возвращен к Церемонии Посвящения. Теперь этот шепот звучит самодовольно. Они
похваляются тем, как ловко им удалось вернуть ребенка. Они не говорят, как
он был потерян или похищен. Они не представляют себе или просто не помнят,
какие страшные кары, какое наказание обрушилось бы на них, будь я Владом
старых дней, узнавшим о такой нерадивости своих подчиненных.
и века позаботились об этом..
и в снах этих я впервые вижу себя. Я слышу разговоры шепотом о последних
деталях планируемой Церемонии, слышу, как члены Семьи спорят между собой о
том, может ли их умирающий Отец присутствовать на Церемонии, пребывая в
столь плачевном состоянии. Но хоть краем уха я и улавливаю эти разговоры
шепотом, только снами поглощено мое внимание.
году с тремя босоногими монахами-бенедиктинцами: братом Хансом Носильщиком,
братом Михаэлем и братом Якобом. Эту историю Бехайм услышал от третьего
монаха, брата Якоба, и его искаженное изложение событий переписывалось,
упоминалось и пересказывалось в течение пяти веков. О беспристрастности
поэта Бехайма можно судить по изначальному названию его поэмы, когда он пел
ее императору Священной Римской империи в 1463 году: "История кровожадного
безумца по имени Дракула из Валахии".
Бехаймом. Никто не слышал полного рассказа об этом событии. До сих пор.
Ламберта, воспользовался распространенным убеждением, что монахи словенского
аббатства Горрион в городе Горнийграде восприняли объявленную вне закона
ересь святого Бернарда, чтобы под этим предлогом изгнать монахов из
монастыря и присвоить их собственность. Трое из тех монахов - брат Ханс
Носильщик, брат Михаэль и брат Якоб - бежали и, переправившись на севере
через Дунай, пришли во францисканский монастырь в моей столице Тырговиште.
католическую веру, тем не менее я ненавидел эту подлую религию, да и теперь
в грош ее не ставлю. Церковь в то время была лишь одной из соперничавших
властей - и беспощадной притом, несмотря на все усилия упрятать свои алчные,
корыстные побуждения под покровом благочестия. Сомневаюсь, что с тех пор она
изменилась. А францисканцы казались худшими из всех. Монастырь в Тырговиште
был для меня как гвоздь в сапоге, и если я его терпел, то лишь потому, что
политические осложнения в связи с их выдворением перевесили бы облегчение,
которое я мог испытать после их изгнания. Простой люд любил льстивых,
постоянно молящихся и говеющих францисканцев, несмотря на то что монахи
выжимали из народа за счет милостыни и десятины последние крохи и постоянно
выклянчивали еще. Церковь Валахии в те дни - особенно этот проклятый
францисканский монастырь, который, несмотря на все мои тогдашние усилия, так
и стоит в Тырговиште до сего дня, - была паразитом, жиревшим и распухавшим
на кровавых деньгах, которые гораздо большую пользу принесли бы моему
княжеству, окажись они у меня в руках.
подозреваю, что они предоставили убежище трем беглым бенедиктинцам лишь для
того, чтобы вызвать у меня еще большее раздражение. И им это удалось.
миле от монастыря, когда после охоты возвращался к себе во дворец. Их более
чем непочтительные манеры вызвали во мне гнев, и я приказал тому, который
звался Михаэлем - он был самый высокий из троих, - явиться ко мне во дворец
во второй половине того же дня.
самом деле у нас была приятная беседа за кружкой подогретого эля. Я говорил
кротко и вежливо, ничем не выдавая своего прирожденного неприятия их
продажной веры. Мои вопросы были исполнены лишь вежливого интереса к
богословским материям. По мере того как эль разогревал внутренности брата
Михаэля, он все с большей горячностью входил в роль проповедника, хотя я
заметил тревожный огонек в его хорьковых глазках, когда мои вопросы стали
носить более личный характер.
пути к последующей жизни? - мягко спросил я.
Спаситель".
эту скорбную страницу бытия и ускоряет получение страдающим смертным награды
еще до того, как он накопит множество грехов, может считаться благодетелем?"
Брат Михаэлъ не смог скрыть несколько озабоченного выражения, когда подносил
кружку к губам. Но произведенный им прихлебывающий звук можно было принять
за утверждение. По крайней мере, я предпочел понять его именно так.
такой как я, послал многие сотни смертных - кое-кто утверждает, что тысячи,
- навстречу спасению до того, как грех отяготил их души, можно ли
утверждать, что я явился спасителем этих душ?" Брат Михаэль облизнул и без
того влажные губы. Возможно, он уже слышал о моем иногда небезобидном
чувстве юмора. Или, что вероятно, эль ударил ему в голову. Как бы там ни
было, он не смог до конца скрыть улыбки, хоть и пытался. "Такую возможность
нельзя исключить, ваше величество, - сказал он наконец. - Я всего лишь
бедный монах, непривычный к строгой логике или требованиям апологетики".
предпосылку, - сказал я сердечно, - то тогда следует доказать, что если
кто-то, подобный мне, помогает тысячам смертных освободиться от тягот земной
жизни, этот некто может считаться святым за количество душ, спасенных им до
того, как грех лишил их всякой надежды на спасение. Согласились бы вы с
таким утверждением, брат Михаэль?" Тощий святоша снова облизнул губы и стал
еще больше похож на хорька, вдруг обнаружившего, что над ним нависла сеть,
пока он витал в высших сферах.
но.., м-м-м.., но святость, милорд, это такое понятие, которое
затруднительно постулировать, и.., э-э-э..."
человек, как я, рассчитывать если не на святость, то, по крайней мере, на
спасение Господом нашим, Иисусом Христом?" Брат Михаэль чуть не пустил
пузыри, услышав этот вопрос. "О да, ваше величество! Спасение принадлежит
вам, как и любому другому человеку. Господь наш и Спаситель простер на нас
свою милость, приняв смерть на кресте, и милость эта не может быть отнята,
если грешник искренне раскаивается и желает изменить свою.., то есть, ваше
величество, если грешник возжелал прийти в объятия заповедей Господних и его
заветов".
возможности моего Спасения?" Опять его глазки забегали. Наконец он выдавил:
величеством.
остаться, пока не доставят его спутников.
вопросы брату Хансу Носильщику. Он был пониже, поплотнее, а его тонзура
имела такой вид, будто над ней поработали ножницы садовника.
некоторой тревогой смотрели его товарищи. Было очевидно, что он наиболее
фанатичен из троих. Взгляд его был бесстрашен, в нем не было сомнения, а в
голосе и в позе - почтения. Я предпочел не замечать отсутствия учтивости в
его речах и обращения "ваше величеством" или "милорда".
плечами.
Михаэль. Брат Якоб, который весьма напоминал еврея, оставался бесстрастен. -
Это правда, - продолжал я тем же непринужденным тоном, - что я замучил и
уничтожил тысячи людей, большинство из которых ничем не провинились перед
моей властью. Среди моих жертв было много женщин - и беременных в том числе
- и множество маленьких детей. Я обезглавил и посадил на кол огромное
количество невинных людей. Знаете ли вы, почему, брат Ханс Носильщик?"
"Нет". Пухлый маленький монах стоял, сложив перед собой руки и расставив
ноги, будто слушал исповедь какого-нибудь крестьянина. Его лицо почти не
выражало интереса.
садовником, - сказал я. - Когда надо выпалывать сорняки в саду, следует
выпалывать их не только на поверхности. Хороший садовник должен копать
глубоко, чтобы уничтожить корни, ушедшие в недра земли и угрожающие в
будущем прорасти новыми сорняками. Разве не так, брат Ханс Носильщик?"Монах
долго смотрел на меня. Лицо его было широким в кости и мускулистым. "Я не
садовник, - сказал он наконец, - я слуга Господа нашего Иисуса".
я, стараясь, чтобы голос мой звучал не слишком сурово, - если предположить,
что все сказанное обо мне правда, что тысячи невинных женщин и детей умерли
от моей руки или по моему приказу, то что ждет меня после смерти?".
попадете в преисподнюю, - сказал он. - Если ад захочет принять вас. Будь я
самим Сатаной, я не смог бы выносить вашего присутствия, хоть и говорят, что
вопли подвергающейся мукам грешной души звучат сладкой музыкой для слуха
Сатаны. Но вам лучше, чем мне, должны быть известны его склонности".
моем дворе и дворах других государей, если отпустить этих троих с их ослами,
нагруженными разным добром, предназначавшимся для монастырей. Я был восхищен
смелостью моих врагов.
Громыко Ольга
Флинт Эрик
Семенова Мария
Никитин Юрий
Шилова Юлия