боль постоянно подтачивала ее силы, и если миссис Броуди подолгу
оставалась на ногах, она до странности быстро уставала. Однако сейчас,
когда она сидела измученная, видно было по ее лицу, сильно постаревшему за
последние три месяца, что мысли ее далеко и что их занимает не
эгоистическая забота о собственных физических немощах, а более серьезное и
глубокое горе.
впечатления, она сейчас была слишком убита, чтобы осознать всю ее
серьезность, и хотя ее смутно поразило необычное поведение мужа, она не
догадалась о его причине. Не слишком расстроили ее и оскорбления. Она
стала настолько нечувствительна к его ругани, что уже едва замечала
разницу в характере оскорблений, и ей никогда не приходило в голову
защищаться против его язвительных нападок. Она не смела привести в свое
оправдание ни единый самый миролюбивый и логический довод. Она
давным-давно с убийственной безнадежностью поняла, что прикована навсегда
к человеку в высшей степени несправедливому, что единственный вид
самозащиты для нее состоит в том, чтобы выработать в себе закоснелое
равнодушие ко всем вздорным обвинениям, которыми он ее осыпал. Это ей не
вполне удалось, и муж сломил ее, но, по крайней мере, она развила в себе
способность исключать его из своих мыслей, как только он уходил из дому. И
на этот раз, не успел Броуди выйти за дверь, как мысли ее отвлеклись от
него и механически возвратились к предмету ее постоянных тревог за
последнее время - сыну.
вместе с этими первыми письмами он ежемесячно посылал матери пять фунтов с
просьбой вносить их на его имя в Ливенфордскую строительную компанию.
Миссис Броуди радовал тон этих первых писем. Они казались ей захватывающе
интересными, полными высоких чувств и строгой моральной чистоты, Потом
мало-помалу наступила перемена: письма Мэта, хотя и приходили еще
регулярно с каждой почтой, начали уменьшаться в объеме, и основной тон их
изменился, так что, хотя миссис Броуди с прежней жадностью пожирала пустую
шелуху, составлявшую скудное и часто тревожившее ее содержание этих писем,
ее тоскующее материнское сердце оставалось неудовлетворенным; вялые,
стереотипные выражения сыновней любви, которыми письма неизменно
заканчивались, не заглушали смутных предчувствий чего-то недоброго. Когда
Мэтью стал до последних пределов сокращать свои послания, миссис Броуди
начала в ответных письмах упрекать его, но, увы, безрезультатно. На первое
ее письмо такого рода он просто не ответил и а Первый раз со времени его
отъезда пропустил очередную почту. Потом такие пропуски стали учащаться,
все более тревожили миссис Броуди, и вот уже почти полтора месяца она не
получала от него никаких вестей.
к ней были равнодушны до холодности, пересыпаны сначала завуалированными,
потом и прямыми намеками на непригодность климата Индии для женщин, на то,
что он, Мэт, недостоин (или не склонен) принять целомудренно предложенные
ею брачные узы. Эти расхолаживающие и редкие излияния нанесли жестокую и
болезненную трещину нежному влюбленному сердцу мисс Мойр. И, подумав об
Агнес, мама, движимая нелогичной, но присущей всем нам склонностью искать
утешения в чужом, столь же сильном горе, решила навестить будущую
невестку, несмотря на усталость и холодную погоду. У нее было в
распоряжении свободных два часа; на это время она могла уйти, не боясь,
что ее дома хватится кто-либо (условие немаловажное, так как, со дня
изгнания Мэри, Броуди требовал от жены отчета в каждой ее отлучке из
дому).
халат, скользнувший на пол; даже не взглянув на себя в зеркало, закончила
туалет, торопливо намочив конец полотенца и обтерев им лицо. Затем она
достала из шкафа нечто, оказавшееся (после того, как были сняты сколотые
булавками листы бумаги, в которые оно было завернуто) старой котиковой
жакеткой. Жакетка, реликвия, сохранившаяся еще со времен ее девичества,
вся вытерлась, обтрепалась, лоснилась и местами побурела.
и эта ветхая, вышедшая из моды жакетка, некогда облекавшая ее юную девичью
фигуру, была так же трагична, как сама Маргарет Броуди. Впрочем, ей она не
представлялась в таком мрачном свете; для нее это была котиковая жакетка,
может быть, не совсем модного покроя, но зато из настоящего котика, самое
лучшее из всего, что у нее было, и она чрезвычайно дорожила ею. Она забыла
свое горе на ту минуту, когда, подняв жакет, вынула его из оберток,
любуясь им, слегка встряхнула, погладила пальцами вылезший мех, потом со
вздохом, как будто вытряхнув из этой заношенной вещи поблеклые
воспоминания забытой юности, медленно надела ее; жакетка, во всяком
случае, имела то достоинство, что закрывала порыжевшее платье и тепло
укутывала ее больное, одряхлевшее тело. Затем миссис Броуди наскоро
подобрала растрепавшиеся волосы и небрежно приколола черную шляпу,
украшенную облезлым пером, которое с жуткой претензией на кокетливость
свисало за левым ухом. Завершив таким образом все приготовления к выходу,
она поспешила вниз и вышла из дому чуть не крадучись.
наоборот, держалась ближе к стенам домов, шла мелкими шажками, волоча за
собой ноги, опустив голову, с посиневшим От холода лицом, стараясь не
привлекать ничьего внимания и всем своим видом говоря о безропотном
мученичестве. Падающий снег превратил тусклый мех ее жакетки в блестящий
горностай: он залеплял ей глаза и рот, вызывал кашель, промочил ее тонкие,
не подходящие для такой погоды башмаки настолько, что задолго до того, как
она добралась до кондитерской Мойров, они хлюпали при каждом шаге.
тепло ее приветствовала. Обе женщины обменялись быстрым взглядом; каждая
надеялась в глазах другой прочитать радостную для себя весть. Но обе
тотчас увидели, что их надежда напрасна, и грустно опустили глаза.
Все-таки каждая задала вслух вопрос, на который другая уже заранее
ответила без слов:
миссис Броуди, нежно называла ее "мама". - А вы?
непогоды, - сказала миссис Броуди уныло.
расписание почты из Индии, и пути почтовых пароходов были для них теперь
открытой книгой. Однако сегодня гнет все растущей неизвестности становился
уже настолько невыносим, что эти слабые попытки обмануть себя не помогали,
и они с минуту растерянно смотрели друг на друга, словно исчерпав все темы
для разговора. Первой оправилась Агнес, вспомнив об обязанностях хозяйки,
и, собрав все свое мужество, сказала любезно:
озябли.
за лавкой, где среди множества пустых жестяных коробок из-под печенья,
ящиков с шоколадом и бутылок с сиропом стояла маленькая железная печка,
распространявшая скудное тепло.
печки и ставя стул перед ее небольшим зевом, в котором пылал огонь. -
Из-за погоды сегодня очень мало покупателей, так что у меня есть время
поболтать с вами.
беседы о письмах, и, пока Агнес кипятила воду, мама протянула к огню свои
мокрые башмаки, от которых шел пар, и сказала задумчиво:
погреться у печки.
спросила:
свежее какао Иппса.
подкрепляет в холодную погоду. Вы, Агнес, всегда уж угостите чем-нибудь
вкусным.
Мойр, значительно поджимая губы. - Было бы очень грустно, если бы я не
могла немного поухаживать за вами. Не хотите ли снять пальто? - И она
сделала движение, намереваясь помочь миссис Броуди снять ее котиковую
жакетку.
убожестве своего туалета. - Я ведь недолго у вас пробуду. - Глаза ее
увлажнились от благодарности, когда она взяла из рук Агнес чашку горячего
какао и принялась с наслаждением прихлебывать из нее; она даже согласилась
взять сладкое печенье и грызла его, откусывая самые маленькие кусочки.
Расчувствовавшись в такой уютной обстановке, она сказала со вздохом:
такой позор. Я его не заслужила. А между тем, ее отец, я это чувствую,
считает меня виноватой в том, что я не уберегла Мэри.
теперь это имя у них в доме.
только к добру, и если она грешила, значит у нее порочная натура. Забудьте
о ней и позвольте мне занять ее место.
о ней просто не выходит у меня из головы. Я никогда не думала, что мне
будет так ее недоставать, - она ведь всегда была такая молчаливая, ко
Шилова Юлия
Афанасьев Роман
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Белов Вольф
Лондон Джек