близко.
закоулке, к которому вел крытый проход, и в каждом окне ее парадной лестницы
красовались гипсовые бюсты. Насколько я могла судить по табличкам на входной
двери, в том же доме жили учитель рисования, торговец углем (хотя места для
склада тут, конечно, не могло быть) и художник-литограф. На самой большой
табличке, прибитой на самом видном месте, я прочла: "Мистер Тарвидроп".
Дверь в его квартиру была открыта настежь, а передняя загромождена роялем,
арфой и другими музыкальными инструментами, которые были упакованы в
футляры, видимо, для перевозки и при дневном свете у них был какой-то
потрепанный вид. Мисс Джеллиби сказала мне, что на прошлый вечер помещение
Академии было сдано - тут устроили концерт.
была очень хорошей квартирой в те времена, когда кто-то ее убирал и
проветривал и когда никто не курил в ней целыми днями, и прошли в зал с
верхним светом, пристроенный к конюшне извозчичьего двора. В этом зале,
почти пустом и гулком, пахло, как в стойле, вдоль стен стояли тростниковые
скамьи, а на стенах были нарисованы лиры, чередующиеся через одинаковые
промежутки с маленькими хрустальными бра, которые были похожи на ветки и уже
разроняли часть своих старомодных подвесок, как ветви деревьев роняют листья
осенью. Здесь собралось несколько учениц в возрасте от тринадцати -
четырнадцати лет до двадцати двух - двадцати трех, и я уже искала среди них
учителя, как вдруг Кедди схватила меня за руку и представила его:
маленького роста, на вид совсем еще мальчику, с льняными волосами,
причесанными на прямой пробор и вьющимися на концах. Под мышкой левой руки у
него была крошечная скрипочка (у нас в школе такие скрипки называли
"кисками"), и в той же руке он держал коротенький смычок. Его бальные
туфельки были совсем крохотные, а держался он так простодушно и женственно,
что не только произвел на меня приятное впечатление, но, как ни странно,
внушил мне мысль, что он, должно быть, весь в мать, а мать его не слишком
уважали и баловали.
он, отвесив мне низкий поклон. - А я уже побаивался, что мисс Джеллиби не
придет, - добавил он с застенчивой нежностью, - сегодня она немного
запоздала.
я.
занятий,
и уже привычно забрался в уголок) и пожилой дамой сурового вида, которая
пришла сюда с двумя племянницами, учившимися танцевать, и с величайшим
возмущением смотрела на башмаки Пищика. Принц Тарвидроп провел пальцами по
струнам своей "киски", а ученицы стали в позицию перед началом танца. В эту
минуту из боковой двери вышел мистер Тарвидроп-старший во всем блеске своего
хорошего тона.
зубами, фальшивыми бакенбардами и в парике. Он носил пальто с меховым
воротником, подбитое - для красоты - таким толстым слоем ваты на груди, что
ей не хватало только орденской звезды или широкой голубой ленты. Телеса его
были сдавлены, вдавлены, выдавлены, придавлены корсетом, насколько хватало
сил терпеть. Он носил шейный платок (который завязал так туго, что глаза на
лоб лезли) и так обмотал им шею, закрыв подбородок и даже уши, что,
казалось, стоит этому платку развязаться, и мистер Тарвидроп весь поникнет.
Он носил цилиндр огромного размера и веса, сужавшийся к полям, но сейчас
держал его под мышкой и, похлопывая по нему белыми перчатками, стоял,
опираясь всей тяжестью на одну ногу, высоко подняв плечи и округлив локти, -
воплощение непревзойденной элегантности. Он носил тросточку, носил монокль,
носил табакерку, носил перстни, носил белые манжеты, носил все, что можно
было носить, но ничто в нем самом не носило отпечатка естественности; он не
выглядел молодым человеком, он не выглядел пожилым человеком, он выглядел
только образцом хорошего тона.
бы у него глаза не лопнули.
тоном, выдававшим его трогательную веру в отца. - Папенькой восхищаются все
на свете.
становясь спиной к камину и снисходительно помахивая перчатками. -
Продолжай, сын мой!
продолжал урок. Принц Тарвидроп то играл на "киске" танцуя; то играл на
рояле стоя; то слабым голоском - насколько хватало дыхания - напевал
мелодию, поправляя позу ученицы; добросовестно проходил с неуспевающими все
па и все фигуры танца и ни разу за все время не отдохнул. Его изысканный
родитель ровно ничего не делал - только стоял спиною к камину, являя собой
воплощение хорошего тона.
вида. - Однако, верите ли, на дверной табличке написана его фамилия!
отнять ее, - возразила пожилая дама. - Посмотрите, как его сын одет! - И
правда, костюм у Принца был совсем простой, потертый, почти изношенный. - А
папаша только и делает, что франтит да прихорашивается, - продолжала пожилая
дама, - потому что у него, изволите видеть, "хороший тон". Я бы ему показала
"тон"! Не худо бы сбавить ему его тон, вот что!
не давал.
специалистом по фехтованию.
более и более кипевшая гневом на "воплощение хорошего тона", рассказала мне
кое-что из его жизни, категорически утверждая, что даже смягчает правду.
дававшей довольно много уроков (сам он и до этого никогда в жизни ничего не
делал - только отличался хорошим тоном), а женившись, уморил ее работой,
или, в лучшем случае, позволил ей доработаться до смерти, чтобы оплачивать
расходы на поддержание его репутации в свете. Стремясь рисоваться своим
хорошим тоном в присутствии наиболее томных денди и вместе с тем всегда
иметь их перед глазами, он считал нужным посещать все модные увеселительные
места, где собиралось светское общество, во время сезона появляться в
Брайтоне * и на других курортах и вести праздную жизнь, одеваясь как можно
шикарней. А маленькая любящая учительница танцев трудилась и старалась изо
всех сил, чтобы дать ему эту возможность, и, наверное, по сию пору
продолжала бы трудиться и стараться, если бы ей не изменили силы.
Объяснялось все это тем, что, несмотря на всепоглощающее себялюбие мужа,
жена (завороженная его хорошим тоном) верила в него до конца и на смертном
одре в самых трогательных выражениях поручила его Принцу, говоря, что отец
имеет неотъемлемое право рассчитывать на сына, а сын обязан всемерно
превозносить и почитать отца. Сын унаследовал веру матери и, всегда имея
перед глазами пример "хорошего тона", жил и вырос в этой вере, а теперь,
дожив до тридцати лет, работает на отца по двенадцати часов в день и
благоговейно смотрит снизу вверх на это мнимое совершенство.
покачала головой, глядя на мистера Тарвидропа-старшего, который натягивал
узкие перчатки, конечно не подозревая, как его честят. - Он искренне
воображает себя аристократом! Подло обманывает сына, но говорит с ним так
благосклонно, что его можно принять за самого любящего из отцов. У, я бы
тебя на куски растерзала! - проговорила пожилая дама, глядя на мистера
Тарвидропа с беспредельным негодованием.
огорчением. Трудно было сомневаться в ее правдивости при виде отца и сына.
Не знаю, как бы я отнеслась к ним, если бы не слышала ее рассказа, или как
бы я отнеслась к этому рассказу, если бы не видела их сама. Но одно так
соответствовало другому, что нельзя было ей не верить.
усердно, на мистера Тарвидропа-старшего, державшего себя так изысканно, как
вдруг последний мелкими шажками подошел ко мне и вмешался в мой разговор с
пожилой дамой.
очарование Лондону, избрав его своей резиденцией. Я не нашла нужным
ответить, что, как мне прекрасно известно, я ничего не могу оказать или
придать этому городу, и потому просто сказала, где я живу всегда.
правую перчатку и указывая ею в сторону танцующих, - отнесется
снисходительно к недостаткам этих девиц. Мы делаем все, что в наших силах,
дабы навести на них лоск... лоск... лоск!
ту позу, в какой сидит на диване его августейший образец на известном
гравированном портрете. И правда, вышло очень похоже.
слегка пошевеливая пальцами. - Но мы теперь уже не те, какими были, - если