Чтение 48–й страницы книги ~Мои скитания~

тогда не было, ползала кое-где злополуч-ная конка, которую я при экстренных
случаях легко пешком перегонял, а извозчики-ваньки на дохлых кля-чах
черепашили еще тише. Лихачи, конечно, были не по карману и только изредка в
экстреннейших случаях я позволял себе эту роскошь.

Помню, увидал пожар за Бутырской заставой. Огонь полыхает с колокольню
вышиной, дым, как из Везувия; Тверская часть на своих пегих красавцах
промчалась далеко впереди меня... Нанимаю за два рубля лихача, лечу... А там
уж все кончилось, у заставы сгорел сарай с сеном... Ну, и в убыток сработал:
пожаришко всего на пятнадцать строк, на семьдесят пять копеек, а два руб-ля
лихачу отдал! Пастухов, друживший со всеми началь-ствующими, познакомил меня
с оберполицмейстером Козловым, который выдал мне за своей подписью и
пе-чатью приказание полиции сообщать мне подробности происшествий, а
брандмайор на своей карточке напи-сал следующее: "Корреспонденту
Гиляровскому разре-шаю ездить на пожарных обозах. Полковник Потехин".

И я пользовался этим правом вовсю, и если не успевал попасть на
пожарный двор во время выезда, то прямо на ходу прыгал на багры где-нибудь
на повороте. Меня знали все брандмейстеры и пожарные, и я, памятуямою
однодневную службу в Ярославской пожарной команде и Воронеж, лазил по
крышам, работал с топор-никами, а затем уже, изучив на практике пожарное
дело, помогал и брандмайору. Помню-- во время страш-ного летнего пожара в
Зарядье я спас от гибели оберполицмейстера Козлова, чуть не провалившегося в
под-горелый потолок, рухнувший через минуту после того, как я отшвырнул
Козлова от опасного места и едва вы-скочил за ним сам. Козлов уехал, опалив
свои огромные красивые усы, домой, а в это время дали сбор частей на
огромный пожар в Рогожской и часть команд отря-дили из Зарядья туда.

-- Гиляровский, пожалуйста, поезжайте, помогите там Вишневскому, а я
буду здесь с Алексеевым, -- по-слал меня Потехин.

Но я не мог бывать на всех пожарах, потому что имел частые командировки
из Москвы, и меня стал за-менять учитель чистописания А. А. Брайковский,
страст-ный любитель пожаров, который потом и занял мое ме-сто, когда я ушел
из "Листка" в "Русские ведомости". Брайковский поселился на Пречистенке
рядом с пожар-ным депо и провел с каланчи веревку к себе на кварти-ру, и
часовой при всяком начинающемся пожаре давал ему звонок вместе со звонком к
брандмейстеру. Так до конца своей жизни Брайковский был репортером и
ак-тивным помощником брандмайора. Он кроме пожаров ни о чем не писал.

x x x

Когда еще Брайковский, только что поступившнй, стал моим помощником, я,
приезжая на пожары и за-ставая его там, всегда уступал ему право писать
замет-ку, потому что у меня заработок был и так очень хоро-ший.

Кроме меня в газете были еще репортеры и иногда приходилось нам
встречаться на происшествиях. В та-ких случаях право на гонорар оставалось
за тем, кто раньше сообщит в редакцию или кто первый явился.

Помню такой случай.

В номерах Андреева на Рождественском бульваре убийство и самоубийство.
Офицер застрелил женщину и застрелился сам. Оба трупа лежали рядом, посреди
ком-наты, в которую вход был через две двери, одна у одного коридора, другая
у другого.

Узнаю. Влетаю в одну дверь, и в тот же момент вхо-дит в другую дверь
другой наш репортер Н. С. Иогансон. Ну, одновременно вошли, смотрим друг на
друга и молчим... Между нами лежат два трупа. Заметка строк на полтораста.

-- Ты напишешь? -- спрашивает меня Иогансон.

-- Вместе вошли, -- как судьба, -- отвечаю я, выни-мая пятак и хлопая,
о стол.

-- Орел или решка?

-- Орел! -- угадывает Иогансон.

-- Ну, пиши, твое счастье.

Мы протянули через трупы руки друг Другу, распро-щались, и я ушел.

В этом году к обычной репортерской работе приба-вилась еще
Всероссийская художественно-промышленная выставка, открывшаяся на Ходынке,
после кото-рой и до сего времени остались глубокие рвы, колодцы и рытвины,
создавшие через много лет ужасы Ходынской катастрофы...

А тогда громадное пространство на Ходынке сияло причудливыми
павильонами и огромным главным домом, "от которого была проведена ветка
железной дороги до товарной станции Москвы -- Брестской. И на выставку.

Быстро купцы потянулись станицами,

Немцев ползут миллионы,

Рвутся издатели с жадными лицами,

Мчатся писак эскадроны.

Все это мечется, возится, носится,

Точно пред пиршеством свадьбы,

С уст же у каждого так вот и просится

Только -- сорвать бы, сорвать бы...

Россия хлынула на выставку, из-за границы понаеха-ли. У входа в
праздничные дни давка. Коренные москви-чи возмущаются, что приходится
входить поодиночке сквозь невиданную дотоле здесь контрольную машину,
турникет, которая, поворачиваясь, потрескивает. Разы-грываются такие сцены:

-- Я, Сидор Мартыныч, не пролезу... Ишь в какое узилище! -- заявляет
толстая купчиха такому же мужу и обращается к контролеру, суя ему в руку
двугривенный:

-- Нельзя ли без машины пройтить?

Выставка открылась 20 мая. Еще задолго до откры-тия она была главной
темой всех московских разговоров. Театры, кроме Эрмитажа, открывшегося 2
мая, пустова-ли в ожидании открытия выставки. Даже дебют Волгиной в Малом
театре прошел при пустом зале, а Семей-ный сад Федотова описали за долги.

Пастухов при своем "Московском листке" начал выпускать ради выставки, в
виде бесплатного приложения к газете, иллюстрированный журнал "Колокольчик",
а редактор "Русского курьера" Ланин открыл на выставке павильон "шипучих
Ланинских вод", и тут же в розницу продавал свой "Русский курьер".

Кислощейная газета, -- как называл ее Пастухов, по-мещая в
"Колокольчике" карикатуры на Ланина и толь-ко расхваливая в иллюстрациях и
тексте выставочный ресторан Лопашова. А о том, что на выставке, сверкая;
роскошными павильонами, представлено более пятиде-сяти мануфактурных фирм и
столько же павильонов. "произведений заводской обработки по металлургии" -
"Колокольчик" ни слова. Пастухов на купцов всегда был сердит.

И вот целый день пылишься на выставке, а вечера от-дыхаешь в саду
Эрмитажа Лентовского, который забил выставку своим успехом: на выставке, --
стоившей толь-ко правительству, не считая расходов фабрикантов, бо-лее двух
миллионов рублей, -- сборов было за три меся-ца около 200000 рублей, а в
Эрмитаже за то же самое время 300 000 рублей.

x x x

Трудный был этот год, год моей первой ученической; работы. На мне
лежала обязанность вести хронику про-исшествий, -- должен знать все, что
случилось в городе и окрестностях и не прозевать ни одного убийства, ни
од-ного большого пожара или крушения поезда. У меня везде были знакомства,
свои люди, сообщавшие мне все. что случилось: сторожа на вокзалах, писцы в
полиции, обитатели трущоб. Всем, конечно, я платил. Целые дни на выставке я
проводил, потому что здесь узнаешь все городские новости.

Из Эрмитажа я попал на такое происшествие, кото-рое положило основу
моей будущей известности, как ко-роля репортеров.

x x x

-- Московский маг и чародей.

Кто-то бросил летучее слово, указывая на статную фигуру М. В.
Лентовского, в своей чесучевой поддевке и высоких сапогах мчавшегося по
саду.

Слово это подхватили газеты, и это имя осталось за ним навсегда.

Над входом в театр Эрмитаж начертано было

Сатира и Мораль.

Это была оперетка Лентовского, оперетка не такая, как была до него и
после него.

У него в оперетке тогда играли С. А. Бельская, О. О. Садовская, Зорина,
Рюбан (псевдоним его сестры А. В. Лентовской, артистки Малого театра),
Правдин, Родон, Давыдов, Ферер -- певец Большого театра...

И публика первых представлений Малого и Большо-го театра, не
признававшая оперетки и фарса, наполня-ла бенефисы своих любимцев.

Лентовским любовались, его появление в саду при-влекало все взгляды
много лет, его гордая стремитель-ная фигура поражала энергией, и никто не
знал, что, пря-чась от ламп Сименса и Гальске и ослепительных свеч
Яблочкова, в кустах, за кассой, каждый день, по очереди, дежурят три черных
ворона, три коршуна, терзающие сердце Прометея...

Это были ростовщики -- Давыдов, Грачев и Кашин. Они, поочередно, день
один, день другой и день тре-тий, забирали сполна сборы в кассе.

Как-то одного из них он увидел в компании своих знакомых ужинавших в
саду, среди публики. Сверкнул глазами. Прошел мимо. В театр ожидался
"всесильный" генерал-губернатор князь Долгоруков. Лентовский торо-пился его
встретить. Возвращаясь обратно, он ищет глазами ростовщика, но стол уже
опустел, а ростовщик разгуливает по берегу пруда с регалией в зубах.

-- Ты зачем здесь? Тебе сказано сидеть в кустах за кассой и не