для забивания свай и в течение пятнадцати минут вбивал кузнеца в землю, да
так, что он весь туда ушел, даже макушка не торчала. Вот как я начал.
когда едите мясо?
фунт.
за пшеницу?
четыре милля, а мы всего четыре цента.
которыми ты хвастался минуту назад_. - И я со спокойным удовлетворением
обвел всех глазами, сознавая, что связал противника по рукам и ногам, да
так, что он этого даже не заметил. - Вот что стало с вашими прославленными
высокими заработками. Теперь ты видишь, что все они дутые.
ничего не понял, не заметил, что ему расставили ловушку, что он сидит в
западне. Я готов был убить его, так я рассердился. Глядя на меня
затуманенным взором и тяжело ворочая мозгами, он возражал мне:
Как же ты можешь утверждать, что они дутые, если я правильно произношу это
диковинное слово, которое господь привел меня услышать впервые?
отчасти тем, что все явно разделяли его убеждения, - если это можно
назвать убеждениями. Моя точка зрения была предельно проста, предельно
ясна; как сделать ее еще проще? Однако я должен попытаться.
выше, чем у нас, а не _на самом деле_.
сам это признал.
по себе ничего означать не может. Сколько вы в состоянии купить на ваш
заработок - вот что важно. Несмотря на то, что у вас хороший ремесленник
зарабатывает около трех с половиной долларов в год, а у нас только около
доллара и семидесяти пяти...
_полдоллара_ можно купить больше, чем на целый _доллар_ у вас, - и,
следовательно, если считаться со здравым смыслом, то надо признать, что у
нас заработная плата _выше_, чем у вас.
заработки выше, и, не успев закрыть рта, взял свои слова обратно.
Давай я объясню тебе на примере. Мы платим четыре цента за женское
шерстяное платье, вы за такое же платье платите восемь центов четыре
милля, то есть на четыре милля больше, чем вдвое. А сколько у вас получает
батрачка на ферме?
десятую цента в день; и...
шерстяное платье, ваша женщина, получающая два милля в день, должна
проработать сорок два дня - ровно семь недель, а наша заработает шерстяное
платье за сорок дней, то есть за семь недель без двух дней. Ваша женщина
купила платье - и весь ее семинедельный заработок истрачен; наша купила
платье - и у нее остался двухдневный заработок, чтобы купить что-нибудь
еще. Ну, теперь ты понял?
заколебались тоже. Я умолк, чтобы дать им подумать. Наконец Даули
заговорил, - и стало ясно, что он все еще не может избавиться от своих
укоренившихся привычных заблуждений. Он нерешительно произнес:
больше, чем один.
следующие товары:
тридцать два дня, чтобы заработать эти деньги, - пять недель и два дня.
Пусть он приедет к нам и проработает тридцать два дня на _половинной_
заработной плате; он сможет купить все эти вещи за четырнадцать с
половиной центов; она обойдутся ему в двадцать девять дней работы, и он
сбережет почти полунедельный заработок. Высчитай, сколько это получится за
год? Он будет сберегать почти недельный заработок каждые два месяца, а у
вас он не сбережет ничего; за год у нас он сберег бы заработок пяти или
шести недель, а у вас ничего. _Теперь_, я уверен, тебе ясно, что "высокие
заработки" и "низкие заработки" - только слова, которые ничего не значат,
пока ты не знаешь, сколько на эти заработки можно купить!
вынужден был сдаться! Эти люди ценили _высокие заработки_; им, казалось,
было не важно, можно ли что-нибудь купить на эти высокие заработки, или
нельзя. Они стояли за протекционизм, они молились на него, что было вполне
понятно, потому что заинтересованные круги дурачили их, уверяя, будто
протекционизм создал им высокие заработки. Я доказал, что за четверть
столетия их заработки возросли всего только на тридцать процентов, в то
время как цены поднялись на сто; а у нас, за более короткий срок,
заработки возросли на сорок процентов, цены же упали. Но это нисколько их
не убедило. Их странные взгляды невозможно было изменить.
поражение. И подумать - при каких обстоятельствах! Крупнейший
государственный деятель своего века, способнейший человек, самый
образованный человек во всем мире, самая умная некоронованная голова на
облачном политическом небосклоне за много столетий - побит в споре с
невежественным деревенским кузнецом. Я заметил, что всем стало жалко меня,
и так вспыхнул, что почувствовал, как усы мои запахли паленым. Поставьте
себя на мое место, вообразите весь тот стыд, который испытывал я, и
скажите: разве вы на моем месте не нанесли бы противнику недозволенный
удар ниже пояса? Конечно нанесли бы; уж такова человеческая природа. И я
нанес. Я не пытаюсь оправдываться, я только говорю, что я был взбешен и
что _всякий_ поступил бы так же на моем месте.
щелчком, - нет, я не таков: уж если я бью, так бью на совесть. И я не
наскакиваю вдруг, рискуя сорваться на полдороге, нет, я отхожу в сторону и
осторожно веду подготовку, так что противнику моему никогда и в голову не
придет, что я собираюсь ударить его; потом - мгновение, и он уже лежит на
обеих лопатках, сам не зная, как это с ним случилось. Так поступил я с
братом Даули. Я заговорил лениво и непринужденно, как будто только для
того, чтобы провести время, и величайший мудрец вселенной не догадался бы,
к чему я клоню:
развитии человеческих взглядов тоже немало любопытного. Существуют писаные
законы - их в конце концов упраздняют; существуют неписаные законы - они
вечны. Возьмите, например, неписаный закон о заработной плате; он гласит,
что заработная плата с каждым столетием повышается постепенно, но
непрерывно. И заметьте, как правильно действует этот закон. Мы знаем,
сколько платят за труд в разных местах, и выводим среднюю заработную плату
на нынешний год. Мы знаем, сколько платили за труд сто лет назад и сколько
платили двести лет назад; дальше в прошлое мы заглянуть не можем, но и
этого достаточно, чтобы установить закон постепенного роста оплаты труда;
и на основании этого закона, даже не имея под руками документов, можно
приблизительно определить, сколько платили за труд триста, четыреста и
пятьсот лет назад. Хорошо. И это все? Нет. Мы больше не станем глядеть в
прошлое; повернемся и попробуем применить этот закон к будущему. Друзья
мои, я могу сказать вам, какова будет заработная плата в будущем, через
сотни и сотни лет.