бредили женщины, его ловкость и безнаказанность воспевали бродячие акыны,
его приметы были столь значимы, что не узнать такого человека на улице было
просто невозможно, а он все равно оставался неуловим... Он обокрал
караванщиков Бухары, он надсмеялся над городской стражей, бежал из зиндана и
дважды грабил самого Шехмета; он опозорил подающего надежды Али Каирского,
расстроил его брак и изгнал Далилу-хитрицу вместе с дочерью; он постоянно
уходил из суровых рук закона, и некоторые отдельные неблагонадежные
мусульмане даже смели ему... сочувствовать! А ведь в Багдаде уже почти
установился истинный порядок... Назойливые мысли о наглом воре не давали
эмиру спать, и даже когда преданные нукеры доложили о доставке во дворец
рыжеволосой красавицы с базара, эта приятная новость все равно не была
достаточной для полного успокоения души. Конечно, здесь было где
порадоваться телу, но... Сиюминутное удовлетворение чисто мужских
потребностей с новой игрушкой не могло соперничать со жгучим желанием
собственноручно содрать кожу с бесстыжего нарушителя основных заповедей
Корана. Но ладно, пусть неотвратимое возмездие подождет, а пока на маленькую
танцовщицу следовало взглянуть поближе. Каково же было удивление эмира,
когда у самых дверей хранимого Аллахом гарема он обнаружил двух
бессознательных охранников! Причем бедные нубийцы валялись так, словно
какой-то дэв-великан стукнул несчастных лбами, как шкодливых котят. По
одному знаку владыки гарем со всех сторон окружили бдительные нукеры с
ятаганами наголо! А сам Селим ибн Гарун аль-Рашид осторожненько постучал в
дверь...
сожительницы, любовницы и фаворитки эмира, гроздьями высовываясь из окон
второго этажа.
мужчин?! А вы куда уставились, негодяи?! Разве вы не видите, что это мои
жены?!
женщины с упоенным визгом задернули занавески. Эмир постоял, подумал и
решился на новый вопрос, не очень умный...
такое... Вой перепуганных и оскорбленных женщин был так громок, что под
ногами нукеров задрожала земля. Некоторые опустили ятаганы, наиболее
впечатлительные падали ничком, закрывая ладонями уши, а сам владыка Багдада
едва не опрокинулся навзничь, хватаясь обеими руками за спрыгнувшую с головы
чалму. Увы, ей не удалось спастись бегством... Призвав на помощь всю силу
воли и терпение, умудренный опытом жития с пятьюдесятью женами сразу, Селим
ибн Гарун аль-Рашид безуспешно пытался переорать несчастных. (Или
счастливых? Ведь что ни говори, а посторонний мужчина в гареме - это какое
ни есть развлечение для его обитательниц...) Но вернемся к попыткам эмира -
они были сколь старательны, столь и бесполезны. Вой не прекращался!
Ириды, с лицом белее алебастровых стен и нервно дрожащими коленками. Лев
лихорадочно соображал, куда и как удрать? Прыгать из окна второго этажа -
глупо, там ждут стражи с острыми саблями, а выходить через единственную
дверь первого этажа - прямо в теплые объятия ревнивого мужа - тоже не
намного умней... Тем паче что благодаря трем безымянным плутовкам Багдадский
вор уже осчастливил хозяина гарема добротными, слегка разветвленными рогами.
Мысли путались в голове, стукаясь, пихаясь локтями и яростно наскакивая друг
на друга. Спокойно и хладнокровно вела себя лишь одна, чинно стоящая в
уголочке, мысль о том, что времени становится все меньше и меньше. Рано или
поздно муж и жены придут к взаимопониманию, в пять минут обыщут все здание и
с позором выдадут связанного шелковыми ленточками блудливого внука дедушки
Хайяма. Который, кстати, так и не узнает, где сгинул его воспитанник, ибо
тайны гарема хранятся строго, а нарушители его покоя покоятся тихо. Если вы
поняли, что я хочу сказать... Если не совсем, то поверьте мне на слово -
Льву в ту минуту действительно было страшно.
маленькая Епифенди. - По законам Шариата безумец, опозоривший гарем владыки,
подлежит немедленной казни. А также все жены, что попались ему на глаза и
были этим безвозвратно обесчещены...
съязвил Оболенский.
смерть.
- посерьезнел Оболенский, и меж его бровей легла упрямая складка борца до
последнего. - Короче, ты тут, конечно, как хочешь, а я пошел домой.
отважно (или безрассудно) пожал плечами. - Но выход только внизу, а там -
эмир.
вопрос. - Потому что я опять голый?! О, трах тибидох трах, чтоб не сказать
крепче! Черт с тобой, где там завалялась моя старая одежда? Но имей в виду,
она вся так пропитана маслом - хоть выжимай, и я наверняка буду оставлять
жирные пятна на паркете... Устраивает?
уверенности у нее все равно не было...
x x x
так и не мог перекричать своих женщин, а с другой - что толку на них орать,
если логического разрешения ситуации все равно днем с огнем не сыщешь. Ведь
вроде бы все просто - зайди в гарем, самолично проверь помещение и, если там
кто есть, - хватай злодея за шиворот да тащи в шариатский суд. А лучше -
руби его тут же, на месте преступления... Оставалось одно "но" (честно
говоря, их было два, просто второе вытекало из первого...). Вдруг этот
Багдадский вор действительно там и вместо того, чтобы покорно склонить
голову перед мощью закона, вздумает оказать сопротивление? Если он
действительно так силен и страшен, то в одиночку выходить на такого
преступника - опасно! Лучше заручиться поддержкой проверенных слуг и послать
их вперед, а уж самому появиться в нужном месте в нужный час для совершения
акта последнего приговора. Вот тут-то вступает в дело второе "но", плавно
проистекая из первого - если пустить нукеров в гарем, то получится, что они
своими нескромными взглядами обесчестят всех пятьдесят жен! Что же потом,
казнить и нукеров, и супружниц чохом?! Идея показалась настолько
привлекательной, что эмир даже отвлекся от мыслей о штурме. Любимые женщины
старательно продолжали все тот же ор, в полной убежденности, что от их
верноподданнического воя сердце их общего мужа полнится непередаваемой
радостью.
гареме!
приближенных царедворцев. Ответить эмир не успел, так как четверо молодцов
поставили пред его грозные очи вырывающегося Ходжу Насреддина:
дворце!
заходящийся воплями гарем.
глотку, проорал глава Багдада. Насреддин поморщил лоб, имитируя работу
левого полушария, и откровенно доложил:
пение соловья о его неразделенной любви к прекрасной розе...
начал наливаться багровой краской...
личность и герой народных анек-дото-о-ов!
ты и есть? Ну тогда, конечно, мы не можем тебя вот так, сразу,
обезглавить...
извиваясь от боли, славить мое имя!
выкрутиться.