послушай. Мы ведь хотим оставить этого ребенка, который должен родиться, у
себя, пока он маленький, мы хотим его любить. Но если бы по какой-то
причине он должен был бы умереть, если останется у нас, если бы он смог
выжить только в яслях, если бы нам никогда нельзя было бы его видеть, даже
знать его имя, что бы мы выбрали? Оставить себе мертвого? Или дать жизнь?
Да, конечно. Да. Но это... Но я...
потянулась к нему. - Не важно, какое на книге имя. Люди поймут. Истина -
сама книга.
Таквер подошла к нему, робко, касаясь его так осторожно и ласково, точно
прикасалась к ране.
отредактированный вариант "Принципов Одновременности", соавторами которого
числились Сабул и Шевек. КПР печатало только самые важные протоколы и
директивы, но Сабул имел влияние в Федерации Печати и убедил их в высокой
пропагандистской ценности этой книги за пределами Анарреса. Уррас, сказал
он, ликует от того, что на Анарресе - засуха и угроза голода; последняя
партия доставленных с Урраса журналов полна предсказаний неминуемого краха
одонианской экономики. Какое опровержение было бы весомее этого, - говорил
Сабул; весомее, чем публикация крупной, чисто теоретической работы,
монументального научного труда, который, как он писал во втором варианте
своей рецензии, "возвышается над материальными невзгодами, доказывая
неистощимую жизнеспособность Одонианского Общества и его торжество над
анархской собственнической идеологией во всех областях человеческой
мысли".
отправились на борт иотийского грузового планетолета "Внимательный". Шевек
даже не открыл печатный материал книги. Но в посылку, предназначенную для
экспорта, он вложил рукописный экземпляр исходного, полного варианта. На
обложке он написал, что автор просит передать эту рукопись и его привет
д-ру Атро на Факультет Благородной Науки Иеу-Эунского Университета. Не
было сомнения, что Сабул, который должен был окончательно разрешить
отправление посылки, заметил это добавление. Вынул ли он рукопись или
оставил, Шевек не знал. Он мог конфисковать ее просто назло; мог и
пропустить ее, зная, что сокращенный и оскопленный им вариант не
произведет на уррасских физиков желаемого впечатления. Шевеку он ничего не
сказал про рукопись. Шевек о ней не спросил.
на строительство нового водорегенерационного завода в Южном Аббенае и
большую часть дня либо проводил на этой работе, либо преподавал. Он
вернулся с своим субатомным исследованиям и часто проводил вечера в
Институте - на ускорителе или в лабораториях, со специалистами по
частицам. С Таквер и с друзьями он держался спокойно, серьезно, ласково и
холодно.
несет большую, тяжелую корзину, полную белья. Она не бросала работу в
рыбных лабораториях, пока не нашла и не обучила подходящую замену себе,
после чего отправилась домой и начала рожать, на декаду с лишним позже
срока. Шевек вернулся домой перед вечером.
через каждые четыре-пять минут, но особенно не учащаются, так что можешь
не очень спешить.
охватила паника. Не было ни акушерки, ни квартального медика, и они не
оставили на двери записки, где их искать, хотя обычно оставляли. У Шевека
больно заколотилось сердце, и все стало ему ужасающе ясно. Он понял, что
это отсутствие помощи - дурной знак. Он отдалился от Таквер с этой зимы, с
тех пор, как принял решение о книге. А она становилась все тише, все
пассивнее, все терпеливее. Теперь он понял эту пассивность: так она
готовилась к смерти. Она отдалилась от него, а он даже не попытался
последовать за ней. Он обращал внимание только на свою обиду, на свою
боль, а ее страха - или мужества - не замечал. Он оставил ее в покое,
потому что хотел, чтобы оставили в покое его, и она пошла одна, и ушла
далеко, слишком далеко, и так и будет идти дальше одна, всегда, вечно.
так что там подумали, что у него сердечный припадок. Он объяснил. Они
передали вызов другой акушерке и велели ему идти домой - партнерше сейчас
нужно, чтобы с ней кто-нибудь был. Он пошел домой, и с каждым шагом в нем
росла паника, ужас, уверенность, что он ее потеряет.
попросить у нее прощения, хотя ему отчаянно хотелось сделать это. У Таквер
не было времени на эмоциональные сцены; она была занята. Пока он ходил,
она убрала со спального помоста все, кроме чистой простыни, и теперь
работала - рожала ребенка. Она не выла и не визжала, потому что ей не было
больно, но каждую потугу она регулировала, управляя мышцами и дыханием, а
потом шумно отдувалась: "Уфф", - как человек, который со страшным усилием
поднимает большую тяжесть. Шевек впервые в жизни увидел работу, на которую
до такой степени уходили все силы организма.
потуг оказалось очень удобно держаться за него руками и упираться в него
ногами. Они очень быстро дошли до этого методом проб и ошибок и продолжали
пользоваться этим способом и после прихода акушерки. Таквер родила, сидя
на корточках, прижавшись лицом к бедру Шевека, вцепившись руками в его
напрягшиеся руки.
паровоза, учащенное дыхание Таквер, и подхватила появившееся на свет
существо, покрытое слизью, но явно человеческого происхождения. За ним
хлынула струю крови и выпала бесформенная масса чего-то неживого, не
похожего на человека. Панический страх, уже забытый Шевеком, вернулся и
удвоился. То, что он увидел - была смерть. Таквер отпустила его руки и
обмякшим комочком лежала у его ног. Он нагнулся к ней, оцепенев от ужаса и
горя.
могла убрать все это.
ней, к груди, чтобы остановить кровотечение. Мне надо отнести эту плаценту
в клинику, в морозилку. Я через десять минут вернусь.
взглядом очень маленькую кроватку, которая уже четыре декады стояла в углу
наготове, и младенца в ней. Среди всех этих нахлынувших событий акушерка
каким-то образом нашла время привести младенца в порядок и даже надеть на
него рубашечку, так что теперь он был уже не такой скользкий и
рыбообразный, как когда Шевек увидел его впервые. Уже стемнело - с той же
странной быстротой, как будто время прошло мгновенно. Лампа была включена.
Шевек взял ребенка на руки, чтобы отнести Таквер. Личико у него было
неправдоподобно маленькое, с большими сомкнутыми веками, хрупкими с виду.
его.
Таквер.
тщательное исследование, несколько оторопев от длины рубашки по сравнению
с крайне короткими ногами существа.
согласились.
спали. Шевек положил голову рядом с головой Таквер. Он привык к приятному
мускусному запаху ее кожи. Теперь запах изменился, в густой и слабый
аромат, сонно-густой. Таквер лежала на боку, младенец - у ее груди. Шевек
очень осторожно обнял ее одной рукой. Он уснул в комнате, где воздух был
пропитан жизнью.
совместное предприятие, будь то балет, мыловаренная фабрика или еще
какое-нибудь производство. Партнерство для одониан - добровольно
образованная федерация, такая же, как любая другая. Пока в нем все
ладится, оно действует, а если не ладится - оно перестает существовать.
Оно - не институт, а функция. Единственная его санкция - санкция личной
совести.
обещания, даже обещания с неопределенным сроком, глубоко укоренилась в
мышлении Одо; казалось бы, то, что она так упорно настаивает, что каждый
человек свободен в своем праве изменяться, должно было бы обесценить идею
обещания или обета, однако, фактически эта свобода наполняла обещание
смыслом. Обещание есть взятое направление, добровольно избранное