крестьянская потребность в корнях и почве. Крестьянству суждено исчезнуть.
В этом истинный смысл современной революции - подготовить мировое
крестьянство к новым формам существования. Разумеется, у меня нет корней.
Но даже и я недостаточно современен. Во мне полно старых проводов, а ведь
и провода - это устарелая технология. Сегодняшняя техника - это
телеметрия, кибернетика. Я практически уже решил, дядя Сэммлер, что если
это дельце с Фефером не выгорит, то я уезжаю на Кубу.
парень, он - радикал из богемы, он сумел выстоять против нашей ядерной
сверхдержавы. Он и его министры гоняют на джипах. Они устраивают заседания
на тростниковых плантациях.
Сэммлер, у меня есть ряд идей насчет революции. Когда русские совершили
свою революцию, все говорили: "Скачок вперед, в новую историческую фазу".
Ничего подобного. Русская революция была только отсрочка перед... Господи,
что за шум! Это пожарные машины. Я лучше спущусь вниз. Они того и гляди
вышибут дверь. Они приходят в неистовство, эти ребята, когда у них в руках
топоры. А мне нужно алиби для страховой компании.
багрово-красный колер лужайку, стены, окна. Неумолчно звонил колокол, а
где-то на дороге прерывисто и надрывно взывала, приближаясь, сирена.
Машины подъезжали одна за другой. Сэммлер из чердачного окна увидел, как
Уоллес выбежал из дверей, воздев руки кверху, и начал что-то объяснять
ребятам в касках, которые выпрыгивали из машин, пружиня каблуками мягких
резиновых сапог.
ожидать: он так переволновался из-за Элии. И из-за наводнения. А также
из-за разговора с Лалом; ведь его вынудили высказать свои взгляды -
исторические, планетарные, вселенские. Вернее, в обратном порядке: сначала
были взгляды планетарные и вселенские, а потом уже спрятанные доллары,
водопроводные трубы, пожарники. Сэммлер вышел из дому и начал
прогуливаться по саду, туда-сюда по дорожке. Он был недоволен собой. Он
что-то объяснял, он высказывался за и против, он наговорил вещей, которые
не имел в виду, он имел в виду вещи, которые не высказал. Там, в доме,
совершались поступки, там были обсуждения, объяснения, попытки что-то
организовать и реорганизовать. И все это - в доме умирающего. Опять
наступил черед мелочей, которые люди во что бы то ни стало желали
возвеличить, возвысить, выдвинуть в центр внимания: взаимные отношения,
убранство квартир, семейные неурядицы, моментальные снимки воров в
автобусах, руки пуэрториканских женщин в бруклинском экспрессе, odi-et-amo
притяжения и отталкивания, эмоциональные самоисследования, эротическая
оргия в Акапулько, совокупление с приятными незнакомцами. Гражданские
дела. Все это - гражданские дела! Люди возвышенного ума вроде Платона
(сейчас он не просто читал лекцию, он читал лекцию самому себе) стремились
избавиться от всей этой ерунды - от неурядиц, исков, истерик, всех этих
мелочных захудалых дрязг. Другие мощные умы отрицали возможность такого
бегства от реальности. Они настаивали, как Фрейд, на том, что самые
могучие инстинкты по рукам и ногам связаны этой ерундой, что всякая мелочь
- симптом глубокой болезни у существа, вся жизнь которого - болезнь. Что с
этим можно поделать? Нелепо по форме, но, может быть, истинная правда? А
может быть, вовсе и не правда? Насущной необходимостью стало избавление от
всего этого. И вот почему мистер Сэммлер не мог не поехать на Ближний
Восток во время Акабского кризиса.
гравию, испачканному черными следами пожарных машин, он опять вызывал в
памяти и узнавал причины, побудившие его поехать. Он возвращался в 1939
год. Ему надо было вспомнить Заможский лес, вспомнить самое основное, что
он тогда увидел в людях. Когда вещи казались ему истинными, реальными? В
Польше, где ему выбили глаз; в Заможском лесу, где он замерзал; в склепе,
где он умирал с голоду. И он убедил Элию, чтобы тот отпустил его, отправил
туда, где ему удастся восстановить знакомство с некоторыми фактами бытия.
С фактами, которые теперь, когда он стал старым и слабым, заставляли его
ноги дрожать сильнее, и чем больше он пытался унять эту дрожь, тем меньше
ему это удавалось. Вообще-то таких внешних признаков было немного. Но не
стал ли он слишком стар? Его ли дело было отправляться на войну?
отменен, так как в Израиле уже начались военные действия. Приземление!
Нужно выходить из самолета. В аэропорту он чуть не потерял сознание от
греческой жары. Ненужные всплески музыки проходили сквозь мозг, не задевая
его. Сладкий кофе и липкие напитки тоже были изрядным испытанием. Эта
задержка, это напряженное ожидание подавляли его невыносимо. Он отправился
в город, зашел в агентства нескольких авиакомпаний, попросил помочь
какого-то приятеля Элии, торгующего то ли нефтью, то ли бензином, и,
наконец, добрался до израильского консульства, где ему удалось
зарезервировать место в первом же самолете компании "Эл-Ал". Он прождал в
аэропорту до четырех утра в компании журналистов и хиппи. Эти молодые люди
- голландцы, немцы, скандинавы, канадцы и американцы - разбили свои лагеря
в Эйлате у Красного моря. Там бедуины, кочующие древними путями между
Аравией и Египтом, продавали им гашиш. Это было веселое местечко. Сейчас
они хотели опять туда вместе со своими гитарами. Так они реагировали на
события. Не признавая при этом никаких правительств.
старику трудно было дышать. Телекорреспондент, сидящий рядом с Сэммлером,
предложил ему глоток из своей фляги с виски. "Спасибо", - сказал Сэммлер и
приложился к фляге. Он жадно глотнул порцию скотча. В этот момент из моря
выкатилось солнце, похожее на красную лису. Оно было не круглое, а
продолговатое и болталось где-то совсем рядом. Металлический корпус
мотора, эта причудливая система баков, в которых визжал морозный воздух, -
то свет, то тьма, то тьма, то свет, - под крылом, прямо перед глазами
Сэммлера. Глоток виски из фляги - он готов был улыбнуться - помог ему
превратиться в военного корреспондента. Конечно, он выглядит странно среди
людей, спешащих на войну, но не более странно, чем эти богемные типы из
каменного века со своими ритуальными бородами. Да и от других тоже вряд ли
будет много проку в критических обстоятельствах. Сэммлер хотел бы посылать
свои несколько старомодные репортажи мистеру Ежи Шленскому в Лондон для
разношерстного польского читателя.
полосатого индийского полотна трястись в пресс-автобусе прямо вслед за
танками в Газу, в Эль-Ариш и дальше. Но кого за это винить? Ведь он сам в
это дело влез, никто его не заставлял. В этих американских одежках он,
вероятно, казался моложе. Американцы и англичане довольно часто выглядят
моложе своих лет. Во всяком случае, он там был. Он был одним из
журналистов. Он ходил по завоеванной Газе. На каждой улице подметали
осколки выбитых стекол. На площади - груда оружия. Сразу за площадью -
кладбищенские стены, купола белых склепов. В пыли - прокисшие объедки,
хлебные корки; и над всем этим - запах нагретого солнцем мусора и мочи.
Обрывки восточной музыки вырывались из приемников, как дизентерия из
кишечника. До смерти комичная музыка. Женщины, как на подбор пожилые,
покупали и продавали что-то на рынке; хотя вообще-то купить было почти
нечего. Их черные чадры были прозрачны. Сквозь них можно было разглядеть
крупнокостные мужеподобные лица - тяжелые носы, суровые губы над
выступающими каменными зубами. Не было в Газе ничего, что могло бы
задержать здесь надолго. Автобус остановился, чтобы подхватить Сэммлера, и
молодой отец Невилл в своей болотной вьетнамской униформе встал ему
навстречу.
на то, чего он сам мог бы и не заметить. Когда они миновали последние
искусственно орошаемые поля и въехали в Синайскую пустыню, начали
попадаться непогребенные трупы арабов. Отец Невилл показал ему первый
труп. Сам Сэммлер скорее всего ничего бы не заметил, он принял бы его за
туго набитый зеленый солдатский рюкзак, упавший с грузовика на белый
песок.
всюду были машины: танки, грузовики, транспортеры, расплющенные легковые
автомобили с отлетевшими колесами; а вокруг них густо-густо - трупы. В
песках были окопы, укрепленные позиции, траншеи, и в них тоже - сотни
трупов. Запах напоминал запах мокрого картона. Одежда мертвецов, их
зеленовато-коричневые свитера, мундиры и гимнастерки вздулись от набухших
тел, от газов и жидкостей. Взбухшие огромные руки и ноги поджаривались на
солнце. Собаки пожирали жаркое из человечины. В траншеях трупы стояли,
прислонившись к бортикам. Собаки подбирались к ним раболепно, на брюхе.
Попадались брошенные своими обитателями низкие палатки, похожие на шатры
бедуинов, из белого упаковочного пластика, из пенопласта, из грязных
листов целлулоида, похожих на панцири тараканов или насекомых, на чешую,
сброшенную при линьке. Ах, бедняги! Бедные несчастные создания.
Невилл. - Как вы оцениваете потери?
- Теперь они будут знать.
прикипает к черепу, носовой хрящ деформируется, губы съеживаются, глаза
усыхают, влага заполняет все впадины и сверкает на коже. И надо всем -
непривычный запах человеческого сала. Запах сырой бумажной массы. Мистер
Сэммлер с трудом подавлял тошноту. Когда они с отцом Невиллом отправились
пешком, их предупредили - ни на шаг не следует отклоняться от дороги,
Акунин Борис
Роллинс Джеймс
Сертаков Виталий
Корнев Павел
Сертаков Виталий
Чернецов Андрей