над собою.
луны свершались обряды, пелись песни и било ключом всеобщее непритязательное
веселье. Утром же он застал горцев обновленными, праздничными и сытыми.
славные времена, когда его покойный слуга, всю свою жизнь очень умело
прикидывавшийся глухонемым, делал это каждое утро. После плотного завтрака
чиновник Атен окс Гонаут отправлялся в фехтовальный зал, а оттуда на службу.
Но не в Иноземный Дом, а в Свод Равновесия... Да, глядя на то, как солнечный
свет протискивается между ветвей, образующих крышу его нового жилища за
многие сотни лиг от Пиннарина, Эгин подумал о том, что Свод Равновесия для
него сейчас не более реален, чем легендарный остров эверонотов или, если
угодно, Святая Земля Грем. Только медальон Лагхи Коалары, орешек с
неведомым, но наверняка драгоценнейшим ядром внутри, возвращает к привычным
реалиям офицерского бытия, достаточно ощупать его... ощупать его...
вскакивая на ноги и кляня себя за то, что не прислушался к предостережению
Куха касательно нравов горцев.
мигая, словно змея на мышь, и весь его вид свидетельствовал о его намерении
вымотать душу из раба, чтобы убедиться в том, что это воровство не его рук
дело.
оттуда, словно затравленная зверушка.
Неужели он решил показать своим соплеменникам свою доблесть таким вот
негодным образом? Неужели он ставит под угрозу провала задание, выполнения
которого требует от него сам гнорр? Неужели его низость находится в гармонии
со способностью говорить по-варански? Но нет, очень скоро Эгин убедился в
том, что его подозрения не имеют под собой оснований. Лицо Куха было
испуганным, но безмятежным. Ни один мускул не свидетельствовал в пользу его
вины. Страх, но не вина -- вот что было написано в глазах горца. Кух не вор.
говоришь все время -- "мой народа", "мой народа". Если у твоего народа
обычай хватать все, что плохо лежит, а ты -- сын "своего народа", значит ты
тоже, может быть, не против взять мой медальон на время. Для доблести.
почувствовал, что со всей своей логикой впадает в отъявленное, жестокое
скотство. Во-первых, "просвещенная" логика отнюдь не присуща Куху и плохо им
понимается. Подозревать Куха так же низко, как бить ребенка, не понимающего,
в чем его оплошность. А, во-вторых, золотые принципы Свода "не верь никому и
ничему, кроме своего начальника", "в первую очередь подозревай друзей" и
"чем хуже думаешь о человеке, тем более правым окажешься" вне пределов, вне
стен Свода звучали так подло, как только вообще могут звучать слова,
слетевшие с человеческих уст.
ты мой учитель и учить меня быть с мечом. Я теперь как сына тебе.
деревни. Туда, где в центре большой поляны еще дымило кострище вчерашнего
празднества. Вокруг него еще спали вповалку некоторые из Детей Пчелы.
"Где-то здесь и вор дрыхнет, а с виду -- все невинны, словно младенцы".
Кух сказанное низеньким седобородым мужчиной. Не старым. Не подростком.
Мужчиной?
никак не желала признать седобородого. Кажется, вчера его не было в толпе,
тискавшей мамашу Лормы. Да и что это за три меча при нем -- два за спиной и
один на поясе? Кажется, вчера все присутствующие были нарочито безоружны.
мысленно возопил Эгин.
глазах Куха. Плевать ему на этот авторитет аррума. А если Кух не отыщет
медальон, то и плевать-то особенно будет не на что.
сначала отведи, а там -- приступай.
-- в трех шагах от кострища.
ждать. Сомнений в том, что Хена там, у него не было. Храп, оглашавший
окрестность, спутать с чьим-нибудь чужим не представлялось возможным. А
потому Эгин сидел там и ждал, пока она пробудится. Потому что предпринимать
что-нибудь, пока медальон не будет найден, и даже думать об этом было глупо.
Зачем искать Прокаженного, если выяснится, что медальона нет?
вознаграждены очень скоро.
худые и бородатые. Сверху им сбросили веревку, которая, как оказалось, была
перекинута через очень примитивный и грубо сработанный, но все-таки вполне
работающий строительный блок. Мужички -- каждый о трех коротких мечах --
уцепились за веревку и напрягли свои высушенные мускулы. И на изумленных
глазах Эгина вниз поползла корзина или, точнее, плетеная люлька, в которой
беззаботная и с виду слегка поддавшая бражки красовалась барыня Хена, бывшая
хозяйка Кедровой Усадьбы, а ныне Сестра Большой Пчелы. Надо полагать,
младшая.
лучезарными, смахивающими на царственные, улыбками, а, увидев Эгина, сказала
что-то вроде "Здорово живешь".
всякой иронии. -- Я надеюсь, ты довольна?
непонимающе-счастливое лицо, Эгин был уже почти уверен в том, что
треволнения последней недели лишили Хену последних остатков трезвомыслия,
которого и раньше-то было не много. Так что быть Сестрой Пчелы в ее
положении вдовы и погорелицы -- это как раз то, что нужно. И компания тут
любящая и понимающая. Выучит их пчелиный язык и будет здесь как сыр в масле
кататься. А там, глядишь, еще и Брат Большой Пчелы отыщется -- ничем не хуже
Круста Гутулана, растерзанного костерукими.
новое пожаловали.
сшитое так, чтобы закрывать как можно меньше, а открывать как можно больше
тела. Упитанного, мягкого, смазанного благоуханным маслом. Множество
браслетов, наверняка купленных в свое время у Багида -- и гирлянда из свежих
цветов на шее.
тяжелыми благовониями. Гирлянда на шее Хены качнулась вместе с ее бюстом,
когда она чуть наклонилась вперед и едва не оступилась, и на свет
выпорхнул... медальон Лагхи Коалары...
свихнувшейся бабе спуску.
многозначительно подняла в небо палец.
твой? -- она недоумевающе выпучила глаза, дивясь глубине своего прозрения.
съязвил по ее поводу Эгин, но сам расплылся в сладкой улыбке.
доступную ей искренность, Хена всплеснула руками. Затем посмотрела на
горцев, на Эгина и, наконец, сняла медальон и передала его арруму.
отправился к кострищу знакомиться с мужчинами племени. Горцы, их уклад и
обычаи, а в особенности их царица, бывшая не в состоянии узнать вещь,
украшавшую шею своего спутника все время их совместного путешествия, -- все
это стало сильно раздражать Эгина, привыкшего к кристальной ясности
сознания.
прощения у Куха. Хотя бы мысленно.