пока не управишься, - тихо сказал он отцу.
ной...
еще вот... нужно будет тебя в мужика переделать. В леса нынче уходим,
сейчас и приходили за этим. Я тебя за брата выдам.
и они чуть-чуть раскосились. - Ах, да-а! - вдруг деланно засмеялась она.
- Ну, конечно! А сколько вас идет, много?
бавь наших сорок... вот полторы сотни и наберется.
шутки был для Насти почему-то тягостен. Семеновы глаза слипались, хотели
сна. Жилы на висках резко проступили. - Ты посиди еще, я принесу перео-
деться чего-нибудь.
Савелья.
тал он, подмигивая и укладываясь так, чтобы можно было опереться локтями
о край полатей. - А я как служил у господ-те в пажеском корпусе, так и у
меня, у самого, благородства-те - пей не хочу - было! В Аршаве, в во-
семьдесят седьмом году, обедом нас потчивали, вот угощенья! Князь Носо-
ватов мой... со старшинством кончал! - очень уж тоды смешлив был. Всему
смеялся, увидит, скажем, хоть и меня, сейчас же и-га-го-го-о! - Савелий
изобразил лицом, каково было в смехе Носоватовское лицо. - Тут на обеде
подходит он ко мне, а в руке это самое, бакар держит. И уж, конечно,
весь уже тово, в общем виде! "Пей, говорит, зверь!" Они нас, денщиков,
зверями звали, чтоб смеш-ней... - Савелий, войдя во вкус повествованья,
всеми своими движеньями выражал теперь свой восторг перед той замеча-
тельной порой. - "Пей, говорит, зверь, за меньшую братию! Но не моргни,
говорит, крепкая!" - "Это никакого влияния не оказывает, отвечаю. Не
моргну, ваше сиятельство!" Да и хватил весь бакар до донышка. Четверы
суток я опосля этого бакара лежал, не знаю уж, что там было намешано.
Так он мне, касатка, собственного дохтора присылал. Очень хорошо лежать
было, обиход одним словом, пища-а... Я потом и в больнице леживал, да уж
где. Две, касатка, противоположных разницы, явственный факт! - прокричал
Савелий, и Настя не ошибалась, думая, что и теперь не отказался бы Саве-
лий выпить залпом бокал Носоватовской смеси, чтоб полежать в тех же
удобствах четыре дня.
за от благодушных и тусклых Савельевых глаз.
сить о чем-нибудь.
- и вытаращил глаза. - Из-за утки погиб!..
утка князя Носоватова, но в сенях раздались поспешные шаги. Савелий
мгновенно спрятался. Вошел неизвестный Насте человек. Во всем у него - и
в хрусткой свежести холщевой рубахи, и в поблескиваньи серых глаз, не-
устрашимо обведенных густыми и короткими ресницами, во всей фигуре, не-
высокой и плотной - почувствовалась Насте какая-то редкая удачливость.
Когда он вошел, словно ветерком подуло, - стремительный.
рились на Настю его глаза. Когда они раскрылись снова, в каждом глазу
было по улыбке; казалось говорили глаза: "пожалуйста, берите у меня улы-
бок сколько вам угодно, у меня на всех хватит!"
щанин, город Ямбург, Михайло Машистов... Жибандой кличут, - и он винова-
то развел руками, как бы показывая, что совсем не повинен в своем проз-
вище.
ответа Настя, надеясь на догадливость этого размашистого человека.
ездить плохо... улицы кривые! Француз в двенадцатом годе за то и жег,
что улицы кривые. Не выжег, Москву нельзя выжечь!
род крученый, а в Москве тягучий, нам Питер больше подходит. Да-с, поез-
жено было! - сказал Жибанда, хлопнул себя по коленкам и встал. - Городс-
кой жизни вполне хватили!
мелькнувшей в голове. Она глядела на Жибанду и знала, что Жибанда старше
Семена, но если Жибанде двадцать восемь, Семену не меньше сорока. У Се-
мена усы и борода растут, как попало, у Жибанды остались от усов
узенькие рожки... Она смутилась своей неожиданной внимательностью, когда
пришел Семен, принесший небольшой ворох одежды. Начавшиеся вслед за тем
сборы к уходу в лес заслонили от Семенова вниманья и странный блеск Нас-
тиных глаз, и ее внезапный румянец, и еле уловимую неловкость Жибандиных
слов, когда он говорил при Насте.
волосы.
нул в Мишкины глаза, знает ли?
Пускай она за твоего брата слывет. А?
каморку, где переодевалась Настя. - Так ведь не поверят, разномастные
мы!
чему упрямился Жибанда.
двух, Настиного обличья, как бы младший брат ее. Обычная матовость кожи
затушевывала женственность лица. Широкая Семенова гимнастерка, ловко пе-
рехваченная уздечным ремешком, скрывала женское отличье. Фуражка сидела
глубоко на голове, из-под козырька смеялись глаза. Она вышла и подхвати-
ла Жибанду под руку.
да Фрол и воробьиные сплетет. Одним словом не робей, Гурей.
имени. - Не робей, Гурей, - сказала она еще раз и усмешка брызнула с ее
губ.
дилась, гармони не играли: Подпрятовскую украли в ночь разгула, Бары-
ковскую облили квасом в ту же ночь и она осипла, как и человек с пере-
поя, у Брыкинской стали западать лады. Шли и без того бодро, таща в меш-
ках бабьи подарки: разную сносившуюся одежу и кучи немудреной, но сытной
деревенской съедобы. Из открытых окон глядели с тоской затихшие бабы и
девки. Когда скрылись под горою уходившие, разом захлопнулись окошки, и
безмолвие водворилось в Ворах... Даже, кажется, и петушиного пенья стало
меньше.
воявленный, робкий и безусый мальчишка. Через Курью проходили, сорвало
ветром на мосту картуз с Гурея и бросило в воду. Ветер же раздул черные
обстриженные Гуреевы волоса.
шедший сбоку.
ветром.
сказал сзади Васька Рублев.
хоньки, - предложил он, показывая Насте щегольской, в сравненьи с лапот-
ным, носок женского своего ботинка, бывшего на нем. - Только каблуки вот
я отбил... И придачу возьму самую незначительную!
Она догнала Семена, шедшего впереди всех, рядом с Жибандой.
засмеялась.
поступок Насти.