плечи - и куда глаза глядят. На прошлой неделе еще говорили...
Арсенала, по разрытой Никольской, где перекладывали трамвайные пути, потом
повернул налево, вниз по тополевой аллее, к Аскольдовой могиле. Здесь
пахло землей, древесной корой и еще чем-то, вероятно просто весной. Сквозь
деревья белеет скованный льдом Днепр. Но по тропинкам на льду никто уже не
ходит - запретили, видно.
облокотилась о гипсовую вазу, повернув голову в сторону: очевидно,
считает, что в профиль она лучше. В руках у нее такой же, как у Николая,
букетик подснежников. Волосы медно-рыжие, совсем как у Вали. Только Валя
красивее - улыбкой, взглядом, черт его знает чем. Особенно когда смеется -
раскраснеется вся, и волосы как будто ярче становятся. И в последний раз
она тоже была красивая, хотя и не смеялась. Серьезная такая, брови
сдвинула, и только чуть-чуть губы дрогнули, когда сказала: "Ничего
смешного тут не вижу..."
здесь! Сейчас, сегодня...
Показал, куда надо смотреть и где нажать. Потом отошел и ловко вскочил на
вазу. Девушка у его ног. Николай щелкнул, морячок поблагодарил.
собрания, - и Мизин будет вести протокол, Гнедаш рвать бумажки, Бельчиков
сумрачно на всех смотреть, а Хохряков...
8
странный и неожиданный. Встретились они в коридоре поздно вечером. Все уже
спали. Хохряков на корточках сидел возле "титана" и подбрасывал сырые
щепки. Щепки шипели, трещали, горели плохо.
Дома уж. Вчера перевез.
поворачивая головы:
Хохрякова, спросил: - А чего вы все его боитесь?
Смотреть стыдно было. На ваших глазах с человеком расправляются, а вы
рисуночки на бумажках рисуете...
что Хохряков может расценить его внезапно вспыхнувшую злость как обиду.
меня, вот я и обиделся. Нет. Ей-богу, нет! Просто понять тебя не могу. Ну
вот не могу... Непонятный ты для меня человек.
последовало, сказал:
он был год тому назад, когда работал еще в райжилуправлении. Этот случай
его тогда поразил, и он долго потом о нем думал. Сейчас он опять всплыл в
памяти.
они были к довольно большой партийной организации Музфабрики. И вот на
одном партийном собрании обсуждалось неэтичное поведение коммуниста
Серебрякова, бухгалтера из управления фабрики. Николай, как сейчас, помнит
этого маленького, неказистого человека, в синей застиранной рубашке и
потрепанном пиджаке, стоявшего на трибуне, бледного, взволнованного,
поминутно пьющего воду. Его обвиняли в том, что он бросил жену с тремя
детьми, отказывается платить алименты, а сам женился на другой и живет с
ней припеваючи. Здесь же была и жена - толстая, краснолицая женщина в
пуховом платке, говорившая жалобным голосом на одной ноте и рисовавшая
своего бывшего мужа как изверга, тирана, мота и распутника. Глядя на
самого Серебрякова - маленького, растерянного, в оборванном своем
пиджачишке, трудно было поверить всему тому, что говорила бывшая супруга о
его прошлой разгульной жизни и о том, что он теперь, мол, живет
припеваючи. Но и она, и роскошный громогласный мужчина в очках -
заместитель директора Калюжный, и еще два-три человека поменьше калибром с
таким азартом доказывали вину Серебрякова, что у присутствовавших на
собрании начинало складываться впечатление, что Серебряков действительно
распутник, изверг и негодяй.
бесчисленным количеством планок на груди. Он внимательно слушал, поминутно
закуривал, а один раз у него даже вырвалось:
предыдущим собраниям, как-то раз даже распил бутылку пива, и парень, в
общем, понравился Николаю - воевал в Севастополе, несколько раз был ранен.
она его, потому что он не захотел помогать замдиректору в его комбинациях,
которые должны были принести определенные выгоды и замдиректору и
бухгалтеру, а заодно и его жене. Оказалось, что деньги он регулярно
пересылает жене без всякого суда, по доброй воле, но он мешает
замдиректору, и тот хочет от него избавиться и вот привлек даже бывшую
жену. Об этом мало кто знает, но он, Кудрявцев, - так звали парня - в
курсе всего и...
будет ему крышка. Факт.
как-нибудь без меня обойдется. Если хочешь, можешь выступить - ты здесь
человек чужой, а я тебе все рассказал.
плачевно для Калюжного: ему влепили строгий выговор и сняли с работы, но
Николай на всю жизнь запомнил этого красивого голубоглазого парня с его
планками на груди, парня, который, видно, неплохо воевал и так искренне
удивился предложению Николая.
Хохрякова, на его орден боевого Красного Знамени, на орден, который не так
просто было получить.
сказал:
сейчас...
Николаевой группы, потом вернулся обратно.
за Куныком дверь, заговорил:
знаю. Но как подумаешь... Иной раз лежишь вот так дома... И всякие мысли
лезут. С проектом не ладится, и по статике тройку получил. С других
требуешь, а сам - вот в глаза людям стыдно смотреть. Прожил ты тридцать
восемь лет, и за эти тридцать восемь лет в четырех войнах участвовал, и
шесть раз был ранен, и черт его знает, сколько осколков в тебе еще сидит.
А живешь дурак дураком, дубина неотесанная. И читать надо. И в райкоме
нажимают... - Он протянул руку: - Дай-ка я докурю. И вот лежишь так, в
темноте, и голова трещит от всего этого. А утром встанешь - и начинается.
То то, то се, то пятое, то десятое... Ты не думай, что я оправдываюсь.
Просто так, прорвалось как-то. Обидно...
Почти всю жизнь он провоевал. С двенадцати лет, когда потерял отца и мать,
прилепился к проходившей части. Почти до самой Варшавы дошел. Потом
коллективизация, кулачье. Две пули заработал, сюда и сюда. Рано женился,
дети, жена все болеет. Потом Халхин-Гол, Финляндия, три года сейчас.
Мирной жизни почти не видел. Воевал и думал: вот кончится все это, и
тогда-то... Хоть бы теперь передохнуть, институт кончить, человеком
стать...
берешь, с бою. Сдашь сопромат или статику - и лоб вытираешь, точно высоту
Сертаков Виталий
Маккарти Кормак
Василенко Иван
Корнев Павел
Белов Вольф
Сертаков Виталий