Чтение 48–й страницы книги ~Жюльетта~

выгодным и приятным, и ничего не бойся: как только меч закона будет занесен
над тобой, я отведу его в сторону, и так будет всегда - обещаю тебе. Но ты
должна доказать, что годишься для того, что я имею в виду. Вот взгляни, - и
он подал мне маленькую коробочку, - сегодня за ужином я посажу рядом с тобой
одну презренную тварь, которую приготовил для испытания постарайся ей
понравиться, будь с ней ласкова: притворство - вот лучшая маска
преступления, поэтому сыграй свою роль так, чтобы она ни о чем не
догадалась, а за десертом подсыпешь этот порошок в ее бокал. Действие яда
будет быстрым, и я узнаю, та ли ты женщина, какая мне нужна. Если все
пройдет удачно, благодарность моя будет безграничной.
- Я к вашим услугам, - с жаром откликнулась я. - Приказывайте, сударь,
приказывайте, и вы увидите, на что я способна.
- Восхитительно... восхитительно... Однако нам пора развлечься,
мадемуазель. Видите, в каком состоянии находится мой орган благодаря вашему
распутству, о котором я много наслышан. Погодите, не спешите, прежде всего я
желаю, чтобы вы раз и навсегда усвоили одно: от вас требуется послушание,
послушание во всем и всегда, и не послушание даже, а рабское поклонение. Я
желаю, чтобы вы это знали: я очень гордый человек, Жюльетта. Ни при каких
обстоятельствах я не буду обращаться к вам фамильярно, и вы не должны
говорить со мной на "вы". Обращайтесь ко мне "мой господин" или
"повелитель", говорите со мной в третьем лице, в моем присутствии всегда
принимайте почтительный вид. Я знатен не только высоким положением, которое
занимаю, но и своим происхождением богатство мое несметно, и меня уважают
даже больше, чем короля, а в моем положении нельзя не быть тщеславным
иногда всемогущий муж, ослепленный мишурой популярности, позволяет толпе
слишком близко приближаться к себе и в результате теряет свое лицо, свой
престиж, унижает себя, опускается до уровня черни. Как природа создала в
небе звезды, так на земле - знатных людей, звезды же светят миру и никогда
не снисходят до него. Моя гордость настолько велика, что слуги стоят передо
мной только на коленях, я предпочитаю разговаривать через переводчика с этим
презренным стадом, именуемым народ, и глубоко презираю всех, кто не равен
мне.
- В таком случае, - заметила я, - мой господин должен презирать большую
часть человечества, поскольку на свете очень мало людей, кто мог бы считать
себя ровней ему.
- Бесконечно мало, мадемуазель, вы правы, вот поэтому я презираю всех
смертных за исключением двух моих друзей, которые находятся сегодня здесь, и
еще нескольких человек - ко всем прочим ненависть моя безгранична.
- Однако, господин мой, - осмелилась я возразить деспоту, - разве
либертинаж не заставляет вас то и дело сходить со своего пьедестала, на
котором, насколько я понимаю, вы хотели бы оставаться вечно?
- Здесь нет никакого противоречия, - объяснил Сен-Фон. - Дело в том,
что для людей моего сорта унижение, иногда неизбежное в распутстве, служит
лишь хворостом, который мы подбрасываем в костер нашего тщеславия {Данный
парадокс легко объясним: когда человек позволяет себе вещи, которые никому и
в голову не придут, это делает его единственным в своем роде и подогревает
его тщеславие. (Прим. автора)}.
К этому моменту я совсем уже разделась, и надменный развратник
встрепенулся и забормотал:
- Ах, Жюльетта, я никогда не встречал такого великолепного зада. Мне
говорили, что он прекрасен, но, клянусь честью, это зрелище превосходит все
мои ожидания. Наклонитесь, дорогая, я вставлю туда свой язык... Боже мой! -
вдруг закричал он в отчаянии. - Он же чист до безобразия! Разве Нуарсей не
говорил вам, в каком состоянии я предпочитаю женские задницы?
- Нет, мой господин, Нуарсей ничего не говорил об этом.
- Они должны быть грязные и загаженные. Я люблю, когда они в дерьме, а
ваша ложбинка отполирована и чиста как только что выпавший снег. Ну что ж,
придется сделать, по-другому посмотрите на мой зад, Жюльетта - вот таким же
должен быть и ваш видите, сколько на нем всякой пакости. Становитесь на
колени, мадемуазель, и целуйте его - я оказываю вам честь, о которой мечтает
вся нация, да что там нация - весь мир жаждет этого: сколько людей с
превеликой радостью поменялись бы с вами местами! Сами боги, спустись они с
небес на землю, стали бы оспаривать эту честь. Сосите и лижите все, что
перед вами, дитя мое, и поглубже, поглубже вонзайте свой язычок! Пользуйтесь
случаем - обратной дороги у вас нет.
Вы легко можете представить себе мое отвращение, но я переборола его -
не время и не место было проявлять щепетильность. И я покорно делала все,
чего хотел от меня этот распутник: он заставил меня отполировать языком свои
яйца, несколько раз со смаком пустил мне в рот утробные газы, испражнился на
мою грудь, плевал и мочился на лицо, больно щипал соски, бил меня руками и
ногами, даже успел совершить короткий энергичный акт содомии, потом, дойдя
до крайней степени возбуждения, кончил мне в рот, и я проглотила все его
соки до последней капли, потому что он строго за этим проследил. Одним
словом, я беспрекословно выдержала все испытания, и он остался доволен. О,
восхитительные, божественные носители богатства и власти! Ваши желания
сокрушают человеческую добродетель и человеческую волю, сметая все на своем
пути люди склоняются перед вами, готовые исполнить любой ваш приказ, и
мечтают лишь о том, чтобы пасть вам в ноги и облобызать их. Извержение
Сен-Фона было великолепным - мощным и бурным, оно сопровождалось
громогласными и причудливыми ругательствами. Сперма его пролилась в изрядном
количестве, она была горячей, густой, приятно щекочущей гортань Сен-Фон
пришел в неописуемый экстаз и забился в конвульсиях. Я хорошо разглядела
его, пока он отдыхал. У него было очень красивое мужественное лицо, нежная
кожа, обольстительный зад, яички размером с куриные и мускулистый член
сантиметров пятнадцать в окружности и более двадцати в длину, увенчанный
головкой величиной с небольшой кулачок, которая была намного толще стержня.
Это был высокий мужчина, идеального сложения, с прямым римским носом,
длинными ресницами, томными карими глазами, ровными белыми зубами и сладким
опьяняющим дыханием. Сделав свое дело, он поинтересовался, понравилась ли
мне его сперма.
- Чистейший мед, мой повелитель, чистейший мед. Я ни разу не пробовала
ничего подобного.
- Время от времени я буду оказывать вам такую честь, - важно произнес
он, - кроме того, вы вкусите мои экскременты, когда мы познакомимся ближе. А
теперь, Жюльетта, становитесь на колени, целуйте мне ноги и благодарите за
все благодеяния, которыми сегодня я вас осыпал.
Я повиновалась. Сен-Фон поднял меня с колен, поцеловал и сказал, что
совершенно очарован мною. При помощи биде и ароматизирующих составов я смыла
с себя смрадную грязь, которой, по-моему, была покрыта по самую макушку. Мы
вышли из будуара, и когда проходили через апартаменты, отделявшие его от
салона, Сен-Фон напомнил мне о коробочке, которая была у меня в руке.
- Неужели злодейские мысли все еще бродят у вас в голове даже теперь,
когда ваш пыл иссяк? - рассмеялась я.
- Выходит, вы восприняли мое предложение как нечто, сказанное сгоряча,
в момент возбуждения, о чем можно через минуту забыть?
- Я так и считала.
- Значит, вы ошибались, ибо я предложил вам одну из тех необходимых
вещей, сама мысль о которых возбуждает наши страсти, а страсти надо
удовлетворять в любом случае.
- А ваши друзья посвящены в это?
- Вы еще сомневаетесь?
- Но ведь может случиться скандал.
- Никакого. Мы к этому давно привыкли. Если бы кусты роз в саду Нуарсея
могли говорить и рассказать, какому удобрению они обязаны своим
великолепием... Ах, Жюльетта, милая Жюльетта, такие люди, как мы, полагают,
что жизнь человеческая ничего - абсолютно ничего - не стоит.
- Тогда будьте спокойны, повелитель. Я дала слово и сдержу его.
Мы присоединились к остальным они ждали нас, и все женщины были уже в
сборе. Не успели мы появиться, как Дальбер выразил желание уединиться в
будуаре с мадам де Нуарсей, Анриеггой, Линданой и двумя юношами, и я
составила полное представление о его вкусах несколько позже, когда увидела
его в деле. После ухода Дальбера и его свиты началась вакханалия: обе
девушки, Лолотта и Аглая, теми же способами, что перед этим употребила я,
заново разожгли похоть Сен-Фона наблюдая на ними, Нуарсей предоставил свой
зад в распоряжение юного прислужника-содомита и целовал при этом мои
ягодицы. Когда первые страсти улеглись, Сен-Фон отвел своего друга в
сторонку и о чем-то пошептался с ним. Они вернулись в сильном возбуждении,
ився компания перешла к столу. Вскоре к нам присоединились остальные.
Представьте, друзья, мое изумление, когда к столу с изысканной
учтивостью подвели мадам де Нуарсей и усадили рядом со мной. Я наклонилась к
Сен-Фону, который сидел слева от меня, и прошептала:
- Повелитель, неужели эту женщину вы предназначили в жертву?
- Вы не ошиблись, - ответил министр, - и должны повиноваться своему
господину, иначе потеряете мое доверие и, осмелюсь добавить, мое уважение.
Трапеза была столь же приятна, насколько приправлена сладострастием: из
одежд на женщинах было самое минимальное, и цепкие пальцы развратников вволю
наслаждались прелестями, которые покорно подставляли им юные грации: один
тискал не успевшую расцвести грудь, другой щипал белые, как алебастр,
ягодицы, только к нашим влагалищам не прикоснулся ни один из них, так как
эти предметы редко вызывают интерес у мужчин такого сорта, твердо убежденных
в том, что для того, чтобы познать Природу, надо соблазнить ее, а чтобы ее
соблазнить, часто приходится преступать ее законы и эти либертены часто
совершают свои молитвы у алтарей, к которым Природа запрещает приближаться.
Когда тончайшие вина старой выдержки и изысканные блюда подогрели наше
воображение, Сен-Фон поднял из-за стола мадам де Нуарсей в предвкушении
злодейского преступления, которое созрело в голове коварного негодяя, его
орган обрел небывалую твердость, он увлек несчастную жертву на кушетку в
дальнем конце комнаты, где усадил на свой кол и приказал мне испражняться ей
в рот левой рукой он массировал член одному юноше, правой - другому, а
третий в это время совокуплялся с мадам де Нуарсей. Четвертый, опустившись