вытеснила воспоминания о том кошмаре.
звали Луиза. Она была хорошенькая, ухоженная и чистенькая. Гельмут видел
ее во сне каждую ночь. Он был на десять лет старше. Поэтому он чувствовал
к ней нежность. Он мечтал, какой она будет женой и матерью. Гельмут всегда
мечтал о том, чтобы в его доме возле вешалки стояло много детских
башмачков: он любил детей. Как же ему не любить детей, ведь сражался-то он
за их счастье?!
фронт, и Луиза тосковала два месяца. А когда поняла, что забеременела, ей
стало скучно страшно. Она уехала в город. Когда родился ребенок, она
отдала его в приют. Гельмут в это время лежал в госпитале после тяжелой
контузии. Он вернулся домой, и ему сказали, что Луиза уехала с другим. Он
вспомнил русских женщин: однажды его приятель за пять банок консервов
провел ночь с тридцатилетней учительницей - у нее была девочка, которую
нечем было кормить. Наутро русская повесилась: она оставила соседям
девочку, положив в пеленки портрет ее отца и эти самые банки с консервами.
А Луиза, член "Гитлерюгенда", настоящая арийка, а не какая-то славянка,
бросила их девочку в приют, как последняя шлюха.
дочкой. Он играл с ней, пел ей песни, и любовь к дочке стала главным в его
жизни. Он увидел, как русская радистка укачивала своего мальчика, и тогда
впервые отчетливо спросил себя: "Что же мы делаем? Они такие же люди, как
мы, и так же любят своих детей, и так же готовы умереть за них".
нему не от разума, а от чувства. В Рольфе и в Барбаре, смотревшей, как
собираются убить младенца, он увидел Луизу, которая стала для него
символом предательства.
белой краской, и чувствовал, как в нем что-то надломилось.
Урсула Кальдер. Моя дочь. Мне позволяют...
когда придет время менять пеленки, я принесу ее...
попадал на зуб.
закрыто ослепительно белой пеленкой: девочка спала.
как сквозь плотно затворенную дверь. У него так бывало после контузии,
когда он очень волновался.
быстро спуститься в убежище.
Военный шофер остановил грузовик в двух шагах от Гельмута и, высунувшись в
окно, закричал:
в подвал. Кэт ждала его, стоя возле двери. Мальчик лежал на ящике.
побегу на остановку. Там видно, когда из-за поворота подходит автобус. Я
успею прибежать за вами.
закипели слезы, и он побежал к пролому в стене.
они могут иметь вашу фотографию, а я до контузии был совсем другим.
Сейчас, ждите меня.
найдешь? А если погибать под бомбами, то лучше вместе. И эта женщина
сможет ее покормить - кормят ведь близнецов... И потом, за это бог мне все
простит. Или хотя бы тот день под Смоленском".
Здесь легко затеряться. И она будет кормить девочку, пока мы не придем в
Мюнхен. А там поможет мама. Там можно будет найти кормилицу. Хотя они ведь
будут искать меня. К маме нельзя идти. Неважно. Надо просто уйти из этого
города. Можно пойти на север, к морю. К Хансу: в конце концов, кто может
подумать, что я пошел к товарищу по фронту?"
ждешь и все тихо - это плохо. А если сыплет снег или дождь - тогда как-то
не так одиноко".
открылась далекая голубизна и краешек белого солнца.
повернулся, чтобы бежать за Кэт, но увидел, как из-за автобуса выскочили
две черные машины и наперекор всем правилам движения понеслись к детскому
приюту. Гельмут снова почувствовал, как у него ослабели ноги и захолодела
левая рука: он увидел, что это машины гестапо. Первым его желанием было
бежать, но он понял, что они заподозрят бегущего и сразу же схватят
русскую с его девочкой и увезут к себе. Он боялся, что сейчас с ним снова
случится приступ и его возьмут в беспамятстве. "А потом возьмут девочку и
станут ее раздевать и подносить к окну, а ведь еще только-только
начинается весна, и когда-то еще будет тепло. А так... она услышит и все
поймет, эта русская. Не может быть, чтобы..."
несколько раз в ветровое стекло первой машины. И последнее, что он подумал
после того, как услышал автоматную очередь, и еще перед тем, как осознал
последнюю в своей жизни боль: "Я же не сказал ей, как зовут девоч..."
дочку Гельмуту, - это было не больше десяти минут назад...
глядеть на тело своего товарища с крашеными волосами. Он лежал на полу,
возле двери, и было видно, как он стар: наверное, последний раз он красил
волосы давно, и шевелюра его была двухцветной - пегой у корешков и
ярко-коричневой выше.
ним остановилась машина.
машину. Она ведь еще грудная...
машину сейчас пришлют, она уже выехала... А как же девочка могла оказаться
в машине? - спросил он, обернувшись у двери. - Какая была машина?
домах вокруг.
глупо, что работать практически невозможно. Мы не сможем понять логику
непрофессионала.
вышел. Только что, когда он звонил к Шольцу, тот сообщил ему, что на явке
в Берне русский связник, привезший шифр, покончил жизнь самоубийством.
мы подготовим для вас несколько документов.
бумаги.
бросил пальто на спинку стула и сел, подложив под себя левую ногу.
Документы были действительно в высшей мере интересные. Первый документ
гласил:
Мюллер."