воздуха,
снова отфыркиваясь, как машина.
заведенный".
на триста метров, а мы уже отмахали четыреста.
начнет играть с вами - крикните, я постараюсь вызвать вертолет, чтобы
найти ваши останки.
Дорнброк взял с собой в поездку сына. Суламифь и Ганс сидели рядом. Они
были разные, и в этой своей разности они смотрелись вместе так красиво,
будто это было не вправду, а так, как печатает "Лайф" на рекламных
вклейках: "Посетите Гавайи". Высокий, белокурый, голубоглазый Ганс и
маленькая, с черными глазами, темноволосая Суламифь.
Суламифь. В тот вечер Ганс был в ударе: он великолепно сыграл Шуберта,
потом показывал Суламифи карточные фокусы, а потом они вдвоем уехали на
яхте.
положил на стол Дорнброка письмо, адресованное Гансу. "Любимый мой, -
писала Суламифь, - это не в традициях нашего десятилетия - тосковать, но я
тоскую, как последняя дуреха, и совсем не могу без тебя. Мои родители
никогда не позволят мне выйти за тебя замуж, потому что ты не нашего
вероисповедания, но я готова прилететь в Европу и стать твоей женой, и
пусть они проклянут меня. Это ненадолго. Если ты хочешь этого - пришли
телеграмму на мой "Постбокс" в университет. Я работала летом продавщицей в
универмаге, в отделе мужских сорочек, я заработала денег на билет в
Европу. Папа говорит, что мне необходимо трудовое воспитание. Я научилась
определять размер шеи покупателя без сантиметра. У тебя размер шеи
пятнадцать с половиной - и попробуй сказать, что я не права. Твоя Суда".
простят, это верно, - рассуждал он, - и Ганс унаследует состояние Дигонов.
Хотя там есть еще два сына. Ничего, ее доля - миллионов двести, это не так
уж плохо. Это совсем неплохо".
курчавые завитушки у висков, длинные миндалевидные глаза, нос с типичной,
хотя и очень красивой, горбинкой - и острое забытое чувство омерзения
охватило его.
замке было семьдесят комнат - по числу лет, прожитых им на земле, - к
сыну. В комнате Ганса не оказалось, но его костюм валялся на стуле, и
Дорнброк понял, что сын сейчас в гимнастическом зале.
оторвал тебя. У меня к тебе разговор.
одного роста и очень похожи.
здоровья?
мне предстоит докурить... Все зависит от нашего разговора... Я пришел
извиниться перед тобой. Идиот Галес подсунул мне письмо, адресованное
тебе. Я прочел его чисто автоматически. Извини меня... Вот оно...
стал совсем юным - никак не дашь двадцати двух...
подбитого третьей подошвой башмака, сунул его в спичечный коробок...
что ты сын нациста?.. Ты помнишь, как тебя били? Собиралось человек десять
- разве один на один смог бы кто-нибудь из них справиться с тобой? - и
били, нападая со спины.
было.
сынок?
требовал для меня в Нюрнберге пожизненной каторги, сынок?
что это все пережитки... Ты сам помогаешь Израилю...
Каменистый Артем
Лондон Джек
Прозоров Александр
Роллинс Джеймс
Орлов Алекс
Андреев Николай