возле меня и я буду смотреть на нее и говорить с ней или предоставлю ей
заниматься, чем она сама найдет нужным. Может быть, я рассуждаю эгоистично,
но я обычно говорю то, что думаю!
что-нибудь; ну улыбнитесь, успокойтесь и оставайтесь с нами.
удастся убедить друзей в необходимости изменить свою жизнь. Но ее не
покидала уверенность, что она должна поступить так, как решила, что только
серьезное и трудное дело даст ей исцеление от душевной муки. Но так как она
никому - а тем более Шерли - не могла открыть свое сердце, то друзьям ее
решение представлялось непонятной причудой, и потому они пытались отговорить
ее.
наниматься в гувернантки; нечего и сомневаться, что дядя обеспечит ее в
будущем, выделив ей долю в наследстве. Так рассуждали ее друзья, - и
рассуждали по-своему правильно, - им ведь не все было известно о ее жизни.
Они не догадывались о ее затаенном горе, изнемогая от которого она искала
спасения в бегстве, не знали и о том, как мучительны для нее ночи и
безотрадны дни. Она не могла быть с ними откровенной, да ее никто бы и не
понял; оставалось только ждать и терпеть. Многим из тех, кто нуждается в
пище и одежде, жизнь представляется не столь безотрадной, как Каролине, да и
в будущем им брезжит надежда; многие из тех, кого угнетает бедность, не так
горюют, как она.
дому? - допытывалась Шерли.
конце концов признают мое решение правильным, - ответила Каролина.
встревоженной. Врожденная сдержанность не позволяла ей ни свободно
высказывать свое мнение, ни тем более расспрашивать; вопросы замирали у нее
на губах; ей хотелось бы дать добрый совет, но она не решалась. Наедине с
Каролиной она, конечно, постаралась бы утешить ее, но в присутствии даже
такого близкого ей человека, как мисс Килдар, она стеснялась выразить свое
участие; сейчас, как и во многих случаях жизни, необъяснимое замешательство
овладело ею, не позволяло ей высказать свое мнение. Но она по-своему
проявила внимание к девушке, - спросила, не жарко ли ей, заботливо поставила
между нею и камином экран, затворила окно, из которого будто бы дуло, и
часто с беспокойством поглядывала на нее.
предложу вам кое-что получше. Каждое лето я отправляюсь путешествовать. В
этом году я предполагала провести два месяца на шотландских или английских
озерах; но я поеду только в том случае, если вы согласитесь сопровождать
меня, а если нет - так и я останусь здесь.
только этого и желаю. У меня дурная привычка прежде всего думать о самой
себе; но кто создан иначе? Однако когда капитан Килдар доволен, имеет все,
что ему надо, и даже приятного товарища по путешествию, для него нет
большего удовольствия, чем порадовать этого товарища. Разве мы с вами не
будем счастливы, Каролина, в горах Шотландии? Мы там побываем. Если вы
хорошо переносите путешествие по морю, поедем на острова - Шотландские,
Гебридские, Оркнейские. Разве вам это не улыбается? Я уже вижу, что да.
Миссис Прайор, взгляните, она вся просияла.
чувствовала, что оживает при мысли о таком заманчивом путешествии. Шерли
радостно захлопала в ладоши.
Моя тысяча фунтов в год - это не только грязные бумажки и гинеи (впрочем, я
люблю их и хочу говорить о них с должным уважением); они могут принести
здоровье больному, силу - слабому, утешение - страдальцу. Я всегда хотела
сделать на эти деньги что-нибудь хорошее, - мне мало жить в красивом
старинном доме и носить шелковые платья; мне мало уважения знакомых и
признательности бедняков. И начнем вот с чего: этим летом миссис Прайор,
Каролина и я пускаемся в плавание по северной части Атлантического океана к
Шотландским и Фарерским островам. Увидим тюленей в Сюдере, а может быть, и
русалок в Стреме. Вот она и рассмеялась, миссис Прайор, мне удалось
рассмешить ее, кое-что хорошее уже сделано!
- услышать плеск океанских волн, увидеть их наяву такими, какими они
рисуются моему воображению: изумрудно-зеленые сверкающие гряды, и гряды эти
колышутся, увенчанные белоснежной каймой непрестанно набегающей пены. Какое
это будет удовольствие любоваться, проплывая мимо, скалистыми дикими
островками, где привольно гнездятся морские птицы; или плыть путем древних
викингов там, где вот-вот покажутся на горизонте берега Норвегии. Да, ваше
предложение для меня радость, пусть смутная, но все-таки радость.
с пронзительными криками кружащих вокруг него, о валах, которые с шумом
разбиваются о его подножье, а не о могилах под вашим домом.
буду представлять себе тюленей, греющихся в лучах солнца на уединенных
берегах, куда еще не ступала нога рыбака или охотника; расселины в скалах,
где среди морских водорослей покоятся перламутрово-белые яйца; непуганых
птиц, что веселыми стаями красуются на белой отмели.
стадах китов, кочующих в этой синевато-серой пучине, покинув полярную зону;
их великое множество; поблескивая мокрыми спинами, они величественно плывут
следом за китом-патриархом, гигантом, который, кажется, уцелел еще со
времен, предшествовавших всемирному потопу; такой вот кит представлялся
несчастному Смарту{213}, когда он писал:
Каролина. Вы, очевидно, представляете себе этаких морских мамонтов,
пасущихся у подножия "вечных гор" и пожирающих странный корм в обширных
долинах, по которым перекатываются морские валы. Мне вовсе не хочется
оказаться в волнах по милости одного из таких китов-патриархов.
поздним летним вечером брожу я по палубе в одиночестве, глядя на полную
луну, которая тоже глядит на меня сверху, медленно и величаво поднимаясь все
выше и выше, и, наконец, застывает на месте, разливая мягкий свет, а прямо
под ней на водяной глади вдруг что-то забелеет, заскользит, исчезнет из виду
и снова всплывет. До меня донесется крик - это человеческий голос! Я зову
вас взглянуть на видение, что возникло над темной волной, прекрасное, как
мраморное изваяние; нам обеим теперь хорошо видны ее длинные волосы, ее
поднятая рука, белая, как пена, а в ней овальное зеркальце, оно сверкает,
как звезда. Но вот видение подплывает ближе, уже можно различить
человеческое лицо, похожее на ваше, Каролина; правильное, тонкое лицо,
прекрасное даже в своей бледности; русалка смотрит на нас своими
удивительными, нечеловеческими глазами; в их коварном блеске столько
сверхъестественных чар! Вот она манит нас; мужчина сразу ответил бы на этот
призыв и бросился бы в холодные волны, презрев опасность ради объятий еще
более холодной обольстительницы, но мы - женщины, мы в безопасности, нам
только немного жутко; она это понимает, видя наш спокойный взгляд; она
чувствует бессилие своих чар, и чело ее омрачает гнев; бессильная
околдовать, она хочет нас напугать! Она поднимается все выше и выше на
темном гребне волны, предстает нам в своем грозном обличье. Обольстительное
чудовище! Жуткое подобие нас самих! И вы, Каролина, вздыхаете с облегчением,
- не правда ли? - когда она, наконец, с пронзительным воплем скрывается в
морских глубинах.
не страшилища, не чудовища?
чудовищами; есть мужчины, которые представляют себе женщин только такими.
замечаете, что ваш разговор - сплошная фантазия?
как о чем-то существующем, реальном? Как может занимать вас разговор о
какой-то призрачной мечте?
да вот и калитка скрипнула!
села на свое место; но легкий румянец окрасил ее щеки и в глубине глаз
засветился трепетный луч. Она склонила голову на руку, опустила взгляд и
словно задумалась в ожидании.
которые уже входил гость. Он словно стал еще более рослым, или так
показалось трем женщинам, из которых ни одна не была особенно высокой.
Никогда еще за весь последний год он не выглядел так хорошо, как сейчас: он
Сертаков Виталий
Афанасьев Роман
Афанасьев Роман
Шилова Юлия
Пехов Алексей
Шилова Юлия