хватало. Смелые допризывники, рожденные фантазией Кронштейна, оккупировали
страницы восьми номеров подряд.
журналом по голове. - Да это же не рассказы, а бриллианты! Школа Самозванцева
чистейшей воды! Вот обрадуется старик! Живы наши традиции, живы!
Костю. - Талант! Сколько здесь рассказов?
лезвия.
семинара обнаружен бриллиант чистой воды, облетел Дом литераторов, вернее, те
его этажи, где квартировали члены творческого объединения.
с поздравлениями многочисленные ходоки, очевидно, рассчитывавшие на дармовое
угощение. Однако Вершков впускал в номер только избранных. Так был отвергнут
экспансивный Хаджиакбаров, заведомо безденежный Лифшиц и всем уже порядочно
поднадоевший мученик здорового образа жизни Гофман-Разумов.
необходим лично Косте, а не кому другому. - Так и быть, гони монеты. Сбегаю,
пока магазины не закрылись. А ты, наследничек, тем временем готовь тронную
речь. Корону мы тебе потом из газеты соорудим.
безропотно отдал Вершкову все оставшиеся деньги. Едва тот скрылся, как в дверь
вновь постучал Гофман-Разумов.
принявший на себя обязанности привратника.
надеялся, что Вершков не забудет купить ее в качестве закуски.
расправиться сразу с четырьмя порциями.
зря. Вершков, кроме водки, купил только красное бархатное знамя со златотканым
портретом вождя и девизом "Победителю соцсоревнования". Такую несущественную
мелочь, как закуска, он попросту проигнорировал.
казаком, однако ко всем символам власти питавший врожденное почтение. -
Надеюсь, ты им стол накрывать не собираешься?
покоя не дадут. Многие видели, как я водку брал...
женщина, так и оставшаяся неизвестной). В конце концов незваные гости
угомонились, только Хаджиакбаров продолжал расхаживать по коридору, нервно
восклицая:
- есть! Глайдеры - есть! Лазеры - есть! А Синдбада нет!
бы он не свихнулся. Новая форма маниакально-депрессивного психоза. Синдром
Синдбада...
Потом за Синдбада из Багдада. Потом за Верещалкина, на деньги которого, если
честно говорить, они сейчас и гуляли. Потом за Элеонору Кишко - отдельно за
задок, отдельно за передок. А уж потом пили за все, что угодно...
стал терять ощущение реальности. Сказывалась, конечно, и бессонная ночь, и
треволнения последних дней, и почти полное отсутствие закуски.
гвоздь-костыль в железнодорожной шпале. Соответствующую фразу пришлось строить
очень долго, но в конце концов Костя выдавил из себя:
итог:
получишь высшую гонорарную категорию, то и все шесть.
Костя. - А вот Катьку бы... с удовольствием...
святое, так это именно и Катькина задница, - строго произнес Вершков. - Не смей
касаться ее своим лживым языком, а тем более грязными лапами.
словно у бойца, сраженного вражеской пулей. Друзья освободили Костю от обуви и
без всяких церемоний забросили на самую дальнюю от стола койку. Попытка
Бубенцова накрыть тело Жмуркина красным стягом была решительно пресечена
Вершковым, в голове которого уже зрели свои, как всегда, парадоксальные планы.
красоте и абсурдности мире, в небе которого сияло не солнце, а пышная женская
задница (возможно, даже Катькина), смелые допризывники гонялись за неуловимым
Синдбадом...
этом состоянии он иногда становился заносчив, а иногда, наоборот, благодушен.
своему, ему одному известному поводу.
из тебя писатель. С кем не бывает... Это ведь еще не повод для трагедии.
Вернешься домой - найди себе работу по душе. Конюхом там... или ветеринаром...
был без вашего содействия? Никто! Вы тот самый навоз, на котором вырос
ослепительный цветок моего таланта! Даже через тысячи лет литературоведы будут
вспоминать вас в связи с моим именем.
обнажает темные стороны души, но чрезмерные его дозы способны убить любые
чувства, начиная от стыда и кончая элементарной осторожностью.
мышонка, наконец-то овладел им. Намечалось какое-то представление. Не зря же за
эту красную тряпку были заплачены такие деньги!
осталось.
печатала шаг по коридорам Дома литераторов. Впереди всех, размахивая знаменем,
шествовал Вершков. Бубенцов за неимением барабана бил в пустое ведро. Завитков
гудел в свои собственные кулаки, сложенные трубой. Остальные дружно распевали
песню, широко известную в кулуарах ТОРФа, но до этого исполнявшуюся только
вполголоса.
Вершкову, большому любителю политических и всяких иных провокаций. Скорее
всего, вдоволь наоравшись, писатели отправились бы допивать водку. Однако ход
событий внезапно принял совсем другой характер.
бледный от возмущения Савлов. Пламенным оратором он не был и в отличие, скажем,
от Вершкова опыта уличных беспорядков не имел. Голос Савлова был слаб, а доводы
малоубедительными - дескать, не мешайте работать людям, создающим истинные
духовные ценности. Кроме того, он имел неосторожность назвать себя рыцарем
культуры, к которому завистливая чернь испытывает вполне понятные чувства.
манер копья выставив вперед знамя, помчался прямо на Савлова