мужчинами?
Мартина, он то и дело употреблял то самое слово. Но Генрих не хотел
говорить об этом. Ведь Мартину будет тяжелей, чем ему, если он узнает, что
и его мать сожительствует с мужчинами.
торопливо добавил:
этом - и кондуктор, который заходит к Лео вместе с фрау Гундаг, и другие.
Но я тебе еще кое-что скажу.
"Ничего, перебьемся как-нибудь, живут ведь люди без пенсии". А вот мужчины
и слышать об этом не хотят. Лео из себя выходит, когда мама начинает
говорить с ним о замужестве.
чтобы дядя Альберт женился на матери Мартина.
знаю, только об этом и думают.
безнравственно - так жить.
мгновение ему даже захотелось, чтобы и его мать была "безнравственная" и
чтобы все это знали. Тогда по крайней мере хотя в этом отношении он был бы
ровней Генриху... и, чтобы утешить друга, он сказал:
Слова Лео казались ему слишком уж ненадежным источником. Поэтому он
ответил неопределенно:
Мартин. - Бабушка, например, часто говорит маме, когда она поздно приходит
домой: "Где ты это все шляешься?" Это тоже безнравственно?
отрицательный ответ.
гулянья, из кино или со спортивной площадки. Нет, шляться - это не
безнравственно.
шушукаются после этого.
прижалась к его груди.
дело! Если она сожительствует, то, значит, она безнравственная и нарушает
шестую заповедь. Ведь она не замужем.
поженившись, то это грешно, безнравственно.
вода подо льдом оказалась не столь уж глубокой. А все-таки странно, что
мать Мартина не хочет выходить замуж. Это противоречило всему тому, что он
видел и знал: фрау Гундаг хотела выйти замуж за друга Лео, кондуктора; и
мать иногда робко говорила Лео, что пора им уже стать мужем и женой.
Генрих знал, что мать Берендта часто плачет, потому что дядя, который
живет у них, до сих пор не женится на ней. А хозяйка молочной лавки родила
ребенка, а мужа у нее нет. Генрих слышал, как Лео сказал однажды: "Нет,
Гуго на эту удочку не поймаешь! Ни за что он на ней не женится".
нечего.
Три мира знал Генрих Брилах. Первый мир - это школа: все, чему учили там,
все, что говорил священник на уроке. И все это противоречило тому, что он
видел в мире Лео, в мире, в котором он жил. Третий мир - мир Мартина - был
совсем непохож на первые два. Это был мир холодильников, мир, где женщины
не стремятся выйти замуж, а _деньги_ не играют никакой роли. Три мира знал
Генрих, но жить он хотел только в одном - в своем. И поэтому он решительно
сказал, глядя на Мартина, который укачивал засыпавшую Вильму:
страшное.
раз и навсегда покончить со всеми недомолвками.
оно еще отвратительней, чем тогда, когда его произносят. Но он просто
старался не замечать его, как не замечал мясников, тащивших в лавку
окровавленные телячьи туши, как не замечал _кровь в моче_, которую ему
совали прямо под нос. Точно так же он не стал смотреть на Гребхаке и
Вольтерса, случайно наткнувшись на них в кустах... Густо покрасневшие
лица, расстегнутые штаны, горьковатый запах свежей зелени.
Вильму. Ребенок согрелся во сне и отяжелел.
нас их говорят, а у вас - нет. Тут уж ничего не поделаешь.
слово _очень плохим_, а сказал, что не видит в нем ничего страшного. Ему
вспомнился Святой Иосиф на картинке. Добрый кроткий человек с белым лицом:
"Да будет он вам примером". Добрый человек с белым лицом, ты видел
когда-нибудь дядю Лео? И где мне найти тебя? Святой Иосиф стоит где-то
там, глубоко подо льдом. Он неподвижен и лишь иногда оживает на мгновение
и безуспешно пытается выплыть наверх. Но толщу льда ему не пробить! Да
если и прорубить лед, его все равно не вытащишь. Он растает, наверное, или
вновь уйдет в глубину, навсегда останется там, на дне, и только изредка
беспомощно помашет рукой, он бессилен против Лео. И у святого Генриха, его
ангела-хранителя, такое же смиренное лицо, но только построже. В соборе
стоит его каменная статуя. Настоятель подарил ему как-то фотографию этой
статуи. "Бери с него пример!"
повернувшись к Мартину. - Лео! Теперь я убедился в этом.
песни на мотив церковных псалмов. Слов не разобрать, но это уж, наверное,
что-то непристойное. Мама всегда сердится и говорит: "Прекрати,
пожалуйста".
Генрих. Он решил отказаться от намеченной поездки за город. Незачем ходить
по тонкому льду - того и гляди провалишься. Это чувство никогда не
покидало его даже в Битенхане - у дяди Вилля и матери Альберта, где они
часами играли в футбол, и дядя Альберт тоже играл с ними, где они удили
рыбу, ходили через долину Брера к плотине. Ярко светит солнце, ни забот,
ни хлопот, чего еще нужно, казалось бы? А на душе неспокойно, предчувствие
чего-то неизбежного, что разрушит эту радость. После пасхи Мартин окончит
начальную школу и поступит в гимназию. Он боялся даже думать об этом.
Вильма что-то бормотала во сне, на полу остались разбросанные игрушки и
открытая хрестоматия. Святой Мартин на вороном коне мчится сквозь метель,
золотым мечом он рассекает свой плащ пополам, чтобы половину отдать
нищему, - нищий очень жалок: нагой, костлявый старик среди снежных
сугробов.
сойдет.
идти домой. И не потому, что боялся Альберта, а потому, что сам поступил
по-свински, и ему было стыдно.
обычно в таких случаях, а тихо и с грустью. - Дрянь ты! Если бы у меня был
такой дядя, как Альберт...
Альберт был его дядей... Вот открывается дверь, и входит Альберт в форме
кондуктора. Его легко можно представить себе в этой форме. И он наделяет
Альберта, помимо достоинств, свойственных ему, всеми привлекательными
чертами Герта и Карла. Наверное, он не постеснялся бы сказать "дерьмо" -
слово, оставшееся в наследство от Герта. Это слово не совсем к лицу дяде
Альберту, но в его устах оно звучало бы добродушно, без злобы.
собой по небу свой длинный шлейф: "Готов ли ты ко всему?" - и вдруг опять
запела фрау Борусяк. Она пела свою любимую песню. Протяжная мелодия,
полная нежной грусти: "Не оставь нас, дева пресвятая". Голос стекал сверху
медленно, капля за каплей, как густой душистый мед.
закону. Пышная белокурая красавица обрела наконец тихую пристань. Всегда у
нее в кармане конфеты, медовые карамельки для ребятишек. "Не покинь в сей
юдоли скорбей", - пела она. А на улице по-прежнему было тихо, только
где-то совсем далеко жужжал самолет.