долю секунды раньше, на долю сантиметра вернее, веселей, крепче, чем
противник.
сила войны.
внутреннее богатство всех этих людей.
уверенное, обращенное к женщине чувство: "Моей она будет, будет моей".
54
жизнь, смешалась с ней.
на воде. Эти ощущения напоминали ему пору детства, когда вид первого
снега, дробь летнего дождя, радуга наполняли его ощущением счастья. Это
чудное чувство оставляет с годами почти все живые существа, привыкшие к
чуду своей жизни на земле.
здесь, в Сталинграде, не ощущалось. "Вот так было при Ленине", - думал он.
относились до войны. Он не чувствовал себя пасынком времени, - вот так же,
как в пору окружения. Еще недавно в Заволжье он с увлечением готовился к
докладам и считал естественным, что политуправление перевело его на
лекторскую работу.
чувство. Почему его сняли с боевого комиссарства? Кажись, он справлялся с
делом не хуже других, получше многих...
на этом политом кровью глинистом откосе.
великими народами и правительствами был в Сталинграде почти всеобщим.
Боевая жизнь красноармейцев и их работа с лопатой, с кухонным ножом,
которым чистилась картошка, либо с сапожным ножом, которым орудовали
батальонные сапожники, - все, казалось, имело прямое отношение к
послевоенной жизни народа, других народов и государств.
своей крови, смогут строить хорошую, справедливую жизнь. Эту трогательную
веру высказывали люди, считавшие, что им-то самим вряд ли удастся дожить
до мирного времени, ежедневно удивлявшиеся тому, что прожили на земле от
утра до вечера.
55
подполковника Батюка, командира дивизии, расположенной по склонам Мамаева
кургана и у Банного оврага.
обрадовался Крымову.
домашний пирог. Наливая Крымову водки, Батюк, прищурив глаза, проговорил:
пойдете - к Родимцеву или ко мне. Оказалось, все же к Родимцеву.
соседями перезваниваться: ты что обедал, да кто у тебя был, да к кому
пойдешь, да что тебе начальство сказало, у кого баня лучше, да о ком
написали в газете; пишут не о нас, все о Родимцеве, по газетам судя, он
один в Сталинграде воюет.
равнодушен к гастрономии.
речи не соответствуют трудным мыслям, передумать которые взялся Батюк.
вопроса, связанного с докладом. Доклад словно бы не коснулся того, что
действительно занимало Батюка.
отхода от границы Батюк повел свой полк на запад, - отбить у немцев
переправы. Отступавшее по шоссе высокое начальство вообразило, что он
собирается предаться немцам. Тут же, на шоссе, после допроса, состоявшего
из матерной брани и истерических выкриков, было приказано его расстрелять.
В последнюю минуту, он уже стоял у дерева, красноармейцы отбили своего
командира.
это мне удалось.
снайперов - ему интересно было присутствовать на ней.
ночам сосредоточение немецких сил на северном участке.
сообразил, для кого был испечен пирог.
ватниках, полные застенчивости, неловкости и собственного достоинства.
Вновь пришедшие, стараясь не греметь, как рабочие, складывающие лопаты и
топоры, ставили в угол свои автоматы и винтовки.
милый неторопливый крестьянский парень. Но, когда Василий Зайцев повернул
голову и прищурился, стали очевидны суровые черты его лица.
на заседании своего давнего знакомого, Николай Григорьевич вдруг увидел
его, всегда казавшееся суровым, лицо совсем по-иному - заморгавший глаз,
опущенный нос, полуоткрытый рот, небольшой подбородок соединились в
рисунок безвольный, нерешительный.
карими, все время смеющимися глазами и молодой узбек Сулейман Халимов,
по-детски оттопырив толстые губы. Вытиравший платочком со лба пот
снайпер-артиллерист Мацегура казался многосемейным человеком, характер
которого не имеет ничего общего с грозным снайперским делом.
Шуклин, Токарев, Манжуля, Солодкий - и вовсе выглядели робкими и
застенчивыми парнями.
учеником, а не одним из самых опытных и умудренных сталинградских
командиров.
веселое ожидание шутки.
вже чулы, а з утра убыв пять фрыцив, истратил четыре мины.
осталась.
и, повернувшись к Бездидько, укоризненно добавил по-украински:
стрелять.
сказал:
заводах, в полевых станах. Но не ткачи, не пекари, не портные сидели
здесь, не о хлебе и молотьбе говорили люди.
женщиной, заставил их упасть на землю и, прежде чем убить, раза три дал им
подняться, а затем снова заставил упасть, подымая пулями облачки пыли в
двух-трех сантиметрах от ног.
дорогу.
которого никогда не бывает в рассказах солдат.
на сегодняшний день. Товарищ комиссар не даст соврать, вот его подпись.
убитых Булатовым немцев могли быть рабочие, революционеры,