крючковатыми пальцами, как иногда сидят обезьяны, и скривив тонкие губы в
насмешливой улыбке.
крик был еле слышен, потому что раздавался издалека.
сидело на заднем сиденье, находилось в тени, но не было тенью! Она увидела
его лицо: крутой высокий лоб, большие темные глаза, кривые выпученные губы и
тонкий, как лезвие, длинный нос.
Чудо-Юдо!
смрадное дыхание обдало ее правое ухо, как будто он собирался шепнуть ей
какой-то секрет. Она видела, как выпяченные тонкие губы скривились в гримасе
и приоткрыли кривые зубы. Пальцы его левой руки коснулись ее правого плеча.
старой, заигранной пластинки. - Пожалуйста, не надо! Это несправедливо!
морозильнике. - Нора! Джесси! Рут! Чудо-Юдо! Джесси! Хорошая Жена! Мамочка!
ухмыляющийся рот коснулся уха, шепча в него, как деликатную тайну, снова и
снова:
ослепительный свет, и наступила полная темнота. Когда Джесси падала в нее,
последней мыслью было: "Не следовало смотреть - он сжег мои глаза".
врезался в одну из сосен. Удар был не настолько сильным, чтобы повредить
двигатель: старая добрая немецкая надежность снова оказалась на высоте.
Бампер смялся, решетка немного съехала, но двигатель продолжал работать.
мягко заскользил в салоне. Джесси прислонилась к дверце, прижавшись щекой к
стеклу, как усталый ребенок. Зеркальце на ветровом стекле отражало пустое
заднее сиденье и мрачную лесистую даль, освещенную лунным светом...
Глава 35
пишется, и, когда луч солнца скользнул по клавиатуре "Мака", Джесси
взглянула на него удивленно, отвлекшись от своих мыслей. Вид из окна не
просто нравился ей; он наполнял ее ощущением, которого она давно не
испытывала. Это было блаженство - глубокая, спокойная радость, чувство
полного комфорта и покоя.
пелену облаков, и свежий снежный покров ослепительно засиял. Из окна
открывался широкий вид на портлендскую набережную. Этот вид всегда нравился
Джесси, независимо от погоды и времени года, но она никогда не видела такого
сверкающего великолепия. Это сочетание снега и солнечного сияния обратило
влажный воздух над заливом в сплошную радугу.
наблюдать это сияние каждый день", - подумала она и счастливо засмеялась.
Этот звук был так же непривычен для ее ушей, как ощущение радости для
сердца, и Джесси понимала почему: она не смеялась с прошлого октября. Время,
проведенное на озере Кашвакамак, похожем на другое озеро, Дарк-Скор, она
называла "моим затмением". Другие слова были бы здесь лишними. А лишнего она
не хотела.
перегнулась левой рукой к правому карману юбки, чтобы вытащить оттуда ключи
от машины, и при этом сказала, что собирается стать амебой и разделиться.
Дурацкая песня Марвина Гэя всплыла в ее сознании и оживила все снова с
поразительной ясностью. Возвращаясь с очередного приема у врача (из них в
основном и состояла эта зима), она услышала по радио Марвина, который пел
своим мягким, бархатным голосом: "Все знают это.., особенно вы, девочки..."
Она сразу выключила радио, однако ее всю трясло, так что невозможно было
ехать. Она остановила машину и подождала, пока дрожь пройдет. Волнение
улеглось, но песня все равно преследовала ее. Часто после этого, просыпаясь
на промокшей от пота подушке, она слышала свой голос, произносивший фразу из
песни: "Свидетель, мне нужен свидетель..."
поднялись над ровно гудящим "Маком".
произошедшей трагедии (а она обнаружила, что знакома с огромным количеством
бестактных и недалеких людей, чего раньше не предполагала). Джесси говорила
им, что не может вспомнить почти ничего. После третьего полицейского допроса
она стала повторять копам и всем остальным, кроме одного человека, свою
первую версию. Этим "одним" был коллега Джералда Брендон Майлерон. Ему она
рассказала всю правду, во-первых, потому, что нуждалась в помощи адвоката,
но в основном потому, что Брендон оказался единственным человеком, который
смог представить, через что она прошла.., и что это путешествие еще не
окончилось. Он не проявлял деланного сочувствия, и это было огромным
облегчением. Джесси теперь знала, что сочувствие после трагедии гроша
ломаного не стоит, она и не нуждалась в сочувствии.
- за чистую монету, что было весьма важно. Да и что тут было невозможного?
Люди, пережившие серьезные физические и мозговые травмы, часто теряли память
и не могли вспомнить происшедшее; копы знали это лучше адвокатов, а Джесси
знала это даже лучше копов. С октября она многое узнала о всех видах травм.
Книги и статьи помогали ей избегать разговоров о том, что она хотела забыть,
хотя не очень помогли по существу. Вероятно, потому, что нигде не удавалось
отыскать нужных ей историй - например, о прикованных к кроватям женах,
которые вынуждены наблюдать, как их мужья становятся пищей для бродячих
собак.
такое веселье? Веселье, видимо, было, но такого рода, о котором трудно
сообщить кому-то другому. "Как об истории с отцом, который возбудился во
время солнечного затмения и наделал прямо на твои трусики. И как ты решила,
что от этого можно забеременеть".
реагирует на экстремальные ситуации так же, как осьминог, который, ощущая
опасность, выпускает маскирующую жидкость. Шок все скрывает пеленой
беспамятства. Так было во многих случаях с людьми, которых захватывали
вместе с самолетами или вытаскивали из горящих домов, людьми, которые
попадали в автокатастрофы или завалы в шахте. Она читала даже про одну даму,
парашют которой не раскрылся и которая тем не менее сказочным образом
осталась жива - она упала в трясину.
момент, когда ваш парашют не раскрылся и вы поняли, что он уже не
раскроется? А дама ответила: "Я не помню. Я помню, как пускач похлопал меня
по спине, а по радио слышалась какая-то попса, но следующее, что я помню, -
это я лежу на носилках и спрашиваю одного из мужчин, которые меня несут,
серьезно ли я расшиблась. А все, что посередине. - просто сплошной туман.
Думаю, я молилась, но и это не могу утверждать наверное".
им, как и я. И, возможно, по тем же причинам. Насколько я поняла, каждый из
героев этих историй и каждая книга, повествующая о них, врут".
секунду, которую провела, прикованная к кровати. От момента, когда ударила
Джералда ногой в пах, и до последнего жуткого мига, когда, посмотрев в
зеркальце на ветровом стекле, увидела это мерзкое существо на заднем сиденье
"мерседеса". Она помнила все до мельчайших подробностей. Помнила эти
мгновения днем и, увы, ночью тоже, в жутких снах они возвращались к ней еще
более страшными, когда бокал с водой скользил по наклоненной полке, срывался
и разбивался об пол, а бродячий пес игнорировал холодное мясо на полу ради
горячего на кровати и при этом в углу маячил ночной гость и вопрошал голосом
отца: "Ты любишь меня, Чудо-Юдо?", - да еще и какие-то личинки извергались
из его торчащего пениса.
вещи, хотя бы эти воспоминания и сны мучили и заставляли кричать по ночам.
Она потеряла семнадцать фунтов веса с октября, снова начала курить (полторы
пачки в день), не могла заснуть без снотворного, ее формы перестали быть
формами, голова стала седой. Ну, с этой последней бедой она могла справиться
- уже пять лет или даже больше она красилась, - однако у нее не хватало
решимости набрать номер салона "Очарование" в Вест-Бруке и назначить сеанс.
Кроме того, для кого ей было прихорашиваться? Или она собиралась пойти по
барам?
может ли он угостить меня коктейлем. А я скажу, что да, может, и пока бармен
будет готовить налиток, я расскажу ему будничным тоном, что со мною
произошло и какие сны мне снятся. Интересно будет посмотреть, как он от меня
сбежит".
в покое, а сексуальный аспект ее истории удалось скрыть, она снова решила
попробовать полечиться у Норы Каллигэн. Вероятно, она просто не хотела
сидеть оставшиеся тридцать или сорок лет жизни в одиночестве и изматывать
себя, переживая происшедшее. Как изменилась бы ее жизнь, если бы в свое
время она сумела объяснить Hope, что случилось в день затмения? И может, все
было бы иначе, если бы та девушка не пришла на семинар в Ньюуорте? Может, и
ничего бы не изменилось.., а возможно, и очень многое.
громом поражена, узнав, что Нора умерла от лейкемии год тому назад. Девушка