не то понять, не то вспомнить, что именно. Что-то вроде
поймешь...
и больше никто.
колени и, когда она, точно утопающая, в панике крепко обхватила его обеими
руками, не отстранился и сам обнял ее.
ничего. Порядок.
чтобы узнать, выбрались ли мои друзья из Оксфорда живыми, а теперь я здесь
И ДАЖЕ НЕ ЗНАЮ, ГДЕ ЭТО - ЗДЕСЬ!
легонько баюкать, - но догадываюсь, что мы товарищи по несчастью. Я тоже
из ваших краев, из старичка Нью-Йорка, и пережил то же самое... ну, чуть
по-другому, но принцип тот же... с вами все будет отлично. - Словно
поразмыслив, он прибавил: - До тех пор, пока омары будут вам по вкусу.
Роланд подумал: "Теперь с Эдди все будет в порядке. Его брат погиб, но
теперь у парня есть о ком заботиться, так что с ним все будет в порядке".
недостойную боль в сердце: он был способен стрелять (пусть левой рукой),
убивать, упорно идти вперед, в поисках Башни жестоко и беспощадно
проламываясь сквозь годы и расстояния - даже, кажется, измерения. Он умел
выжить, порой даже защитить - спас же он мальчика Джейка от медленной
смерти на постоялом дворе и от домогательств прорицательницы, обитающей у
подножия гор... Впрочем, в конце концов он позволил Джейку умереть. И не
случайно, нет. Роланд совершил тогда сознательный акт отречения. Сейчас он
смотрел на своих спутников. Обняв женщину, Эдди уверял ее, что все
обойдется. Он сам так не смог бы, и к наполнявшему сердце стрелка
раскаянию присоединился тайный страх.
Бессердечное создание не знает любви, тварь же, коей любовь неведома, -
зверь. Возможно, быть зверем - вещь терпимая (хотя человек, ставший
зверем, в конце концов непременно платит, и очень дорого), но что, если ты
достигнешь своей цели? Что, если ты, бессердечный, в самом деле пойдешь на
штурм Башни и одержишь победу? И, коль в сердце твоем лишь тьма, что ждет
тебя? Только одно: зверь выродится в чудовище. Какая злая насмешка -
добиться своего, будучи зверем; все равно, что подарить увеличительное
стекло элефанту. Но добиться цели, сделавшись чудовищем...
слезах, пролитых им над безжизненным трупом Катберта. О, тогда он любил.
Да. Тогда.
вместе с женщиной в инвалидном кресле плакал и Эдди, глаза стрелка
остались сухими, как пустыня, которую он пересек, стремясь достичь этого
бессолнечного моря.
сделать, исходя из тех соображений, что осторожность Эдди не помешает.
Провалы в памяти Владычицы Теней объяснялись просто: в ней одновременно
обитали две разных женщины.
изложив все прочее.
неподвижно, сложив руки на коленях.
восточнее мало-помалу сходили на нет, бежали маленькие ручейки. Из них и
брали воду Роланд с Эдди, пока шли на север. Поначалу Роланд был слишком
слаб, и по воду ходил Эдди, но время шло, и вот уже в походы за водой
мужчины стали отправляться по очереди. Чтобы найти ручей, всякий раз
приходилось забредать все дальше и искать все дольше. Чем сильнее оседали
горы, тем ленивее журчали эти крохотные потоки, но здоровью путников вода
не вредила.
очередь Эдди. Однако стрелок снова взвалил на плечи бурдюки и без единого
слова удалился к ручью. Эдди счел это проявлением странной тактичности и,
вопреки желанию остаться равнодушным к этому жесту (и, честно говоря, ко
всему, что касалось Роланда), обнаружил, что все-таки слегка растроган.
глаза. В какой-то момент Эдди сказал бы, что она на пять лет старше его, в
другой - что ей не больше пятнадцати. Только в одном можно было не
сомневаться: он влюблялся в нее.
кресле, глядя уже не на молодого человека, а мимо, в волны, которые должны
были с заходом солнца принести омаров с их непонятными крючкотворскими
вопросами. Омаров Эдди описал особенно тщательно. Ей было лучше слегка
испугаться сейчас, чем сильно - когда эти твари выберутся на берег
порезвиться. Он думал, что, услышав, как обитатели моря обошлись с рукой и
ногой Роланда, и хорошенько приглядевшись к ним, женщина не захочет их
есть. Хотя в конце концов голод переборет дид-э-чик и дам-э-чам.
Одетта Холмс. Эдди счел имя великолепным.
Чуть улыбнулась. И произнесла одно-единственное слово:
нее, думая, что до этой минуты не понимал, каким беспредельным может быть
простое отрицание.
нее руки - холеные, гладкие, но очень сильные), захватив море, небо,
прибрежный песок, грязные холмы предгорья, где стрелок в эту минуту,
вероятно, искал воду (или, может быть, был съедаем заживо каким-то
неизвестным и интересным чудовищем - положа руку на сердце, Эдди не
хотелось задумываться об этом). Короче, обозначив весь мир.
случай сомнений во взаправдашности всего этого. - Но так ли это было? Если
вспомнить, Эдди, кажется, просто смирился и принял все, как неизбежное -
возможно, из-за слабости, дурноты и раздиравшей его острой потребности в
марафете. - Это пройдет.
неважно, что именно, но я по-прежнему в Оксфорде, штат Миссисипи. А это
все не настоящее.
не затягивало в любовный омут, получилась бы чуть ли не нотация. Но в
сложившихся обстоятельствах слова Одетты больше напоминали не выговор, а
лирические стихи, и Эдди был вынужден постоянно напоминать себе: "Только
вот на самом деле все это - чушь собачья, и ты должен убедить ее в этом.
Ради нее самой").
Оксфорд-Тауна печально известны тем, что любят помахать дубинкой или
колуном.
узнавания. Одетта произнесла его чуть напевно, что по непонятной причине
ассоциировалось у него с Генри... с Генри и мокрыми пеленками. Почему?
Как? Сейчас это не имело значения.
вам, пока вы лежите в обмороке?
словно вы считаете это абсурдом, поскольку ничего абсурдного тут нет. Вот,
взгляните.
Одетта зачесывает их набок не просто из любви к такому стилю. Под
водопадом волос открылась старая рана, уродливая, покрытая рубцами - не
бурыми, а серовато-белыми.
все уравновешивается. Я показала вам это только потому, что в возрасте
пяти лет три недели провела в коме. Тогда я много грезила. О чем,
вспомнить не могу, но мама, помнится, говорила, что было понятно: пока я
продолжаю болтать, я не умру. А болтала я, похоже, беспрерывно, хотя,
рассказывала мама, из дюжины слов и одного было не разобрать. Я помню
другое: мои видения были очень яркими.
Русанов Владислав
Конюшевский Владислав
Пехов Алексей
Якубенко Николай
Шилова Юлия
Распопов Дмитрий