Хозяин заведения еще и сейчас не решил, поддержать просительницу - а то,
что пришла с поклоном сомнений не вызывало - или нацепить личину
непонимания: не ухватил, не хочет лезть в чужие дела, своих по горло.
Вечером приезжали люди из Днепропетровска, встреча требовалась нешуточная,
приготовления отвлекали, не давали сосредоточиться. На долю Фердуевских
прибылей Чорк не претендовал, хватало, но желал, чтобы в кругах
определенных, в столице и за ее пределами знали: группа Фердуевой - его
вотчина. Чорка деньги уже не интересовали давно, бумажки - мешки ими, что
ли набивать? Цену имели только влияние и власть - дорогой товар, и
доставался тому, кто мог подмять под себя, как можно больше групп и
группок; без расширения дело умирает, усвоил накрепко и, расширяя
владения, шел на все.
выбралась в стольный град, гордыню замкнула на висячий замок, до упаду
веселила мужиков: седовласых бобров, годящихся в деды, некоторые
пользовали и уходили в тень, других одолевали отцовские чувства - желание
помочь, выказывая всесилие или бескорыстие - кому не приятно протянуть
руку красивой женщине, переживающей трудности? Прикрывающие чаще не знали
друг друга, но попадались и старинные дружки, время шло, силы защитников
незаметно иссякли; сердечные хвори до срока, уходы на пенсион, ранние
смерти вырывали кирпичики из стены, коей опоясала себя Фердуева,
приходилось обновлять кладку, арканить новых доброхотов, взамен
выкрошившихся, пришедших в негодность. Намерение Чорка взять ее под крыло
разглядела сразу: независимость терялась, зато обретался покой. Искус не
малый... натура протестовала, не терпела запасных ролей, только
верховодить, иначе сущее вокруг тускнело, будто замирал за окном слякотный
поздненоябрьский день, останавливался, заклинивал, бесконечный, никогда не
сменяемый другими днями.
поняли друг друга. Чорк позаботился, и не успела заметить когда: перед
входной дверью желтела машина в шашечку. Чорк распахнул дверцу, помог
сесть, мечтательно оглядел разноцветье витража и скрылся в глубинах
заведения.
счетчика успокаивало, навевало сон, как много лет назад, когда ее
отправляли домой - в съемную комнатенку в коммуналке - в поздний час: раз
стрекочет неутомимый регистратор километражных копеек, значит несешься
домой, скоро своя постель, чистая и пустая, и сон. Заметила ткнувшийся в
бровку тротуара сааб-турбо, вылезли двое, знала обоих: Штырь - развозил
девяностолетних нищенок по подземным переходам утром и подбирал вечером,
доставляя в старушечий барак в Косино, бабок кормили и поили; каждая
приносила до сотни в день серебром; прозвище второго запамятовала, только
помнила, что под ним куст мастерских электроприборов. Усмехнулась, всплыла
лошадиная морда Васьки Помрежа объясняющего: "Откуда навар? Хе! Заявляется
лох, мол, бритва барахлит. Мастеровой цап! Принюхается, поверит туда-сюда
три секунды и докладывает, мол, шнур полетел, перетерся, надо заменить.
Лох кивает. Замена состоялась. Всего-то двушник, но шнур-то сменил
новехонький, а через минуту-другую страдалец сунется, и у него снимут шнур
новехонький и заменят предшествующим, так вот, только шнуры меняя новый на
новый, полтинник в день набегает".
профиль похож на мастера-дверщика, сразу затошнило.
рычаг переключения скоростей.
такие причитались исключительно членам дипкорпуса, иноземельным купцам и
банкирам, и... Фердуевой.
ванили и корицы. Первым среди любителей сладкого Фердуева приметила
Апраксина - жильца из ее дома, кажется двумя этажами выше, поздоровалась и
растерялась, когда сосед привстал и отодвинул свободный стул, приглашая
разделить с ним компанию.
Апраксин поинтересовался, что ей взять. Фердуева, прикинув с поправкой на
возможную тошноту от слишком сладкого, высказала пожелания. Болтали, как
старые знакомые, обменивались ничего не значащим. Редко доводилось
сиживать с мужиками, так или иначе ничего от тебя не требующими - пусть
скрыто, пусть явно, этот, похоже, ничего лишнего не таил, посмеивался,
поведал пару забавных историй, разоткровенничался, признавшись, что
поражен величием стальной двери, родившейся на его глазах. Фердуева
помрачнела, суесловие вокруг ее двери походило на копание в тайниках души:
кому понравится, когда чужой вторгается в сугубо личное, скорее интимное.
чмокнула Фердуеву в щеку, вынула из передника глянцевый пропуск. Апраксин
тактично изучал присыпки на пирожном, загогулины крема, припухлости
выпечки.
беседует с Фердуевой, наблюдатели знали, что объект копает под Пачкуна,
знали, что Фердуева накоротке с Пачкуном; о чем переговаривались объект с
черноволосой красавицей сквозь остекление витрин из машины не услышишь.
Выстраивалась цепь: Апраксин выспрашивает Фердуеву о Пачкуне, так могли
решить и так решили люди Филиппа. Случайное появление Фердуевой в
кондитерской исключалось. Часом позже Филипп, вырванный из теплой постели
по причине чэпэ местного значения, уладив неприятности, из-за которых
тащить его от Речного вокзала иначе как грехом не назовешь, сообщил
Дурасникову, что объект наглеет и затягивает петлю на дурасниковской
глотке.
загородную баню с дамой. Шурф отзвонил Акулетте: барственно цедящая слова
проститутка благосклонно внимала уговорам. В субботу, обычно, Акулетта
парилась в олимпийском спорткомплексе, отдавая свое тело на растерзание
массажистов и в ласково снующие руки педикюрш. Возможность подышать
свободным воздухом, побегать по сосновому бору, напомнила Акулетте пору
детства, дачу в Удельной - снимали родители, как раз для дитя - кусты
ежевики близ забора, пиявок в реке Пехорке, пробирающихся туда из
пиявочного питомника огороженного зеленым штакетником. Маленькая Акулетта,
напуганная мамой, всегда боялась, что пиявка незаметно присосется и выпьет
всю кровь до капельки; может тот стародавний испуг и выбелил Акулетту на
всю жизнь бледностью потомственной аристократки.
Звонил с Арбата, выскочив из "Риони", где мясники обедали; Володька Ремиз
брезгливо взирал, как убого потчуют обычный люд; ни трав, ни достойных
закусок, а сациви сплошь крахмал. Шашлык Шурфа и Ремиза отличался от
шашлыков за соседними столами, как ущербный месяц от полной луны. Ремиз
жил за Ботаническим садом, знал многих северян. Ключевые люди из "Космоса"
отоваривались у Володьки, причем, сам мясник завозил королевские шматки
вырезки по дороге; понятно, что в "Космосе" Ремиза обласкивали жарче, чем
любого шейха в пустынных песках затерянных эмиратов. Пропуск на конкурс
красоты, причислявший Ремиза, как и Фердуеву, к особам, передвигающимися
на машинах с серией СМД на красном номере, у Володьки уже имелся, как и
два других для друзей, счастливчиков Володька еще не определил, несколько
раз оглядывал Шурфа, будто видел впервые, решая, оделить Мишку двумя
пропусками или повременить.
теперь Ремиз, как раз усомнился, одарить ли Мишку или поощрить других.
Отношения с Мишкой складывались непросто: Шурф не посвящал Ремиза в
многообразные и тайные свои дела, вел себя дружески, но незаметно давая
понять, что между ним и Ремизом пропасть, переступить которую Вовке не под
силу; Ремиза корежило еще и от отчетливого понимания, что пропасть
действительно существует и вовсе не выдумка глумливого подкольщика Мишки.
Можно б выделить пропуска Пачкуну, пусть выгуляет Наташку, выведет в люди,
а то девка, кроме выручки и побелки потолка в снятой доном Агильяром хате,
ничегошеньки не видит; но Мишка тут же прознает, как же так, Ремиз
предпочел начальника другу по разрубочной? И тогда пиши - пропало, съест
Шурф с потрохами, как только он один умеет, изведет подколками и смешками
- накалять отношения не хотелось.
на ухо:
главный в "Космосе", оберкосмонавт.
на понт, два лишних пропуска жгли, финтить с Мишкой опасно, Шурф при
показной доброте парень мстительный, подставит, когда ты и думать
забудешь, а бухнешься в ножки помощи просить, усмехнется, мол, выпутывайся
сам, паря, раз ты такой умник.
обломились пропуска?
утаить и потом вылезет наружу - лишняя морока, отдувайся, дрожи и
прикидывай, когда Мишка засадит тебя в ж... или простит, или что еще
Белоусов Валерий
Земляной Андрей
Панов Вадим
Грабб Джеф
Свержин Владимир
Доценко Виктор