нужна ему, что близка; чего еще? Потом, хотя и не сразу, стала понимать,
что он - один. Нелюдим и недоверчив по природе. Она сказала ему: "Если
тяжелые мысли - ты делись со мной. Я тебе советов давать не могу, но все
равно, когда выговоришься - легче становится". Он невесело усмехнулся:
"Как-то не привык..." "А ты попробуй".
выговаривался - сначала стесняясь, скованно, а чем дальше - тем свободнее
и откровеннее, - становилось легче. И потом, слыша самого себя со стороны,
он сразу заметил не только сильные, но и уязвимые или просто неверные
предпосылки или выводы. Леза слушала всегда очень внимательно, откладывала
всякое дело (любила читать, вышивать, неплохо рисовала, но Изар был,
конечно, на первом месте), мнений своих вслух не высказывала, если он не
спрашивал, но у нее лицо было - открытая книга, каждая мысль или ощущение
на нем отражались сразу же и недвусмысленно (ему как-то подумалось, что
вышла бы из нее хорошая актриса, он даже сказал ей об этом, она покачала
головой. "Что ты, я робкая, у меня только с тобой получается - быть
смелой".), и Властелин быстро приучился воспринимать смену выражений ее
лица, как сигналы светофора, и если видел красный (сведенные брови,
опущенные глаза, рот в болезненной гримасе) - незамедлительно затормаживал
речь, откидывал, так сказать, капот и начинал разбираться - какая из
мыслей не дает искры. Он никогда не говорил ей об этом, и для него
оставалось непонятным, знала ли она сама, чувствовала ли, как
разговаривает своим пусть не классически красивым, но
трогательно-прелестным лицом; скорее всего не знала.
зашла - навестить соседей, старики обрадовались, стали расспрашивать -
Леза сказала просто, что вышла замуж и счастлива. Жила она в небольшом
отдельном домике, немудреное хозяйство вела сама, только дважды в неделю
приходила уборщица. Деньги давал Изар. Сначала ей было неудобно сознавать
себя и на самом деле быть не более, чем содержанкой, постельной грелкой.
Однажды она заговорила об этом, сказала, что хотела бы поступить на
службу, все-таки она знала стенографию, компьютер, прилично снимала, и
журналистика, живое дело, всегда ее привлекала. По насупленным бровям
поняла, что разговор этот ему неприятен, но заставила себя не удариться в
панику и договорила до конца, ожидая взрыва: пост Властелина (это она уже
поняла) нередко ограничивает в действиях, но дает почти полную свободу в
форме выражения своих мыслей. Странно, - Изар сдержался, даже улыбнулся ей
едва ли не одобрительно, и ответил так:
то есть - всегда). Тут на самом деле не одна проблема, а две. Первая -
содержанка. Если бы ты была мне женой, то не видела бы ничего
унизительного в том, что я приношу деньги, а ты их тратишь (Следя за ее
лицом, он увидел: зеленый сигнал). Кто же ты мне? Я считаю - жена. Ты,
видимо - нет. Поразмыслим. Где мой дом? Не резиденция, а дом. Разве не
здесь?
был, скажем, капитаном парохода или торговым агентом, то бывал бы дома
куда реже: такова специфика. Но от этого ты не переставала бы считать меня
мужем, верно? Дальше: как ты считаешь, есть у меня другая женщина, кроме
тебя?
специфика. Но вот представь, что твой муж - актер в амплуа любовника. И на
сцене - особенно в наши времена - он хватает постороннюю даму за что
попало, тискает и целует, и так далее. Ну что поделаешь: такова роль, а
его специальность - играть роли. Как и моя, кстати...
есть...
существующее положение. Для нее я также не более, чем партнер по роли. Да
и от роли она уклоняется.
наоборот, оттуда не вылазит. Или - его не выпускают...
дом, и в нем - моя единственная жена, все остальное - видимость, специфика
работы, роль на сцене. Согласна?
сильной, выносливой, чтобы работать в двух местах сразу?
Трудно объяснить тебе, насколько мне стало легче заниматься своими делами
после того, как мы стали обсуждать их с тобой...
утешение тебе. Чтобы заменить тебя, мне придется брать двух человек. И
платить им куда больше, чем я приношу тебе. И при этом ждать, когда же они
меня продадут. Ты ведь знаешь: я никому не верю. Кроме тебя. Ну, хочешь -
назначу тебя официально, с жалованьем, машина будет дежурить...
чего ему докопаться не удалось. А хотелось. Чтобы уж раз и навсегда.
если уметь их использовать... Ну, ладно. Ты заставила меня произнести
целую речь сверх программы. Я устал. И заслужил поцелуй. Ты согласна?
накормлю. Ты ведь голоден?
тоже с утра постятся.
тарелку на тумбу у крыльца, и все.
непробиваемом оперении и со множеством клювиков немалой убойной силы...
Тоже специфика... - Постой. Куда ты еще?
конечно, она была счастлива. Хотя однажды ей показалось, что уютный домик
ее счастья в следующую минуту рухнет и погребет ее под обломками.
тут за углом, на бульваре: вдруг захотелось чего-нибудь соленого - рыбы,
наверное? - а дома не оказалось. Купила и, глотая слюну, поспешила домой -
и вдруг кто-то придержал ее за локоть. Она обернулась, недовольная - и
даже пошатнулась от неожиданного и сильнейшего приступа страха.
Задира. Тот самый. Насильник, драчун, темный человек. Она хотела
проглотить сразу помешавший дышать комок и не смогла: во рту мгновенно
пересохло. Без голоса она вытолкнула слова:
кирпичного цвета лице его усилилась совершенно, казалось бы, невозможная
смущенная улыбка.
неудобный. Тогда, конечно, получилось... Стыдно мне. Честно. Я ведь вас
специально караулил. Хотел извиниться. Не верите?
могла бы - так дрожали ноги. Глядя на нее. Задира встревожился.
поделикатнее как-нибудь, а я - хвать! Привык, что сделаешь, грубый
человек, таким жизнь сделала, а меняться - трудно. Вот вы всегда,
наверное, были такой... благородной. Мадам, вот до скамейки два шага -
посидите, отдышитесь, я рядом постою, в случае если кто-нибудь - то...
Можно было, даже нужно было и вправду передохнуть. Интуиция подсказывала:
у Задиры нет никаких плохих замыслов.
остановился, все улыбаясь и откровенно любуясь ею.
бульвар в этот дневной час был пустынен, только двое мужчин прошли мимо,
Афанасьев Роман
Орлов Алекс
Володихин Дмитрий
Херберт Фрэнк
Шилова Юлия