Чтение 48–й страницы книги ~Экипаж "Меконга"~

была сколочена беседка. В летние дни, когда требовалось дежурство у
стенда, лаборанты обычно устраивались в беседке, а зимой перекочевывали в
маленькую кладовушку, дверь которой выходила во двор.

До зимы было еще далеко, и Привалов разрешил Николаю и Юре занять
пустующую кладовушку. Молодые инженеры перевезли сюда домашнюю установку с
"ртутным сердцем" и пьезоэлектрическими весами. Они обегали все отделы,
выпрашивая где вольтметр, где табуретку, где мостик Уитстона. Николай
повесил на стенку портрет Менделеева, а Юра притащил откуда-то табличку
"Уходя, выключай ток" и привинтил ее к двери.

Затем Юра критически оглядел установку, поцокал языком и сказал:

- Здорово! Такой хаты-лаборатории и у Фарадея не было.

Но, несмотря на это явное преимущество, дела в "хате-лаборатории" шли
значительно хуже, чем у Фарадея. Наши друзья создавали вокруг "ртутного
сердца" различные комбинации электрических полей. "Сердце" добросовестно
пульсировало, но не обнаруживало ни малейшей склонности к усилению
поверхностного натяжения ртути.

Однажды вечером в кладовушку зашел Привалов. Он насмешливо щурил глаза
за стеклами очков, разглядывая установку и выслушивая объяснения Николая.

- Так, - сказал он, дослушав до конца. - Через сколько лет вы
рассчитываете добиться желаемого результата?

- Через сколько лет? - удивленно переспросил Николай.

- Именно. Чтобы перепробовать все мыслимые для данного случая
комбинации частот, может не хватить целой жизни. Идти на ощупь - не
годится это, друзья. Нужна математическая закономерность.

- Мы хотим сначала найти форму спирали-индуктора. Матвеев не случайно
пишет про "сукрутину". Это какой-то индуктор оригинальной формы.

- "Матвеев пишет"! - сердито повторил Привалов. - Вы еще сошлитесь на
старика Хоттабыча... Поймите, упрямый человек: если вы будете знать
величину требуемой самоиндукции, то рассчитать форму индуктора можно будет
без особых затруднений.

- Шеф прав, - заявил Юра, когда Привалов вышел. - Тычемся, как слепые
котята.

- Варить смолу интереснее? - язвительно спросил Николай. Ему не
нравилось, что Юра в последнее время слишком уж зачастил в колтуховский
чуланчик.

- Во всяком случае, полезнее, - возразил Юра. - Конкретное дело:
изоляция трубопровода. Скажешь - нет?

Николай ничего не сказал. Но на другой день, в обеденный перерыв, он
привел в кладовушку Гусейна Амирова, молодого инженера из отдела
автоматики.

Смуглолицый Гусейн, войдя, покрутил длинным носом.

- Почему фенолом пахнет? - спросил он скороговоркой.

- Это оттуда. - Николай кивнул на дощатую перегородку. - За стеной
колтуховская смолокурня.

- Смолокурня! - Гусейн вздернул черные брови, отрывисто посмеялся. -
Ну, показывай скорей, мне некогда, очередь занял в настольный теннис...

"Ртутное сердце" заинтересовало Гусейна. Он забыл о теннисе и весь
перерыв просидел в кладовушке, пробуя генератор на разных частотах.

- Интересная штука, только режим не тот, - сказал он, уходя. - Я
подумаю, Коля.

А через час он позвонил Николаю в лабораторию и закричал в трубку:

- Слушай, дорогой, ты неправильно делаешь! Надо пропускать высокую
частоту прерывистыми импульсами. Понимаешь? Камертонный прерыватель надо
устроить!

И вскоре в кладовушке появился камертон. Электромагнит заставлял
непрерывно вибрировать его ножки, и контакты, помещенные на ножках,
замыкали и размыкали электрическую цепь. Частоту колебаний регулировали
подвижными грузиками, надетыми на ножки камертона [камертонные
прерыватели, или, как их еще называют, камертонные генераторы, применяют
там, где требуется точная периодичность включений].

Прерывистые импульсы - это была хорошая идея. И все же никак не
удавалось нащупать комбинацию высокой частоты и частоты прерывания, при
которой "ртутное сердце", сжатое усилившимся натяжением, перестало бы
пульсировать. А может быть, и вовсе не существовало в природе такой
частоты?..

Как бы там ни было, а в самый разгар опытов нашим друзьям пришлось
расстаться с "хатой-лабораторией".

Вот как это произошло.

Николай и Юра в тот вечер, как обычно, возились с установкой.
Перестраивая генератор, они исследовали очередной ряд частот. Дело не
ладилось.

Юра с грохотом отодвинул табуретку.

- Как, друзья, вы ни садитесь, - сказал он, - а в Фарадеи не годитесь.

- Не годимся, - со вздохом подтвердил Николай и погрозил "ртутному
сердцу" кулаком.

Он достал из портфеля красную папку с матвеевской рукописью. Он
выпросил ее у Привалова на сегодняшний вечер: завтра рукопись должны были
отправить в Москву с препроводительным письмом академика Багбанлы.

- Опять будешь "сукрутину" изучать? - спросил Юра. - Скажи мне толком,
старик, чего ты хочешь?

- Наизусть хочу выучить.

- Я серьезно спрашиваю, Колька.

- Ну, сам знаешь: усилить поверхностное натяжение жидкости так,
чтобы...

- Да я не про это. - Юра сделал нетерпеливый жест. - Если верить
Матвееву, то прикованный старик совал в "сукрутину" его нож, и нож после
этого стал проницаемым или... проницающим, что ли... Впрочем, это одно и
то же... Неужели ты всерьез думаешь...

- Ничего я не думаю. А хочу одного: найти новую форму индуктора. -
Николай начал осторожно перелистывать рукопись. - Ты домой?

Юра взглянул на часы:

- Рано еще.

- Чего ты с Валей не помиришься? Честное слово, как дети.

- Она не звонит. А я характер выдерживаю... Дай-ка мне еще раз
последние листочки, где он про Ломоносова пишет.

- Пошли в беседку, - сказал Николай. - Здесь душно.

- Ток выключить?

- Не надо. Пусть на этой частоте полчасика поработает.

Они вышли во двор. Там на вибрационном стенде тряслась мелкой дрожью
восьмидюймовая труба со сварным стыком, который проходил длительное
испытание на усталостную прочность. В беседке, возле аварийного
выключателя, сидел лаборант Валерик Горбачевский. Он читал "Виконта де
Бражелона", время от времени поглядывая на стенд.

Благородный, но незаконный сын графа де ла Фер был издавна
прикомандирован к вибрационному стенду и хранился в инструментальном ящике
на случай длительных дежурств. "Виконт" был изрядно потрепан и замаслен.

Инженеры вошли в беседку.

- Что, служивый, дежуришь? - сказал Юра. - Подвинься-ка.

Они сели за стол рядом с Валериком и углубились в рукопись.

Во дворе было тихо. Мерно жужжал, вращаясь, эксцентричный груз,
колебавший трубу на стенде, да слабо шелестели листвой айланты за
беседкой.

Валерик отодвинул книгу.

- Юрий Тимофеевич, вы здесь долго будете? - осторожно осведомился он.

- А что?

- Если долго, то, может, отпустите меня?

- На танцы?

- Это мое дело. - Валерик насупился. - Я еще не старик, чтобы дома по
вечерам сидеть!

- Пусть идет, - сказал Николай. - Только к девушкам на бульваре не надо
приставать.

- Я не приставал, - отрезал Валерик. - Я за всех чуваков не отвечаю.

- Ах, чуваки! - Юра понимающе закивал. - Это которые капитана Кука
сожрали? Племя, поклоняющееся граммофону?

- Идите, Горбачевский, идите, - сказал Николай.

Валерик решительно прошагал к двери. У порога он обернулся, взглянул на
Юру.

- Даже смешно, - бросил он. - Как будто вы не любите танцы!

И вышел из беседки.

- Уел он тебя? - усмехнулся Николай.

- Не токмо уел, но паче того - убил до смерти, как сказал бы Федор
Матвеев... Давай возьмем Валерку на яхту. Он давно к нам просится.

- А ну его к черту.

- Ты на него волком смотришь, а зря. Мальчик меняется на глазах. В
девятый класс вечерней школы поступил. И вообще - хочет сблизиться с нами,
а ты отталкиваешь...

- Я ему не нянька. - Николай включил настольную лампу.

Некоторое время они молча читали.

- Проклятая "сукрутина"!.. - проворчал Николай. Он полез в карман за
сигаретами и тут заметил, что Юра рассматривает на свет один из листов
рукописи. - Чего ты там нашел, Юрка?

- Да вот посмотри - какие-то эскизы.

Действительно, на чистом обороте последнего листа рукописи виднелись
еле заметные рисунки. Графит на рисунках почти стерся, остались только
слабые следы бороздок, выдавленных на плотной бумаге острием жесткого
карандаша.

Николай наклонил лампу. Теперь свет падал параллельно бумаге, и,
подобно тому как ночью в свете автомобильных фар четко вырисовываются